Высочайший смотр плавания Главной Гимнастическо-Фехтовальной Школы в Новом Петергофе, в 1913 году.
(Окончание).
Государь со свитою столя на краю деревянного мола, позвышавшегося метра на три над уровнем моря. Справа, шагах в ста, высилась солидная мачта метров 15-ти с перекладинами до площадки на высоте 8-10 метров.
Я в форме моего полка, доломан бутылочного цвета, блестящий на солнце золотыми шнурами, краповые чакчиры, так гармонирующие с цветом доломана, гусарские ботики – стоял, вытянувшись, около мачты, повернул голову в сторону государя. Я стоял как изваяние, всем существом чувствовал сосредоточенное на мне внимание присутствующих. Начальник Школы давал государю предварительные объяснения и я ждал его знака, чтобы начать свой номер.
Заметил слабый, но определенный жест полковника Мордовина, я бегло, как матрос, взобрался по перекладинам на площадку. На несколько секунд я застул без движения в предварительной позе и… решительным толчком, подняв руки по сторонам до уровня плеч, бросился вперед, оттолкнувшись с таким расчетом, чтобы не менять положения рук, напоминающего крылья аэроплана. Корпус, в полете, постепенно принимал вертикальное положение, головою вниз. Перед самою водою, резкими короткими взмахами рук, я безшумно врезался в воду. Спешно подошла лодка с гребцами, готовыми принимать от меня снимаемую одежду.
В это время полковник Мордовин пояснял окружающим его слушателям: следуя известным правилам, в воде легче раздеваться, чем даже на берегу, ибо вода помогает, если ею уметь пользоваться. Каждый раз, снимая что-нибудь, надо сделать глубокий вдох и плавно опуститься под воду, 30-40 секунд вполне достаточно, чтобы снять с себя очередную вещь. Таким образом, руки и весь корпус совершенно свободны, а вода как бы сама снимает с плеч одежду. Если не знать этих правил и не опускаться под воду, то раздевание делается очень трудным и даже опасным, при риске запутаться в белье.
Итак, разстегнув костыльки доломана, я плавно опустился в прозрачную воду, там я распахнулся, сделал движение вперед и вода сняла с меня доломан, из которого мне осталось только вынуть одну, а потом другую руку. Выплыв, я бросил в лодку мой бедный почерневший и отяжелевший от воды доломан. Сапоги снимаются также легко, но медленнее, ибо необходимо подождать, чтобы вода заполнила освобожденное пространство в сапоге. Глубоко вздохнув и опустившись под воду, я согнулся и руками потянул голенище вниз, а носком другой ноги плавно нажал на задник сапога со шпорой. Как только пятка вышла из своего места, сапог слез сам, — я его поймал, всплыл и бросил его в лодку. Таким образом было проделано все раздевание.
Оставшись в трико, я отчетливо, с несколько утрированно продленными выдержками, продемонстрировал все указанные роды плавания. Плный эффект и красота заключались в очень большой скорости при почти полном отсутствии движений и физического напряжения.
Смотр в воде окончен. Я «стрэджен»-ом, издали напопинающим свободные и этим красивые движения дельфина, поплыл к месту одевания, где все уже были готовы. Спешно одев гимнастическую форму, я беглым шагом пошел на пристань догонять уже выстроившихся пловцов.
Государь император с великим князем Николаем Николаевичем и нашим прямым начальником генералом Воейковым подошел к нам, бодро стоявшим застывшими с взорами направленными в лицо государя.
— Здравствуйте господа.
— Здравия желаем, ваше императорское величество, — вдруг неожиданно грянул ответ, стройности которого могли бы, пожалуй, позавидовать славные «павлоны».
Наш лихой солдатский ответ был неожидан для нас самих. Он вырвался безсознательно после момента напряженного внимания и эта «лихая неожиданность» как-то еще больше подняла общее настроение, а государь был избавлен от долгой церемонии пожатия рук всем офицерам. Подойдя к полковнику Мордовину, государь выразил свое полное удовлетворение тем, что видел и уверенность, что все то полезное и здоровое, над чем мы так деятельно работаем, с пользой дойдет через армию до самых отдаленных окраин России. Поймав мой взгляд, направленный ему прямо в глаза, государь подошел ко мне.
— Где вы, поручик Георгиц, научились так плавать? Не во Франции? – полушутя сказал государь, намекая на недавний мировой конгресс по спорту в Париже, откуда капитан Самойлов и я вернулись две недели тому назад.
— Я любовался вами не меньше, чем любуюсь моим балетом, все так хорошо было видно в прозрачной воде, а полковник Мордовин так интересно все разъяснял. У нас в России еще так не плавают, незнакомы с этой классической системой, такой разумной и понятной. Я считал, что плаваю хорошо, теперь же вижу – что понятия не имел о плавании. Однако, после того что я видел и слышал, я все же чувствую, что теперь умею плавать и докажу это в первое же мое купание в море.
Я жадно смотрел в необыкновенно доброе, открытое и спокойное лицо государя, которое видел уже не в первый раз, но всегда находил его много интереснее, чем изображалось на всех портретах, где почему-то волосы всегда много темнее, а лицо менее экспрессивно. Я видел его чуть голубоватые глаза, а в бороде – каждый волосок и ясный раздел посередине.
— Но что меня особенно поразило, это то с какой легкостью вы сняли сапоги в воде, помните, господа, в сентябре после парфосной охоты, в Поставах, пошел дождь и всех промочил? Я тогда хотел снять сапоги, но никак не мог. А ведь я их только чуть-чуть промочил, а вы, поручик Георгиц, были совершенно в воде?
— Ваше императорское величество, разрешите доложить, — влажные сапоги гораздо труднее снять, чем мокрые, а в воде, когда они полны ею и легко скользят, то почти сами слезают.
— Да, все это для меня откровение – говоря как-то протяжно, государь достал из кармана портсигар, предложил окружающим и потом протянул его мне.
— Ваше величество, я некурящий, но разрешите взять две папиросы.
— Почему? – довольно неожиданно и как-то вдруг сказал государь.
— Одну, ваше величество, я выкурю непременно, а другую – сохраню. – Государь улыбнулся, правой рукой опорожнил одну сторону портсигара и сам мне вложил в карманчик на груди спортивного трико, с большим черным орлом, семь папирос.
— Покорнейше благодарю, — радостно сказал я, не давая себе даже отчета, кстати или некстати я ввязался – мне так хотелось, чтобы государь еще дольше постоял около меня…
— А помните, господа, — снова заговорил государь, — в тот же день мы решили покурить, но ни у кого не нашлось сухих папирос, и ни одной годной спички? С папиросами мы еще как-то справились, но вот спички не нашли ни одной сухой. Вдруг, помните, подбегает откуда-то сияющий солдатик, торжественно держа сухую спичку. Кто-то подошел к нему, желая закурить папиросу, чтобы от нее прикурили все, но побоявшись испортить спичку, он решительно принес ее мне. Я взял, но и меня обуяла боязнь ее испортить, чувствовал какую-то ответственность, точно было дело государственной важности – но зажег, закурил, всем дал прикурить. Я облегченно вздохнул, точно гора с плеч свалилась.
Вслед за тем, государь, обернувшись ко мне, пожал мне руку и простившись с полковником Мордовиным, сказал:
— Я очень доволен сегодняшним днем – и медленно пошел по фронту молодых офицеров, точно зачарованных добрым взглядом голубоватых глаз царя Великой России.
——————————–
После смотра в Петергофе я видел государя еще раз весною 1914 года, при новом посещении им Главной Гимнастичес-Фехтовальной Школы. Его величество разговаривал со мною уже как со старым знакомым. Он сказал, что очень доволен результатами плавания по новой системе и предпочитает плавание «а ла брасс».
Уже во время войны, весной 1916 года, при посещении Севастопольской Авиационной Шволы, государь увидел меня и, узнав, что я прошел Высшую Школу пилотажа на Бельбеке, предложил мне выйти в его отряд при Ставке. Генерал Воейков добавил, что Отряд заканчивает свое формирование, после чего будет сопровождать государя при всех посещениях фронта, так что работы будет немало.
Я был необыкновенно рад этому назначению и твердо решил оправдать высочайшее доверие. Мне уже мерещились картины боя с тараненными или по меньшей мере отогнанным противником. Я с вдохновением предавался мечтаниям об этих картинах будущих боев для защины государя, тем более что я всецело жил авиацией, которую любил больше всего на свете.
В октябре месяце 1916 года, по личному желанию государя, я получил командировку во Францию для усовершенствования в летном деле. Для этой поездки в Петрограде мне выдали исключительно интересный паспорт: на листе пергаментной бумаги величиной более аршина красовался полный титул государя императора, а под ним приказ мне, дипломатическому курьеру
<< пропуск в 2 страницы >>
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№109)
- «Щипонос». – П.В. Шиловский
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№111)
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№114)
- Из воспоминаний гардемарина. – Н. Кулябко-Корецкий
- Хроника «Военной Были»
- “Заря с церемонией”. – Александр Ветлиц
- Хроника «Военной Были» (№114)
- Мелочи, сюрпризы и курьезы походной и боевой жизни (№117). – В. Цимбалюк
Loading ...