ВОЕННАЯ БЫЛЬ

(Из готовящейся к печати книги воспоминаний)

По окончании Академии полагалось всем причисленным к Генеральному Штабу офице­рам отбыть лагерный сбор в одной, по их выбо­ру, воинской части, а затем пробыть 2-х годи­чный срок командования ротой или эскадроном для кавалеристов.

Я был «пеший» артиллерист и высказал по­желание быть командированным в кавалерию. Получил назначение в город Борисов, где сто­яла отдельная бригада во главе с ее начальни­ком генерал-майором Павлом Карловичем Ренненкампфом. В его штабе не было в то время, в 1903 году, офицера Генерального Штаба: прежний князь Стокасимов получил новое назна­чение, и мне пришлось исполнять должность Старшего Адъютанта и обязанности Начальни­ка Штаба. Генерал Ренненкампф за два года перед этим вступил в командование бригадой, вернувшись с двумя георгиевскими крестами после своих блестящих действий против кула­ков в Китае.

На всякого, кто видел Ренненкампфа в пер вый раз, он производил потрясающее впечатле­ние. Выше среднего роста, атлетического сло­жения, с грудью циркового борца, громадными подусниками, большими серыми глазами, звуч­ным голосом, покрывавшим на учении звуки труб и конский топот, с двумя Георгиевскими крестами, только что полученными за китай­ский поход, Павел Карлович Ренненкампф яв­лял собой совершенно законченный тип при­рожденного военного. Отлично образованный, числившийся по Генеральному Штабу, порою остроумный, необыкновенно жизнерадостный и почти всегда веселый, он поражал своей про­стотой с подчиненными, особенно молодыми офицерами. За всю свою долгую службу я не знал ни одного человека, который так бы лю­бил свое военное дело. Чрезвычайно требова­тельный на службе, а это особенно чувствова­лось старшими начальниками, Ренненкампф яв­лялся непревзойденным учителем солдат и офи­церов.

Но, как у всякого, у него были, конечно, свои недостатки. Например, он не отличался спра­ведливостью и беспристрастностью и выискивал всякие способы, чтобы вконец извести своего подчиненнного, который ему почему-либо не нравился. Любимчиков, часто мало способных, он, наоборот, выдвигал.

Из двух командиров полков один, полковник Мезенцев, командир Иркутского полка, милей­ший старик, позовался полной симпатией своего начальника, хотя службой себя не утруж­дал. Второй — Трамбицкий — «Тромбон», как его за глаза называли, молодой, прошедший два курса Академии, отлично ведший свой Архангелогородский драгунский полк, был самый не­счастный человек. Ренненкампф систематиче­ски отравлял ему существование; дня не прохо­дило, чтобы в приказе по бригаде не было како­го-либо язвительного замечания по адресу «Тромбона» И, в конце концов, бедный Трамбиц­кий не выдержал и ушел, получив другой полк.

В Борисове Ренненкампф ежедневно с утра выезжал на учение полков. К этому времени кончились эскадронные учения и начались пол­ковые и бригадные. Ренненкампф, как вихрь, но­сился по громадному Борисовскому плацу, от­давая приказания, делая замечания и, под ко­нец, переходя на немые учения-маневрирование по сигналу трубача.

С учения, в сопровождении дочери от второ­го брака, которая ждала отца на опушке леса вблизи плаца, Ренненкампф карьером мчался домой, рубя по дороге шашкой молодые сосны. Рубка, а на ней были помешаны все, была из­любленным занятием Ренненкампфа после уче­ния.

По вечерам, примерно раз в неделю, в полко­вых собраниях играла музыка, молодежь тан­цевала, Ренненкампф, приведя свою жену (это была третья), засаживался за игру в карты.

По окончании полковых и бригадных учений начались малые маневры для подготовки к большим, в районе Минска. Для меня лично все это было чрезвычайно интересно и ново. Полки оставались в поле почти целый день, а к вечеру наш небольшой штаб — три офицера и сам Рен­ненкампф — занимали в ближайшей деревне «халупы», где и располагались на ночлег.

Для дневки обыкновенно выбиралось местеч­ко или уездный городок, где отдых проходил довольно интересно. Хорошо пообедав, выпив по 2-3 рюмки водки и съев каждый с полсотни ра­ков, а Ренненкампф мог съесть и полторы, мы выходили на прогулку.

Появление кавалерии в еврейском местечке или городке производило необычайную сенса­цию. Барышни-еврейки облекались в свои праздничные платья и к вечеру выходили гу­лять по кругу в местном сквере или в городском саду. Мы тоже прихорашивались и Реннен­кампф, колонно-вожатый, весело произносил: «Идем смотреть выводку кобылиц».

Девицы сперва конфузились, затем делались более смелыми и на громкие комплименты гене­рала хихикали и дарили его своей улыбкой. Расставив ноги, выпятив богатырскую грудь, на которой гордо красовались два белых креста, Ренненкампф, не стесняясь, делал комплимен­ты.

«Посмотрите, какая красавица! Ну, а вот эта — настоящий ганноверский гунтер Пальмгрена». Поручик Пальмгрен, офицер Иркутского полка с большими средствами, ездил на велико­лепной кобыле-гунтере, бравшей высоченные препятствия, купленной в Германии за 1.500 ру­блей.

В конце августа начались большие маневры, продолжавшиеся около недели, где Реннен­кампф со своей бригадой конницы проявил все качества превосходного кавалерийского началь­ника, что и было отмечено во время разбора ру­ководителем генералом фон-дер-Лауницем.

Я с сожалением покидал Борисов и офицеров кавалерии, среди которых нашел новых друзей, особенно в лице П. К. Ренненкампфа. Мы очень подошли друг к другу, несмотря на разницу лет и чинов. Провожая меня, он несколько раз по­вторял, что в будущем будет всегда рад служить со мною. Судьбе было угодно, чтобы я снова с ним встретился через три года в Вильне, когда он, вернувшись с Японской войны, принял 3-ий армейский корпус.

Зимой 1906 года в Вильну приехал из Сибири генерал Ренненкампф. Встреча с ним была самая сердечная и он немедленно мне предло­жил место старшего адъютанта в Штабе 3-го корпуса, его корпуса, расположенного в Виль­не.

Ренненкампф совершенно не изменился за четыре года, что я его не видел. Он остался, не­смотря на ранение на войне, таким же жизне­радостным, полным энергии, здоровым и ис­ключительно выносливым, как и раньше. К его двум георгиевским крестам за Китайский поход 1900 года прибавилось только георгиевское зо­лотое оружие, Анна на шею и пожалованный пожизненно мундир Забайкальского казачьего войска. Будучи сам офицером Генерального Штаба, Ренненкампф неизменно носил теперь казачью форму с желтыми лампасами и вскоре в войсках его иначе, как «желтая опасность», не называли. Он это знал и этой кличкой гордился.

Моя 4-х летняя служба с таким талантли­вым учителем и военным, как Ренненкампф, явилась для меня прекрасной школой для всей моей дальнейшей карьеры офицера Генераль­ного Штаба. Она помогла мне быть военным корреспондентом «Нового Времени» на трех войнах: итальянской и двух балканских, а на великой войне не теряться ни при каких обстоятельствах.

Кипучая деятельность Павла Карловича Ренненкампфа началась с первых же дней его командования. Он поставил себе целью довести подготовку своего корпуса к будущей войне до такой высоты, чтобы корпус этот был лучшим в целом округе, чтобы все полки, как пехотные, так и кавалерийские, в соревновании друг с дру­гом, были сверх отличными в стрельбе, манев­рировании и знали начиная от солдата до стар­шего командира, что придется делать, чтобы побить немцев в будущей войне.

И он чтото достиг. О 3-ем армейском корпу­се знали далеко за пределами округа, знали и в Петербурге; о Ренненкампфе узнал Государь.

Флигель-адъютанты князья Белосельский- Белозерский и Долгоруков, командовавшие по очереди 3-им драгунским Новороссийским пол­ком в Ковне, создали Ренненкампфу блестя­щую рекламу. И в 1913 году, за год до Великой войны, Ренненкампф, несмотря на все препят­ствия Сухомлинова, военного министра, полу­чил золотые аксельбанты генерал-адъютанта Его Величества.

Дольше 3-4 дней Ренненкампф не мог уси­деть на месте. Зайдет, бывало в свой штаб, поз­доровается со всеми, выслушает доклад началь­ника штаба Чагина и затем скажет: «Собирай­тесь, в три часа едем к гусарам». «Гусары», 3-ий Елизаветградский полк, стояли в Мариамполе, в одном переходе от германской границы, про­тив личного имения Кайзера «Роминтен», куда тот ежегодно ездил на охоту. На ближайшей железнодорожной станции Вильковишки пол­ковой экипаж уже ждал приезда командира корпуса.

Двадцать верст по стратегическому, ровно­му, как скатерть, шоссе, тройка проносила чуть ли не в час и подкатывала к офицерскому со­бранию, где на крыльце уже стояли командир гусарского полка с адъютантом и дежурным по полку. Офицеры ждали в большой гостиной. А в столовой уже суетились солдаты-лакеи, сту­чали посудой, накрывали стол к ужину, тащи­ли закуски к водке, в ведра со льдом втискива­ли бутылки с шампанским. Русское гостепри­имство требовало, чтобы почетный гость не лег спать с пустым желудком. Гость это знал и за дружной беседой, «тянувшейся далеко за пол­ночь», ел и пил не меньше любого корнета.

Первое время, пока его хорошо не узнали и к нему не привыкли, держали себя с Ренненкампфом очень сдержанно, отвечая «так то­чно», «никак нет». Его Георгиевские кресты и золотое оружие, желтые лампасы, зычный го­лос, богатырское сложение, вызывали зависть и невольное уважение. Но спустя год, молодые офицеры носили его чуть ли не на руках, сол­даты любили и чувствовали, что это настоящий командир, — «за ним не пропадешь».

В один из приездов в тот же гусарский полк, когда уже основательно влили в себя и начались неизбежные тосты, выскочил из за стола бравый штабс-ротмистр Небо и, встав против Ренненкампфа, заговорил: «Ваше Превосходи­тельство, я не «мыловар» и потому смело зая­вляю, что мы все Вас искренно любим, верим Вам и знаем, что с Вами весь наш полк, куда бы Вы нас ни повели, пойдет с радостью и без колебаний»…. Говорил недолго, но искренно, говорил, что думал и, будучи очень хорошим офицером и притом независимым, не заискивал перед своим корпусным командиром.

Ренненкампф, привыкший уже, что ему ча­сто курят фимиам, был все же удивлен и даже сконфужен, когда вслед за Небо сорвался с ме­ста сам Начальник дивизии, генерал-лейтенант Шейдеман и с дрожью в голосе начал: «Ваше Превосходительство, я тоже не «мыловар», но смею Вас заверить, что вся моя дивизия, как один человек, по одному Вашему слову…» и по­шел, и пошел кадить долго и основательно.

Павел Карлович слушал, опустив глаза, и, когда тот кончил, поблагодарил, за доверие. На следующий день, когда мы возвращались в Вильну, растягиваясь на кушетке в своем купэ, Ренненкампф со смехом заметил: «А здорово Шейдеман варил мыло?».

Посещая части своего корпуса, Реннен­кампф обыкновенно не говорил, что он будет смотреть: будут ли это тактические занятия или маневр всему полку, отдельному эскадро­ну, роте или просто проверка действий разъез­да в обстановке военного времени.

Если он приезжал вечером и засиживался за ужином, а потом играл до 2-х часов в карты (он любил винт и играл очень хорошо), его со­вершенно не смущало, покинув собрание, нем­ного вздремнуть и на рассвете начать смотр.

В 5 часов утра на дворе еще темно, а Рен­ненкампф уже насвистывает кавалерийский по­дъем: «всадники, други, в поход собирайтесь…» На несмелое замечание: «Ваше Превосходи­тельство, ведь еще ночь, можно было бы еще немного поспать!», слышится резкий окрик: «В гробу выспитесь, зовите дежурного трубача, велите играть тревогу!»

И вот сразу забегали солдаты, помчались в конюшни седлать лошадей полным походным вьюком; заспанные офицеры, не умываясь, ки­нулись к своим эскадронам.

Ренненкампф стоял уже на плацу с часами в руках, рядом с ним дежурный по полку офи­цер, и наблюдал, в каком порядке и как скоро соберется полк с командиром во главе, пуле­метной командой и обозом. Сбор по тревоге проходил обычно без сучка и задоринки; не явившиеся после кутежа офицеры отправля­лись в тот же день под арест. Затем начинался маневр, делали хороший переход в 35-40 верст.

После маневра тут же в поле собирались все офицеры и начинался весьма обстоятельный разбор. За одно хвалили, другое бесцеремонно критиковалось, до разноса и выговора в бли­жайшем приказе по корпусу.

В отличие от большинства старших на­чальников, все отчеты о своих смотрах Реннен­кампф писал лично сам. Было настоящее нес­частье расшифровывать для печатания его ка­ракули. Начальник Штаба Чагин беспомощно разводил руками, не понимая ни слова; во всем штабе было только два натасканных специали­ста.

Судьба бедного Павла Карловича Реннен­кампфа известна: во время революции Керен­ский упрятал его в Петропавловскую крепость, откуда ему все же удалось выбраться до при­хода большевиков. При большевиках, после па­дения Украины гетмана Скоропадского, Рен­ненкампф скрывался в Таганроге, в доме зна­комых его жены, уроженки этого города. Гене­рал сбрил свои усы и подусники, никуда не по­казывался, но все же пронюхали, куда ходила его жена, носившая ему пищу. Его арестовали и приговорили к расстрелу, обвиняя, главным образом, в усмирении рабочих в 1905 году в Си­бири, по окончании русско-японской войны. Перед расстрелом, по словам жены Реннен­кампфа, которую я встретил в эмиграции, в Па­риже, его мучили, выкололи глаза и, привязав к столбу, изрешетили пулями.

В. Дрейер

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Обзор военной печати (К.С. Попов — Воспоминания кавказского гренадера. Париж, 1925 год.). – Генерал Головин
• 13-й пехотный Белозерский Генерал-фельдмаршала кн. Волконского полк в гражданскую войну. – И. Горяйнов
• Письма в Редакцию (№120)
• Письма в редакцию (№121)
• 13-я и 34-я пехотные дивизии. – И. Н. Горяйнов
• Роль и значение Русского фронта в войну 1914-1917 гг. по иностранным военным источникам. – К. Перепеловский
• Книгоиздательство «Военный Вестник». – Б. М. Кузнецов
• 14-й Пограничный Конный полк в 1914 году. – П. Маковой
• Моя служба в офицерских чинах (Продолжение, №115). – К. К. Отфиновский