ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Доклад, прочитанный на втором открытом собрании «Общества Друзей «ВОЕННОЙ БЫЛИ»

На рубеже 19-го и 20-го столетий, в своей книге о «Стратегии» один из крупнейших русских военных теоретиков того времени ге­нерал Михневич говорил, разбирая особенно­сти коалиционной войны, что в таких войнах все союзники желают, конечно, победы для достижения поставленной общей цели войны, но в то же время каждый из них старается все же взвалить на плечи другого союзника на­иболее трудную работу.

Насколько это утверждение обосновано в отношении первой мировой войны 1914-18 гг. сказать трудно. Но одно несомненно: все главнейшие участники обеих воевавших ко­алиций склонны приписывать своим воору­женным силам выполнение львиной доли этой самой «наиболее трудной работы».

В том, например, что касается государств Согласия, мы прочли недавно в одной статье о войне 1914-18 гг. («О войне 1914-1918 гг.» С. А. журнал «Часовой», апрель 1970 г.), что по воспоминаниям английского фельдмарша­ла Дугласа Хейга оказывается, что войну эту на Западном фронте выиграли… англичане, все время «подпиравшие» французов… Для французских генералов, за исключением лишь некоторых, война была выиграна почти ис­ключительно усилиями и жертвами француз­ской армии… Историки войны русские, как зарубежные, так и советские, не жалеют са­мых ярких красок для характеристики жерт­венности, проявленной русской армией для достижения общей победы. Разница между зарубежными русскими авторами и советски­ми заключается лишь в том, что первые объ­ясняют эту русскую жертвенность благород­ными побуждениями, проистекающими из верности союзническим обязательствам, а вто­рые — якобы кабальной зависимостью добольшевистской России от французского капита­ла, заставлявшей русское командование безо­говорочно исполнять требования французов.

Но, в общем, участие России в первой ми­ровой войне как-то забылось, и на официаль­ных церемониях, посвященных годовщинам событий той эпохи, о России особенно не вспо­минают. Может быть потому, что Россия от­сутствовала на мирной конференции в Вер­сале, может быть еще почему-нибудь, по при­чинам, например, политического характера.

Но вот совсем недавно мы прочли в «His­toire de l’Armée, Russe» одного французского военного писателя, что после окончания пер­вой мировой войны союзники не отдавали себе ясного отчета в том, насколько важна и значительна была роль, сыгранная Росси­ей в одержании победы над армиями цент­ральных держав в 1918 году.

Действительно, со дня объявления войны в 1914 году и до декабря 1917 года русский фронт сыграл в общей борьбе весьма суще­ственную роль, когда русские армии, несмот­ря на свои огромные потери, постоянно вели активные операции, отвлекая на себя такое количество войск противника, в частности — германских, что уже после первого сраже­ния на Марне и потом в продолжение всего 1915 года Германия не была в состоянии вес­ти больших наступательных операций на главном театре войны, во Франции, и за ис­ключением атаки Вердена в 1916 году при­держивалась на этом фронте пассивного обра­за действий.

Три года участия России в войне, когда русские армии отвлекали на себя значитель­ные австро-германские силы, позволили Франции, Англии и потом и Италии развить военную промышленность, усилить свое тех­ническое могущество и привлечь на свою сто­рону почти весь мир.

Несомненно, что только передышки, сна­чала — в 1915-м, а потом в 1916-м годах, пре­доставленные Франции и Англии активными действиями русских войск, дали этим стра­нам возможность одержать победу в 1918 го­ду, когда России, увы, уже не было с ними вме­сте.

Это, конечно, вовсе не значит, и мы никак не хотим сказать здесь, что Россия вела вой­ну единственно из желания угодить Франции и Англии. Все участники коалиции, русские, французы, англичане, итальянцы и другие, име­ли с центральными державами свои личные, так сказать, счеты, и каждый из них преследовал в войне свои собственные цели. Но, по­стольку поскольку война велась совместно, совершенно понятно, что крупные наступа­тельные операции каждой из союзных армий естественно и неизбежно отражались на поло­жении на других союзных фронтах. В этом, собственно, и есть смысл ведения коалицион­ной войны.

Сегодня мы вспомним о тех операциях русских армий, которые носили характер ПРЯ­МОЙ и НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ поддержки и помощи союзным армиям и были предприня­ты или же ускорены по просьбе этих самых со­юзников.

***

Первой из таких операций была, конеч­но, наша Восточно-Прусская операция.

В самом начале войны, в августе 1914 го­да, наступление русских войск в пределы Германии ожидалось нашими союзниками, французами, да и англичанами, с нескрывае­мой напряженностью. Русский военный агент в Париже, полковник граф Игнатьев, в самые первые дни по объявлении войны телегра­фировал в Россию, что французский воен­ный министр высказал ему надежду на то, что все наши усилия будут направлены про­тив Германии и что Австрия будет нами счи­таться за «quantité négligeable». Французский посол в Петербурге Палеолог лично обратил­ся к Государю с просьбой о скорейшем на­ступлении, а русский посол в Париже Из­вольский также сообщал о «лихорадочном нетерпении, с которым во Франции ожидают известий о наступлении наших войск на Гер­манию с целью отвлечения хоть части не­мецких сил с Западного фронта на восток».

Согласно военной конвенции между Фран­цией и Россией начальник русского Гене­рального штаба генерал Жилинский дал фран­цузам в свое время обещание начать насту­пательные действия против Германии уже на 15-й день русской мобилизации, и русские 1-я и 2-я армии вступили в Восточную Прус­сию еще не закончив своего сосредоточения пол­ностью.

Все же, исходя из объективно существо­вавших возможностей двух русских армий, наступление, предпринятое 17 августа могло бы привести к разгрому германской 8-й ар­мии, хотя она и обладала превосходством в тяжелой артиллерии и в средствах передвиже­ния, позволявших ей быстро перебрасывать войска и маневрировать под прикрытием Ма­зурских озер и болот. Но по вине бездарно­го высшего командования, не сумевшего эти возможности использовать, наступление за­кончилось поражением сначала — 2-й армии генерала Самсонова, а затем и 1-й, генерала Ренненкампфа.

В литературе о первой мировой войне час­то встречалось объяснение поражения русских армий в Восточной Пруссии именно тем, что наступление было начато преждевременно, до окончания сосредоточения. Но позже, из мно­гих трудов и воспоминаний участников боев, опубликованных много лет спустя, можно было вывести заключение, что дело было не только в готовности или неготовности, а еще и в чем-то другом:

«Русские войска, — написал А. Зайончковский в своем труде «Мировая война 1914-18 гг.» о Восточно-Прусской операции, — потерпели поражение не столько от германских войск, сколько от своих высших начальников. Сво­ей боевой службой войска восполняли опера­тивную немощь высших штабов и расплачи­вались за нее потерями и поражениями».

Из наступления вышла, собственно говоря, не фронтовая операция, в которой дейст­вия армий, руководимых штабом фронта, свя­заны общностью цели и взаимной поддерж­кой, а получились вместо нее две разроз­ненные операции, проводимые отдельными армиями вне всякой связи между собой.

У многих русских военных историков суще­ствует тенденция называть эту операцию «самопожертвованием» ради выполнения союзнических обязательств перед Францией. Но мы считаем необходимым упомянуть здесь о существовании и другого взгляда на наше вторжение в Восточную Пруссию: генерал Брусилов, например, считал, что «перейти в наступление, даже не ожидая окончания со­средоточения и развертывания армий, было ЕДИНСТВЕННЫМ ВЕРНЫМ РЕШЕНИЕМ».

«Немцы, — говорит он в своих воспоми­наниях, — действуя по внутренним операцион­ным линиям, естественно должны были стре­миться бить врагов по очереди, пользуясь сво­ей развитой сетью железных дорог. Мы же с нашими союзниками, действуя по внешним линиям, должны были НАВАЛИТЬСЯ НА ПРОТИВНИКА СРАЗУ СО ВСЕХ СТОРОН, чтобы не дать немцам возможности уничто­жать своих врагов поочередно и перебрасы­вать свои войска по собственному произволу».

Другое свидетельство, одного из лиц, при­частных к разработке плана войны, генерала Ю. Н. Данилова, бывшего пять лет до вой­ны генерал-квартирмейстером Главного Управ­ления Генерального штаба, тоже проливает свет на мотивы, заставившие русское коман­дование решиться на ускоренный переход в наступление на Восточную Пруссию:

«В первые же дни по объявлении войны, — говорит генерал Данилов, ставший генерал-квартирмейстром штаба Верховного Главнокомандующего, — Ставке стало известно, что части германских 2-го, 5-го и 6-го армейских корпусов — из Штеттина, Познани и Бреславля — совершают посадку в эшелоны и отправляются на запад.

Выводом из этого должно было быть ре­шение о целесообразности БОЛЕЕ СМЕЛЫХ И БЫСТРЫХ НАШИХ ДЕЙСТВИЙ В НА­ПРАВЛЕНИИ НА ВОСТОЧНУЮ ПРУССИЮ.

Мы не должны были упускать возмож­ность воспользоваться относительной слабо­стью нашего врага на этом театре, ибо он мог с течением времени усилиться или пу­тем новых формирований, или обратной пе­реброской своих сил на восток по выполнении первых боевых задач на Западном фронте».

Как мы видим, «самопожертвование», если оно и было, не исключало все же и наличия известного расчета, продиктованного правиль­ным пониманием собственных интересов.

Отдавая себе все же отчет в рискованности перехода в наступление армиями, еще не пол­ностью закончившими свое сосредоточение и развертывание, генерал Данилов обосновыва­ет это опасное решение еще и чисто МОРАЛЬ­НЫМИ мотивами, очень характерными для русского командования во всех его последую­щих решениях, затрагивающих наши союзни­ческие обязательства:

«Можно было, конечно, сожалеть, — про­должает генерал Данилов, — что, войдя в со­юзные отношения с Францией, Россия ока­залась вынужденной ограничить известными условиями свободу распоряжения своими соб­ственными вооруженными силами. Но нель­зя было и рассматривать соглашение с нашей союзницей как «клочек бумаги». СОЮЗ ОБЯ­ЗЫВАЛ, и каждая договорившаяся сторона, уважая самое себя, должна была найти в се­бе волю для подчинения собственных интере­сов и выгод ОБЩИМ ЗАДАНИЯМ СОЮЗА».

Как бы ни называть, как бы ни расцени­вать Восточно-Прусскую операцию русских армий, факт остается фактом: ИХ НАСТУП­ЛЕНИЕ ЗАСТАВИЛО ГЕРМАНСКОЕ КОМАН­ДОВАНИЕ ПЕРЕБРОСИТЬ С ФРАНЦУЗСКО­ГО ФРОНТА НА РУССКИЙ, НА ПОМОЩЬ СВОЕЙ 8-Й АРМИИ, ДВА КОРПУСА И ОДНУ КАВАЛЕРЙСКУЮ ДИВИ­ЗИЮ. Это русское наступление оказало союз­ной французской армии В САМЫЙ НУЖ­НЫЙ ДЛЯ НЕЕ МОМЕНТ неоценимую помощь, и Марнский успех французов, которым, в сущности, был сорван немецкий план молние­носного разгрома Франции, во многом был обязан активным действиям русских войск. Германское верховное командование, предпо­лагавшее разбить Францию и Россию пооди­ночке, одну за другой, поставило свою страну и армию в условия одновременной борьбы с сильнейшими противниками на два фронта.

Германское командование сильно преуве­личивало в своих сообщениях значение своей победы в Восточной Пруссии, и будущее пока­зало, что выигрыш частной армейской опера­ции не может идти ни в какое сравнение с поражением в операции стратегической, ка­ковой было сражение на Марне. Ошибки, до­пущенные германским командованием в этом сражении, уже не могли быть исправлены в дальнейшем течении всей войны.

Мнение о связи между ослаблением гер­манских сил на Западном, французском фрон­те в конце августа 1914 года и результатом первого сражения на Марне стало в настоя­щее время общим местом, и едва ли можно найти какой-либо серьезный труд о первом периоде войны, в котором не указывалось бы на это. Напомним все же, что говорят об этом немцы и французы.

Фактический главнокомандующий герман­скими вооруженными силами в августе 1914 года генерал Мольтке признал снятие двух корпусов с ударного правого крыла всего не­мецкого боевого расписания и отправку их на Восток НЕПОПРАВИМОЙ ОШИБ­КОЙ.

Гинденбург написал впоследствии, что:…Эта переброска привела нас к разделению сил. ОТ ОДНОЙ ЦЕЛИ МЫ ОТКЛОНИ­ЛИСЬ, А ДРУГОЙ НЕ СМОГЛИ ДОСТИГНУТЬ».

Генерал Фалькенгайн, заменивший на пос­ту начальника Генерального штаба уволен­ного в отставку Мольтке, написал в своих воспоминаниях: «Войска, взятые для пере­броски на Восток, были сняты с ударного крыла Западного фронта. Поэтому их отсут­ствие было особенно чувствительно в реши­тельном сражении на Марне».

А Людендорф говорит в своих воспомина­ниях так: «Особенное значение получило то, что предназначенные для Востока подкрепле­ния были взяты с правого крыла, на кото­ром лежала решительная задача… Германское наступление на Западе закончилось неудачей, так как ПРАВОЕ КРЫЛО ГЕРМАН­СКОЙ АРМИИ БЫЛО НЕДОСТА­ТОЧНО СИЛЬНО И ЗАХВАТЫВА­ЛО НЕДОСТАТОЧНО ШИРОКИЙ ФРОНТ. Удаление гвардейского резервного и 11 армейского корпусов зловеще дало себя знать».

Таково же мнение и немецкого военного ис­торика Отто Мозера, который в своем «Крат­ком стратегическом обзоре войны 1914-18 гг» написал об этом периоде, что «критическая обстановка, создавшаяся в Восточной Пруссии, послужила причиной особенно неудачного и рокового предприятия: переброски с Запада на Восток непосредственно перед сражением на Марне четырех пехотных и одной кавале­рийской дивизий».

Два главнейших французских полководца свидетельствуют о первых днях войны так:

Маршал Жоффр сказал: «Я спешу вос­пользоваться каждым случаем, чтобы отдать должное храбрости русских армий и засвиде­тельствовать им мою глубокую признатель­ность за ту действенную помощь, которую они оказали нашей армии в трагические ча­сы, когда Германия бросила почти все свои силы на Западный фронт. Начав наступле­ние в Восточной Пруссии, Великий Князь Ни­колай Николаевич поднялся до самой выс­шей степени понимания требований войны (коалиционной. КП.), и я никогда не забуду тя­желых жертв, принесенных русской армией для того, чтобы притянуть на себя силы про­тивника».

Маршал Фош также признал, что: «…сво­им активным вмешательством русская армия отвлекла на себя значительную часть сил противника и ТЕМ ПОЗВОЛИЛА НАМ ОДЕРЖАТЬ ПОБЕДУ НА МАРНЕ».

А генерал Манжен, бывший командующий французской 10-й армией, «ударной» во время второго сражения на Марне в июле-августе 1918 года, говорит, что: «союзники не долж­ны никогда забывать услуги, которая была им оказана Россией, начавшей кампанию в Восточной Пруссии. Благодаря этому русско­му наступлению два корпуса были взяты с французского фронта и отсутствовали во вре­мя сражения на Марне».

***

Однажды вечером, в начале июня 1970 го­да, французская телевизионная программа бы­ла посвящена передаче фильма о «Bataille de France», имевшей место в июне 1940 года, ког­да разбитая французская армия была вынуж­дена капитулировать. После просмотра филь­ма состоялось, как это иногда бывает в теле­визионных программах, обсуждение только что показанных событий, в каковом обсуж­дении принимают участие компетентные ли­ца, специально для этого приглашаемые в студию. На этот раз такими компетентными лицами были два бывших французских ми­нистра эпохи войны 1939-40 гг., один генерал в отставке — бывший начальник Генерально­го штаба французских военно-воздушных сил, два или три французских полковника, один бельгийский историк, один немецкий военный писатель и т. д.

Во время такого обсуждения телезрителям предлагается задавать этим лицам вопросы по существу просмотренного фильма. И вот, пер­вым же вопросом, заданным каким-то любо­знательным зрителем, был вопрос: «А почему, собственно говоря, Франция и Англия, союз­ницы Польши, не выступили ей на помощь в сентябре 1939 года, в тот момент, когда она бы­ла атакована Германией?».

Я не знаю, слышал ли когда-нибудь этот не­скромный телезритель о некоем историческом прецеденте, имевшем место в августе 1914 го­да, как раз здесь же, на этой самой террито­рии, тогда германской, а в 1939 году — поль­ской, прецедент, в котором участвовали те же Германия и Франция, и только место отсутст­вующей России заняла воссозданная Версаль­ским мирным договором Польша.

Может быть он и не знал об этом или же не помнил, но по простоте душевной думал, что если бы Франция и Англия выступили бы в сен­тябре 1939 года иначе, чем только в виде «Drôle de guerre», то вероятно и весь дальней­ший ход войны оказался бы другим, и только что показанный фильм не был бы вообще и за­снят.

Интересно было слышать ответы, как мне показалось — несколько смущенные, «компе­тентных» лиц на этот достаточно щекотливый вопрос (они-то, эти «компетентные» лица, об этом прецеденте, конечно, знали!).

Бывший начальник Генерального штаба военно-воздушных сил сказал, что, во-первых, французская армия «не была еще готова» и, во-вторых, сентябрь месяц не благоприят­ствует крупным наступательным операциям (!).

Один из полковников объяснил нам снача­ла, что не существовало вообще и плана та­ких совместных действий с Польшей, в смы­сле одновременного наступления на Герма­нию. Затем, не очень распространяясь, полков­ник дал понять, что имелась и некоторая оп­позиция со стороны Англии в отношении ока­зания Польше такого вида помощи.

Наконец один из присутствующих штатских лиц сказал, что поляки были своевременно предупреждены о том, что их западные союз­ники не могут быть вообще готовы раньше 16-го дня мобилизации. А, как известно, ког­да этот 16-й день наступил, было вообще уже поздно говорить о какой-либо помощи Поль­ше, кроме разве помощи польским беженцам…

Можно сказать, что если история и пов­торяется, то, очевидно, не все государствен­ные мужи и полководцы способны извлекать пользу из уроков прошлого…

Сложившаяся к концу 1914 года в ходе военных действий обстановка определила и пла­ны сторон на будущий, 1915 год.

«Военные действия англо-французских войск (в 1915 году. КП.), по оценке германского верховного командования, не могли выйти за рамки чисто местных операций, — пишет ге­нерал Фалькенгайн, — но русские войска Юго-Западного фронта, к середине марта 1915 го­да овладевшие карпатскими проходами, угро­жали выходом на равнины Венгрии и окон­чательным сокрушением Двуединой монар­хии. Командование австро-венгерских войск снова просило немецкое верховное командо­вание о поддержке путем присылки десяти новых германских дивизий.

Пришел момент, когда нельзя было даль­ше откладывать решительного наступления на Востоке…

… Для предприятия были назначены осо­бенно испытанные части. Они были обильно снабжены артиллерией, даже самой тяжелой, которая до того момента едва ли применя­лась в полевом бою. В части войск были на­значены многочисленные офицеры, точно ус­воившие на Западном фронте наиболее яркие из новых приемов войны…»

Так родился план Горлицкой операции, приведшей к прорыву русского фронта между Верхней Вислой и подножьем Бескидов. Вы­полнение прорыва на фронте примерно в 35 клм. было поручено вновь сформированной германский 11-й армии генерала Макензена.

Соотношение сил на участке прорыва было следующим:

• 8 немецких и 2 австро-венгерских, а всего 10 пехотных дивизий, против 4 русских,
• штыков и сабель австро-германских — 126 тысяч против 60 тысяч русских,
• Орудий легких австро-герм. 457 в русских 141,
• орудий тяжелый «159 « 4,
• минометов «96 « 0,
• пулеметов «260 « 100.

Особенно же неблагоприятна была для русских разница в количестве имевшихся в батареях и парках артиллерийских снарядов: немцы могли вести беспрерывный огонь, в то время как русские были ограничены 30-40 выстрелами на легкое орудие. На гаубичную батарею дневной расход снарядов был уста­новлен в 10 (десять!) выстрелов.

2 мая 1915 года, в 10 часов армия Макензе­на начала наступление и к вечеру 5 мая, бла­годаря всесокрушающему огню своей артил­лерии, прорвала все три линии русских пози­ций и достигла реки Вислока, в 20-25 клм. от первой линии русской обороны.

К 15 мая, под непрекращающимся натиском германо-австрийских войск, непрерывно пополняемых перебросками с Западного фронта, из самой Германии и с других участков Восточ­ного фронта, русские армии Юго-Западного фронта отошли сначала на линию реки Сан, за­тем все далее на восток и к концу июня, ос­тавив за два месяца отступления всю Гали­цию, дошли до русско-австрийской государст­венной границы 1914 года.

Но это еще не было все: неудовлетворен­ное простым «фронтальным оттеснением» рус­ских из Галиции, как написал Людендорф в своих воспоминаниях, германское верховное командование решило нанести русским арми­ям комбинированный удар по сходящимся на­правлениям: войсками германского Восточно­го фронта с севера (12-я армия генерала Гальвица), на Прасныш, Пултуск и далее на Седлец, и войсками Галицийского фронта и арми­ей Макензена — с юга, между реками Вислой и Бугом, на Люблин и Холм. Целью опера­ции был захват в клещи русских 2-й, 4-й и 3-й армий в «польском мешке».

26 июня начала свое наступление из Гали­ции уже в СЕВЕРНОМ направлении группа Ма­кензена, а 13 июля германские войска гене­рала Гальвица атаковали Прасныш. Оба на­ступления встретили упорное сопротивление русских армий, но ввиду опасности окруже­ния, которой подвергались русские войска в Западной Польше, Главнокомандующий Севе­ро-Западным фронтом генерал Алексеев полу­чил разрешение Ставки оставить Варшаву.

В результате летнего отступления 1915 го­да русские войска заняли фронт Рига — Двинск — Пинск — Черновицы.

Вся тяжесть борьбы с австро-германцами легла в этот период на плечи русской армии. Англо-французские войска не предпринима­ли решительных наступательных действий, и начавшаяся на Западном фронте с конца но­ября 1914 года позиционная война при отсут­ствии опыта в прорыве укрепленного фронта противника придавала боям первой полови­ны 1915 года на Западе чисто местный харак­тер.

Между тем, если русская армия и нужда­лась когда-либо в помощи и поддержке сво­их союзников, — это именно в то лето 1915 года. Начальник штаба Верховного Главно­командующего генерал Янушкевич в теле­грамме от 14 мая на имя генерала Жоффра и лорда Китченера разъяснял положение рус­ских армий и просил союзников о содействии, во-первых, — переходом союзных армий к энер­гичным наступательным операциям и, во-вто­рых, — помощью снарядами, ружьями и пат­ронами. Он говорил также, что является край­не желательным не допускать в будущем дальнейших перебросок немецких войск на русский фронт с Западного театра войны.

Чем же тогда помогли и как поддержали западные наши союзники изнемогавшие в борьбе русские армии?

Относительно помощи посылкой в Россию снарядов, интересно привести свидетельство Ллойд-Джорджа, который в своих мемуарах говорит, что французы «копили снаряды, как будто бы это было золото, и с гордостью ука­зывали на огромные запасы снарядов, гото­вых к отправки на фронт. Но на каждое предложение снабдить снарядами Россию, французские и английские генералы заявляли, что им нечего посылать. И так было и в 1914, в 1915 и в 1916 гг.».

Интересно, вообще, познакомиться и с дру­гими высказываниями того же Ллойд-Джорд­жа, которые мы цитируем по советскому из­данию его «Военных мемуаров» (Москва, Соцэкгиз, 1943, стр. 317), и которые вряд ли доста­вят нашим бывшим союзникам большое удово­льствие:

«История предъявит счет, — пишет Ллойд-Джордж, — военному командованию Франции и Англии, которое в своем эгоистическом уп­рямстве обрекло своих русских товарищей на гибель, тогда как Франция и Англия могли так легко спасти русских и таким образом помог­ли бы лучше всего самим себе.

Английские и французские генералы не научились понимать того, что победа над не­мцами в Польше оказала бы большую под­держку Франции и Бельгии, чем незначитель­ное продвижение французов в Шампани или захват какого-нибудь холма во Фландрии».

Что же касается просьбы русского коман­дования о переходе к решительным наступа­тельным действиям на Западном фронте, — только 7 июля 1915 года, то есть — уже тогда, когда русские войска вели бои у Холма и Люб­лина с Макензеном, а Гальвиц через шесть дней атаковал Прасныш, только тогда в Шантильи, под Парижем, была созвана между­союзная военная конференция, на которой бы­ло признано необходимым (!) оказать действен­ную помощь русским войскам сильными от­влекающими ударами. И действительно, круп­ная наступательная операция была предпри­нята англо-французскими войсками в Шампа­ни и в Артуа (48 французских, 13 английских пехотных, 10 французских и 5 английских ка­валерийских дивизий). Но операция была на­чата лишь 25 сентября, когда на Востоке фронт уже стабилизировался, бои приняли местный характер и началась фактически позицион­ная война.

«Отвлекающая попытка (англо-французов в Шампани и в Артуа. КП.), — написал в своих воспоминаниях генерал Фалькенгайн, — уже не могла принести пользы русским».

Кровопролитное сражение продолжалось в Шампани до 20 октября, а в Артуа — до 13 октября, и закончилось, не дав никаких ре­зультатов. Широко задуманный прорыв гер­манского фронта осуществлен не был, и фронт на Западе, несмотря на тяжелые потери, по­несенные союзниками, остался без перемен.

Если это и была «уплата» долга благодар­ности за Танненберг, как написал С. А. в той же статье о войне 1914-18 гг., остается лишь ска­зать, что в августе 1914 года французский ар­мии не пришлось ожидать сражения под Танненбергом два с половиною месяца.

Некоторая кратковременная помощь рус­скому фронту пришла со стороны Италии, выступившей на стороне держав Согласия 23 мая 1915 года, когда Австрия была вынуждена перебросить на итальянский фронт из Галиции 8 дивизий (на это уже указывал в своем труде зарубежный историк русской армии А. Керсновский) Но эти уходившие с Восточного фрон­та австрийские дивизии неизменно заменялись прибывающими на их место дивизиями герман­скими, и таким образом можно сказать, что вы­ступление Италии принесло пользу главным об­разом Западному фронту.

К. Перепеловский

(Окончание следует)

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ