Макаров не мог спокойно ждать вооружения и испытаний «Витязя», тем более, что все затянулось вследствии аварии, полученной «Витязем» при спуске с эллинга, когда русло Невы оказалось недостаточно глубоко очищенным и корабль свернул себе руль с повреждением ахтер-пштевня, киля и дейдвуда. Пришлось, впервые в анналах кораблестроения, подвести специально спроэктированный талантливым главным кор. инженером-самоучкой завода кессон, в котором и была произведена вся работа, занявшая много времени. (Кессон подобный тем, что применяли затем при подводных повреждениях судов в Порт-Артуре).
За невозможностью, в то время, вмешиваться в дело инженеров, Макаров обратил внимание на маленькую деталь: снабжение судна паровыми катерами (изготовляемыми шлюпочной мастерской в Кронштадте). Оба должны были нести метательные мины. Он сам спроэктировал*) катер с совершенно необычныим по тому времени обводами. Построен был только один катер № 1 ; катер № 2 был обычный, огуречного образца, но с измененным рулем (кредита на два катера не хватило). Названы они были «Меч» и «Щит». «Меч» давал более 17 узлов. На большом ходу корма глубоко оседала, нос выскакивал из воды и за кормой поднималась гора волны, бежавшей почти паралельно курсу и расходившейся очень далеко. Он поворачивался на месте, т. е. заносило корму, а центр вращения был впереди катера. В иностранных портах катер производил сенсацию: на судах, на которые Макаров отправлялся с визитами, не успевали вызвать караул, как «Меч» оказывался уже у трапа. На извинение командиров, Макаров с улыбкой отвечал: «Ce nest la faute de personne; mi-même, je ne puis mhabituer à cet instrument, — il me fuit sus les pieds.
Я сам испытывал, когда удавалось забраться на «Меч» и приткнуться в углу у машины, это странное ощущение корпуса катера, уходящего из-под ног, что иногда, при резком забирании хода, валило меня с ног, несмотря на мой ничтожный калибр.
«Меч», когда бывал вооружен своим минным аппаратом и на полному ходу, представлял, спереди, необычайно угрожающий вид. Руль его был какой-то сложный, двойной: задняя часть — паралеллограмм, узкий и глубокий; передняя — вроде небольшого овального полудиска, под которой подходил винт на длинном вале, большим углом наклоненном к горизонтали. Механизма руля не помню, но штурвала не было.
Очень торжественно проходили на «Витязе» воскресные и праздничные дни, если погода не была штормовая. Макаров всегда лично читал Морской Устав, весьма декоративно расположившись спиной к полу-юту перед световым люком кают-компании, обычно — в виц-мундире, при белых брюках, с обнаженной блестящей лысиной над высоким, могучим лбом, с широкой расчесанной на две стороны русой бородой, переливающимися матовым светом аксельбантами флигель-адъютанта и массивными серебряными вензелями Александра ІІ-го на фоне золотых эполет с шитым «К» (1-ый Вел. Кн. Константина Николаевича экипаж). Георгиевский крест на красиво прикрепленной ленточке, прочие боевые ордена и золотая сабля дополняли одеяние.
Читал он громко, медленно, внятно. Команда благоговейно слушала, фуражки «на молитву». В первых рядах были те, кого касались читаемые статьи Устава. Боцман держался справа за ними. Я очень любил эту картину. Никогда позже я не видел столь торжественного чтения Устава. Корвет на просторе океана, часто под палящими лучами тропического солнца, и эта фигура Макарова, как бы воплощающего Благожелательную Власть и несущая затерянной в бесконечности, оторванной от родины, кучке моряков разумение того, своего рода, евангелия, которым он сам вдохновлялся.
*) Возможно, что ему помогал известный тогда кор. инженер И. П. Алымов, инспектор классов Технического (тогда) Училища в Кронштадте, ибо я видел потом, через три года, у него над кроватью профильную модель примерно того же типа кормы миноноски, им спроектированной и построенной. На маленькой серебряной дощечке внизу рамы была выгравирована надпись: «Касатка», миноноска наибольшей подъемной силы. Не знаю, что подразумевалось под этим выражением.
Праздничный обход фронта офицеров и команды, если условия погоды позволяли, тоже производился очень торжественно. Иногда Макаров обращался к команде с речью. Содержание этих речей я, конечно, не помню, да и не всегда-то понимал, развлекаемый, по моей натуре, внешними проявлениями окружающего мира: необычным освещением, оригинальными движениями теней, облаков, моря, парусов либо валившего из труб дыма и т. п.
При воскресном осмотре «Витязя» Макаров обращался всегда более внимания на внутренние части судна, оставался почему-то особенно долго в котельном и машинном отделениях, проникая всегда в самую глубь коридора гребного вала, и спускался куда-то в недра трюмов, в пороховые и снарядные погреба, в канатный ящик, подробно инспектировал помещение команды, трюмы под ним.
В воскресные и праздничные дни, традиционно приглашаемый на обед в кают-компанию, он бывал очень прост и оживлен, рассказывал интересные истории из морской жизни или старинных экспедиций, крайне редко, и то только отвечая на прямые вопросы, упоминал эпизоды из своих крейсерств в Русско-Турецкую войну или во время Ахал-Текинской экспедиции со Скобелевым. Замечательно, что он, при повествовании о взрывах турецких судов, выдвигал на первый план роль своих офицеров, оставляя совершенно в тени свою собственную личность, так что я, еще мальчишкой, удержал в памяти разные детали, относящиеся к деятельности этих офицеров, с одним из которых, Щешинским, бывшим на 6 лет по выпуску старше моего отца, мне довелось встретиться потом, когда он был в чине капитана 2 ранга старшим офицером на «Русалке» и который был очень удивлен, что я так хорошо знал его похождения. Это был очень скромный человек, и отцу удавалось только с большим трудом извлекать из него, во время их совместных прогулок вечером по палубе, разные интересовавшие его детали (Только два раза я видел его на Богослужении при всех орденах: георгиевский крест, золотая сабля, Владимир и Анна с мечами и бантом, Станислав 2 ст. с мечами; он носил, обычно, только георгиевскую ленточку в петлице).
При стрельбе, которая производилась редко и которой я не любил из-за грохота орудий и последующей, на мой взгляд, слишком грубой мойки и приборки судна, он с неослабным вниманием следил за падением снарядов, выполняя, как тогда казалось, все фантазии моего отца по маневрированию «Витязя». (Отец стоял при этом неизменно рядом с ним на мостике).
Никогда я не слышал Макарова возвышающим голос для изъявления нетерпения или неудовольствия. Он всегда был ровен, невозмутим, крайне внимателен. Его серьезные, но добрые глаза останавливались обыкновенно на лице того, к кому он обращался или кто ему что-нибудь докладывал, и было совершенно ясно, что этот пристальный взгляд не стеснял, а поощрял, под ним люди раскрывались.
Макаров редко появлялся наверху на переходе, еще реже — на якоре, вне авралов или некоторых учений. Обычно, — только тогда, когда производили подъем грунта или воды с образцами интересного населения океана. Тут я проскальзывал к парусному ведру или баку и купал свои руки в их содержимом, зачастую получая ожоги или электрические разряды неведомых мне обитателей глубин. Один раз, вблизи Сандвичевых островов, получил такой разряд, что несколько дней доктор что-то колдовал надо мной, а у меня болел живот.
Этот доктор большую часть времени посвящал экспериментам с флорой и фауной моря, исследованию воды, нанесению на стеклянные пластинки образчиков грунта или объектов микроскопического исследования, составлением гербариума. Особое помещение было оборудовано для его работ. Одна стена была сплошь застеклена. За стеклом висели морские звезды, какие-то рыбы, в банках купались медузы. Отец тоже принимал участье в этом деле. Он еще раньше, 1871-1872 гг. на «Светлане», плавая с Великим Князем Алексеем Александровичем, производил подобную работу и привез из этого плавания очень интересную коллекцию, принесенную потом в дар Кронштадтскому Реальному Училищу (Морское Училище отказалось за отсутствием необходимого помещения и кредита на хранителя).
Совершенно изгладилось из памяти имя офицера, занимавшегося на судне фотографией, хотя хорошо помню его облик. Он производил великолепные снимки своим большим аппаратом с двойным растяжением меха и сложной системой ног. Помню хорошо, какую он со своими помощниками-матросами выполнял эквилибристику в рангоуте, на марсе, салинге или бушприте на ходу судна под парусами, иногда при значительном волнении и размахах судна. Макаров с большим интересом относился к этой работе на ходу и лично тогда управлял кораблем, то на переднем мостике, то на полу-юте, обмениваясь с фотографом сигналами рукой или голосом в мегафон. Интересно, между прочим, что во всей коллекции фотографий, оставшейся в нашей семье, сам Макаров фигурирует не больше трех раз; из них один — во время чтения Устава, а остальные разы совершенно затерянным среди толпы дам перед уходом «Витязя» из Кронштадта, и толпы офицеров и матросов в другом случае (нужно еще знать, что он там находится). Это заставляет думать, что он лично был чужд рекламы. Была работа «Витязя» в Тихом Океане и это было важно.
Но все эти появления Макарова были редки. Он сидел обыкновенно в каюте над какими-то картами или книгами, что-то мерил циркулем, что-то чертил и писал, а я часто наблюдал сверху, притаившись, сидя на палубе у полуоткрытого светового люка на полу-юте.
На берег я съезжал всегда в сопровождении отца, а он редко сопутствовал Макарову. Только в Магеллановом проливе они провели много времени на берегу, оба копаясь в песке, собирая какие-то, странного вида, искривленные, твердые, как железо, слегка ветвистые обломки, да кости рыб с большими головами, щитики черепах, и наполняя маленькие склянки черным и белым жемчугом, в обилии покрывавшим берег континента, а на южном берегу пролива, под самыми скалами Огненной Земли, подбирая странного вида и цвета куски твердого моха. В проливе было холодно, хотя солнце хорошо светило: кверху, сколько глаз хватал, взвивались искривленные, полуголые, фантастических форм деревья. Макаров пристально разглядывал их в бинокль, а отец быстро зарисовывал в альбом. Потом, утром произвели какой-то промер поперек широкой части пролива зигзагами и самым малым ходом под парами; впереди шли катер-огурец и шестерка. Макаров с большим вниманием рассматривал образчики приносимого лотом грунта, а затем «Витязь» пошел под парами на запад. Дальше стало сильно покачивать с несколько дней не ставили парусов.
Старший офицер, капитан 2 ранга Вирениус, был превосходным хозяином судна и крайне редко тревожил Макарова, который оставался всегда истинным командиром корабля в отдельном плавании того времени.
Н. Иениш
От Редакции: автор этого очерка кап. 1 р. Н. В. Иениш, 6-8 летним мальчиком плавал на «Витязе» со своим отцом, морским офицером судового состава «Витязя».
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- ПОВАР. Из записок корабельного гардемарина – М. КУБЕ..
- Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
- На немецких минах на Дунае. – А.Н. Пестов
- Императорская яхта «Штандарт». – Сергей Двигубский
- Обзор военной печати (№109)
- Три похода «Петропавловска». – Алексей Геринг
- ВЫСТАВКА РУССКОЙ КНИГИ ЗА РУБЕЖОМ. – Посетитель
- Вооруженные силы Рижского залива перед боем на Кассарском плесе. – В.Б.
- Из флотских воспоминаний (№115). – Н. Р. Гутан
Loading ...