ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ПРИЕМ
В середине февраля 1913 года вся Российская империя торжественно праздновала трехсотлетие царствования Дома Романовых. Праздновался этот юбилей и заграницей, в Российских представительствах, посольствах и консульствах. Был он отпразднован и на Особом отряде русских судов, входившем в состав международной эскадры на Босфоре. Этот Особый отряд состоял из четырех судов, под флагом контр-адмирала Петрова-Чернышина.
Большой прием, заканчивавшийся балом и ужином, устраивался на линейном корабле «Ростислав», обширные помещения которого позволяли вместить всех многочисленных приглашенных. Адмиралом, штабом отряда, командирами и офицерами всех русских судов было потрачено много труда, забот и средств, чтобы придать устраиваемому приему как можно больше торжественности, с одной стороны, и широкого гостеприимства, русского радушия и непринужденности, с другой. Обширные помещения адмиральского салона, адмиральской и командирской спален и кабинетов были обращены в ряд уютных гостиных, убранных флагами и живыми растениями. Во всех этих гостиных была применена система маленьких столиков на четырех человек и только в главном салоне был в центре оставлен большой стол для высоких официальных лиц. Все помещения утопали в массе матового электрического света. Из Одессы, от Дубинина, были доставлены всевозможные русские закуски и напитки. Были приглашены два симфонических оркестра. На юте, под тентом и флагами был устроен отапливаемый паровым отоплением огромный танцевальный зал. Было разослано до трехсот приглашений: всему дипломатическому корпусу, во главе с послами и посланниками, Великому Визирю и оттоманскому правительству, трем иностранным адмиралам, командирам и пяти офицерам с каждого из судов международной эскадры, состоявшей более чем из тридцати судов, одиннадцати различных наций, всей русской колонии и наиболее известным представителям иностранных колоний Константинополя. Русские суда в день праздника должны были быть иллюминованы с восьми часов вечера — тысячи электрических лампочек очерчивали силуэты кораблей, их надстройки и рангоут. О предстоящей иллюминации русских кораблей штабом отряда были извещены все отряды и суда международной эскадры и все иностранцы заявили о своем желании тоже иллюминоваться, кроме старого австро-венгерского крейсера «Кайзерин Элизабет», обладавшего очень слабой, устаревшего типа динамо-машиной.
Наконец наступил и день праздника. С 8 часов утра все суда международной эскадры расцветились флагами, имея русский Андреевский флаг на грот-стеньге. Со всех сторон, бороздя зеркальную, несмотря на быстрое течение, поверхность Босфора, к русскому флагманскому кораблю, крейсеру «Кагул», со всех иностранных судов направлялись моторные и паровые катера с офицерами, посланными с официальными поздравлениями. Флаг-офицер германского контр-адмирала Трюмлера, державшего свой флаг на линейном крейсере «Гебен», вместе с поздравлениями принес и крайние сожаления своего адмирала и германских офицеров о невозможности для них воспользоваться любезным приглашением присутствовать на приеме, так как сегодняшний день объявлен днем траура в германском флоте ввиду потопления несколько дней тому назад крейсером «Йорк» в Кильской бухте миноносца. В полдень был произведен салют в 31 выстрел, причем по второй пушке русского адмирала начали салютовать и все иностранные суда.
Ровно в 20 часов была зажжена иллюминация. Погода — мертвый штиль. Суда неподвижно стояли против течения, ярко обрисованные ровными сплошными рядами тысяч электрических лампочек. Прожектора освещали поднятые кормовые национальные флаги. Благодаря присутствию на рейде тридцати, по меньшей мере, иллюминованных судов, на фоне на редкость темной ночи картина была действительно феерической. Береговым фотографам ее удалось запечатлеть на пленки.
С 20 часов начался также и съезд приглашенных. Вскоре все гостиные «Ростислава» наполнились массой нарядных гостей — весь дипломатический корпус, представитель Великого Визиря, два адмирала, до 100-120 командиров и офицеров различных наций и их парадных формах, много дам и барышень в нарядных эффектных бальных туалетах. Было красиво, изящно, нарядно… Блистали своим отсутствием только лишь германские офицеры, хотя германский посол фон-Выгенгейм присутствовал. «День траура» в германском флоте проходил довольно оригинально, и траур не помешал германской канонерской лодке «Гейер», стоявшей рядом, в одном кабельтове от «Ростислава», устроить у себя начиная с 19 часов 30 минут, на верхней палубе танцевальный вечер. Была слышна музыка и видны танцующие пары. Надо вообще сказать, что среди офицеров и даже команд международной эскадры с самого начала, с ноября 1912 года, стало намечаться явно враждебное отношение к немцам. Эта враждебность заметней всего проявлялась со стороны англичан, французов и русских, к которым уже тогда почти открыто примыкали итальянцы. Остальные нации держались по отношению немцев официально сухо. Причину этой общей неприязни надо искать в невероятной заносчивости, в эту эпоху, немцев, их желании играть всюду первую роль, в присылке на Босфор, в состав эскадры, своего новейшего крейсера-дредноута «Гебен», тогда как все остальные державы, включая и Англию, прислали сравнительно старые корабли, в усиленном желании, хотя бы и явочным порядком, заставить иностранцев признать немецкий язык если и не единственным международно-морским языком, то во всяком случае равным английскому. В эту же эпоху, по мысли германского морского министра, известного адмирала фон-Тирпица, были даже переизданы на немецком языке английские морские карты всего мира хотя все страны всегда пользовались и пользуются картами издания английского адмиралтейства. Наконец, всем бросалось в глаза явное, до неприличия, кокетничание немцев с турками и, главным образом, с младотурецкой партией, ее комитетом и вождями.
В результате этих взаимоотношений, выкристаллизовавшихся еще более чем за полтора года до начала великой войны, германские морские офицеры держались совершенно изолированно от офицеров других национальностей. Вскоре, после нескольких драк команд на берегу, принимавших иногда размеры побоищ, и матросы немецкие тоже оказались в одиночестве. Характерным примером нетактичности, чтобы не сказать больше, германских офицеров является следующий факт. Однажды, на обеде у командира турецкой султанской яхты «Эртогрул» командир «Гебена», разговаривая со своим соседом по столу, командиром русского корабля, вымолвил такую фразу: «Вы знаете, командир, что мой крейсер настолько велик, что, разворачиваясь на Босфоре при съемке с якоря, я сильно опасаюсь вас протаранить». На эту «любезную» фразу русский командир, не задумываясь, ответил: «Какое было бы ужасное несчастье, командир, одновременная гибель наших двух кораблей!.. Ведь у меня всегда заряжены подводные минные аппараты!» Немец поспешил переменить тему разговора. Но вернемся к описываемому празднику.
Первый тост за здоровье Государя Императора и всей Царствующей семьи был произнесен российским Императорским послом в Константинополе M. Н. Гирсом. В дальнейших официальных тостах следует отметить одну особенность, а именно, тосты, произнесенные в честь иностранных держав, по старшинству их присутствующих представителей, контр-адмирал Петров-Чернышин, лингвист, произносил на французском, английском, немецком и итальянском языках. По окончании официальной части сразу же всюду за столиками воцарилось самое искреннее веселье, непринужденность и уют. Русские офицеры всех четырех судов беспрерывно обходили своих гостей, развлекали и угощали их, подсаживаясь то к одному, то к другому столику. Вскоре начались и танцы, но танцующие не покидали своих столов окончательно и после каждого танца возвращались к ним.
В самой глубине одной из дальних гостиных был устроен стол для «международных драбантов», коих, казалось, никогда никакие танцы не интересовали. Во главе этого стола сидели, постоянно подсменяясь для «свежести», русские лейтенанты. Но надо сказать, что и здесь все было чинно и корректно. Неприятность пришла с другой стороны. Среди офицеров французских судов был один, уже почтенных лет инженер-механик с крестом Почетного Легиона, часто бывавший в кают-компании «Ростислава». Этот офицер, Сури, в дружеской компании русских офицеров, за бокалом вина, конечно, не скрывал своей неприязни к немцам и, особенно, к крейсеру «Гебен» и, так как те же чувства питали к «Гебену» и русские офицеры то Mr. Сури скоро «выучил» на русском языке фразу: «Гебен» в…» (следующее слово несколько нелитературное). Правда, господину Сури была объяснена вся «непарламентарность» этой фразы и «недипломатичность» ее применения и, тем не менее, фраза эта все же у него часто срывалась. Быть может именно это обстоятельство даже побудило распорядителей не сажать Сури за стол «международных драбантов», к коим он вполне подходил по своему «характеру», а посадить его за другой стол, в более солидной компании, где были и другие французские офицеры. Но, тем не менее, дойдя, видимо, весьма быстро в своем «настроении» до «Гебена», mr. Сури, увидев обходившего столы одного из своих приятелей русских офицеров, не выдержал, встал и, подняв чару по направлению русского офицера, произнес свою сакраментальную фразу «Гебен» в…» Надо полагать, что к счастью, видимо мало кто расслышал эту фразу и понял ее, настолько большинство было занято оживленными разговорами, флиртом и «кавьярами». Русский офицер незаметно одернул Сури за руку и посадил его на место. Казалось, все сошло благополучно, и инцидент не будет иметь последствий, но один из командиров французских судов, немного говоривший по-русски и во всяком случае понимавший этот язык, с большим возмущением, подойдя к Сури, категорически приказал ему немедленно покинуть русский корабль и вернуться к себе на крейсер. Заступничество русских офицеров, доказывавших уже на верхней палубе, что никто не разобрал слов, произнесенных французским офицером, успеха не имело, и французский командир, бывший когда-то военно-морским агентом в Петербурге, даже настоял, чтобы Сури был отправлен домой не на паровом катере, а на оказавшейся в этот момент у трапа шестерке. Так, за «нескрывание своих политических симпатий» принужден был покинуть русский корабль в самый разгар празднества Mr. Сури но, увы, на этом дело не кончилось.
Не прошло и полчаса с момента исчезновения бедного француза как в другом конце гостиной, за другим столом, встал красивый юный английский мидшипмен Артур Грей, родной племянник известного в те времена всему миру великобританского министра иностранных дел сэра Эдварда Грея, и совершенно заплетающимся уже языком произнес на русском языке ту же малодипломатическую, роковую фразу, что и злополучный Сури. Произнес Грей эти фразу с сильным английским акцентом, при этом шипящая буква «ж» у него прозвучала как «дж». Это английское произношение видимо немало способствовало тому, что и на этот раз окружающая публика почти не разобрала смысла фразы, за исключением, конечно, слова «Гебен». Мидшипмен Грей, столь недипломатичный племянник такого крупного дипломата, как сэр Эдвард Грей, был после этого тоста отбуксирован своими русскими приятелями — мичманами вниз, в офицерскую кают-компанию, ставшую, в эту ночь «международным моргом», и уложен там выспаться.
В дальнейшем, благопристойность и торжественность дипломатического приема не нарушалась более никакими «недипломатическими приемами» знатных, но слишком откровенных «иностранцев», и самое искреннее веселье, широкое радушие и интимный уют продолжали царить на корабле до самого конца, почти до самого рассвета.
ОНА
С разрешения старшего офицера мичмана сегодня пригласили в кают-компанию, к обеду, гостей и потому находились в некоторой ажитации уже с утра. Гостей было приглашено немного: германский вице-консул г. Гоертц, его жена, молодая, красивая левантинка, и ее младшая сестра, — прекрасная Мари-Роз.
Из этих трех лиц мичмана самого консула даже не считали за гостя, а просто смотрели на него, как на лишнего человека, его молодую жену, мадам Виолетт, признавали «наполовину», но на «ней», на юной Мари-Роз, было сосредоточено все мичманское внимание и мысли. Ей было всего 17-18 лет, но сна была стройна, прекрасно сложена, достаточно уже кокетлива и блистала той своеобразной яркой левантинской красотой, помесью Европы с Востоком, которая, ярко блеснув, увы, обычно очень рано увядает.
Всего мичманов на корабле было не менее десятка, из которого по меньшей мере шесть подпали под чары очаровательной Мари-Роз, а потому можно себе представить, какое многочисленное соперничество, какой трудный конкурс должен был выдержать сегодня каждый из мичманов. Соперничества со стороны лейтенантов мичмана не опасались, наоборот, они недвусмысленно дали понять лейтенантам, что они могут заняться интересной консульшей и «лишним человеком», — самим консулом, и тем постараться отвлечь их от властительницы дум — Мари-Роз.
К восьми часам вечера за приглашенными был послан паровой катер, причем, дабы избежать хоть в начале соперничества, мичмана «сыграли» на Морском Уставе и на катере пошел «расходный» мичман, стоявший вахту с 4 часов до 8 утра, кстати — один из немногих равнодушных к юной левантинке.
Обед проходил весело и оживленно. Офицеры развлекали и ухаживали за дамами, бокал консула «широкое русское гостеприимство» все время поддерживало полным. Встав из-за стола, все перешли пить кофе в гостиную, где мичмана сейчас же окружили дам и особенно Мари-Роз. «Лишний человек» был загнан в самый дальний угол, в так называемый «доппинг-рум», где сразу же на столе появились коньяк и ликеры. И, пока в «доппинг-руме» часть офицеров под шаблонную немецкую фразу: «Абер да муст ман ейн коньяк верфен, нихт вар», на что полагалось отвечать хором: «Яволь…» занимались консулом, другие развлекали мадам Виолетт, мичмана наперебой ухаживали за Мари-Роз, при чем, бросалась в глаза одна странность: чем дальше шло время, тем все меньше, казалось, мичмана боялись взаимного соперничества и на лицах пяти из них появилось уверенное, победоносное выражение. Разгадка этого была получена на следующий день, когда выяснилось, что прекрасная Мари-Роз умудрилась за это время пяти мичманам, четырем строевым и одному механику, назначить на завтра рандеву в саду Таксим, при этом оказалось — всем пяти в один и тот же час. — 16 часов, и в одном и том же месте. Можно только поражаться невероятной способности и ловкости этой юной кокетки, умудрившейся назначить свидание каждому из пяти соперников так, что остальные четыре этого не только не слышали, но даже и не подозревали, хотя ни с кем из пяти избранных Мари-Роз ни минуты не оставалась с глазу на глаз.
Около полуночи, в сопровождении офицеров, гости были доставлены на берег и часть офицеров пошла провожать их до самого дома. Это ночное шествие было довольно своеобразно: впереди, не вполне уверенной походкой выступал сам вице-консул и под пение на мотив из «Бокаччио» — «Ду бист феррюкт, мейн кинд, ду муст нах Берлин», как жонглер, вертел на палке свой котелок. За ним в сопровождении офицеров следовала его очаровательная супруга, а в хвосте колонны «волшебница ОНА», окруженная всеми пятью воздыхателями.
Случилось так, что, пока консул с семейством находился в гостях на русском корабле, к нему из Германии неожиданно приехала его старушка — мать и, дабы удвоить сюрприз своему Карлуше, приехала, не предупредив его об этом. С понятным нетерпением старушка ожидала дома возвращения сына и его семьи. Когда наше шествие подошло к дому и в том же порядке поднялось по лестнице, под тот же мотив из «Бокаччио», мать поспешила сама открыть двери, но, увидев сына, быстро вертящего на палке котелок и поющего песенку из «Бокаччио», бедная богобоязненная немецкая старушка лишь всплеснула руками, испуганно воскликнув: «О, мейн Готт!»
На следующий день два лейтенанта обратили внимание, что каждый из пяти мичманахов-ухажеров действительно ведет себя, как счастливый победитель. Мало того, некоторые из этих «счастливых победителей даже довольно прозрачно намекали своим друзьям лейтенантам, что сегодня, мол, их соперники будут окончательно посрамлены, ибо, употребляя поэтическое выражение самих же мичманов, «всем им будет сегодня подвешен чайник…». Лейтенанты начали догадываться, что, по-видимому, дело завершится веселым фарсом а потому условились съехать на берег одновременно с мичманами и проследить дальнейший ход событий.
На очередном трехчасовом катере лейтенанты съехали на берег. Одновременно с ними съехали и все пять мичманов. Вначале все шли вместе, но затем лейтенанты, заявив, что они идут в Таксимский сад, отправились прямо туда. Мичмана же, каждый желая лишь одного — отделаться от всех остальных, разошлись веером. Лейтенанты, придя в сад, заняли на террасе столик и приступили к наблюдениям. Вскоре начали появляться и мичмана. Они, как уже говорилось, разойдясь вначале веером, в дальнейшем почти одновременно, но с различных румбов, вновь стали сходиться к одной и той же точке — воротам сада Таксим. Уже одно это обстоятельство сразу же испортило настроение всем пяти «победителям», и они, быть может даже впервые, заподозрили, что тут что-то неладно. Однако, желая каждый быть в одиночестве и избегая друг друга, наши мичмана, гуляя по немногочисленным, взаимно-пересекающимся аллеям очень небольшого сада, ежеминутно сталкивались друг с другом, нос к носу, что еще более выводило их из себя. Мичмана уже смотрели не «победителями», а лютыми волками.
При таких обстоятельствах вскоре в саду появилась и ОНА — виновница мичманских надежд и страданий, но, увы, она появилась не одна, как-того ожидал каждый в отдельности из мичманов, а в лоне всей консульской семьи, до приезжей бабушки включительно, да еще в сопровождении каких-то, мичманам неизвестных знакомых. На поклоны озадаченных, волком смотрящих пяти мичманов коварная кокетка отвечала с самой очаровательной невинной улыбкой.
Бедные мичмана, побродив еще некоторое время «для приличия» по саду в настроении близком к бешенству, постепенно стали исчезать с горизонта. Лейтенанты с веселым видом допивали на терассе свой «кофе», а ОНА, виновница всех мичманских надежд и разочарований, прекрасная Мари-Роз, лукаво улыбалась.
Н. Р. Гутан.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
- Из флотских воспоминаний. – Н. Р. Гутан
- Из флотских воспоминаний (№112). – Н. Р. Гутан
- Из флотских воспоминаний (№113). – Н. Р. Гутан
- Из флотских воспоминаний (№115). – Н. Р. Гутан
- Из флотских воспоминаний (№114). – Н. В. Гутан
- «Гебен» был на русских минах 16 октября 1914 года. – А. Н. Пестов
- Адмирал Сенявин. – В. К. Пилкин
Loading ...