Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Monday October 14th 2024

Номера журнала

Мелочи, сюрпризы и курьезы походной и боевой жизни (№111). – В. Цимбалюк



НИЧЬЯ ЗЕМЛЯ

«Ходит птичка весело
По тропинке бедствий,
Не предвидя от сего
Никаких последствий…».

Во время отступления Добровольческой ар­мии по территории Донецкого бассейна зимой 1919 года мне случилось попасть в служеб­ную командировку, из которой я возвращал­ся в штаб дивизии, где состоял в прикоман­дировании. За несколько дней отсутствия из штаба линия фронта настолько изменилась, что разыскать штаб было не так-то легко. К счастью, со мною был мой конь, гнедая кобыла «Машка». Это развязывало мне руки, давая возможность передвигаться независимо от ха­отического состояния железнодорожного тран­спорта.

Узнав, что в селе Бешеве расположились на ночь какие-то обозы нашей дивизии, я дви­нулся туда в надежде навести справки или связаться по телеграфу со штабом. Увы, узнал я очень мало: мне сказали только, что на рас­свете колонна двинется дальше и следую­щую ночь проведет в селе Екатериновка. Штаб же дивизии находится, по-видимому, на станции Кутейниково. В довершение всего оказалось, что в селе Бешево нет телеграфа.

Утром обозы двинулись по дороге на Ека­териновку, а я поскакал в одиночном порядке на ближайшую железнодорожную станцию Кутейниково. Проехать рысью верст десять по ровной зимней дороге, на хорошо подко­ванной лошади, не представлялось большим трудом. У меня все же была надежда найти в Кутейникове штаб дивизии в его пульма­новском вагоне. В крайнем случае, в моем рас­поряжении будет телеграф.

В морозное утро кобыла шла рысью бод­ро, и я, одетый в подбитую овчиной бекешу, чувствовал себя неплохо. На пятой или ше­стой версте мне попалась по дороге деревуш­ка, где мне точно указали направление на Кутейниково, и я двинулся дальше. И вот — передо мною широкая балка с довольно кру­тыми скатами. В глубине балки — домик с хозяйственными пристройками, — хутор. До­рога пересекает балку. Спускаюсь вниз и на­правляюсь к домику, чтобы узнать что-нибудь о Кутейникове. Вдруг я увидел: с противо­положного ската спускаются три всадника. Заметив меня, они остановились, посовеща­лись и, сняв винтовки с плеча, двинулись ша­гом мне навстречу. Кто это? Белые или кра­сные? Я тоже приготовил свой карабин к бою и держу его в правой руке наготове. Спе­шу добраться поскорее до домика, чтобы в случае нужды спешиться и, воспользовавшись прикрытием хозяйственных построек, открыть огонь по противнику.

Подъезжаю и кричу повелительным тоном: «Хозяин!». Никакого ответа не последовало, хутор казался покинутым. Всадники, держа винтовки на изготовку, приближались. По их наружному виду трудно было определить, кто они такие, но я вспомнил, что винтовки были у них перекинуты через правое плечо, по-ка­зачьи, значит — казаки. По-видимому, и они заметили на моих плечах офицерские пого­ны, так как опустили вдруг винтовки и при­ближались уже без опаски. Еще издали мы начали переговариваться. Это были донские казаки, то есть белые. Они уже три дня ски­тались по тылам красных и никак не могли добраться до своих. Я дал им необходимые справки и сам узнал от них, что станция Ку­тейниково, откуда они сейчас ехали, находит­ся верстах в трех и что там нет ни белых, ни красных.

Я решил все же ехать дальше. Действи­тельно, станция оказалась совершенно пу­стынной: ни служащих, ни паровозов, ни ва­гонов не было видно, а возле помещения те­леграфа валялась на снегу куча дисков с те­леграфными лентами. Я подъехал к самому видному железнодорожному домику, спешил­ся и вошел в дом. Оказалось, что это дом на­чальника станции. Хозяина дома не было. Две дамы приняли меня очень любезно, даже уго­стили чаем. Я узнал от них, что белые ос­тавили Кутейниково вчера утром и что крас­ных пока не было видно. Амвросиевка, лежа­щая верстах в пятнадцати к югу от Кутейникова, была еще в руках белых.

Решение мое было принято: поеду в Амвросиевку и доберусь до телеграфа. Перед моим отъездом дамы полушопотом сказали мне, что у них в кухне сидит со вчерашнего дня какой-то неприятный солдат, которого они боятся. Он переночевал в кухне, ест и пьет, как у себя дома. Новость эта сильно меня заинтриговала. Кухня находилась в отдельном ма­леньком домике, на дворе. Я перекинул кара­бин через плечо, отстегнул кобуру нагана и решительно направился в кухню. Вхожу и вижу: сидит довольно странный тип в серой шинели без погон и в фуражке без кокарды (наша армия уже почти сплошь была одета в английское обмундирование). Он сидит за столом и лениво ест что-то вроде супа. Уви­дев меня, не шелохнулся и продолжал есть. Спрашиваю его: «Какой части?». Жуя хлеб, он пробормотал что-то, не потрудившись да­же встать.

«Встать, когда разговариваешь с офице­ром!» почти крикнул я. Он встал. Это был молодой парень некрупного сложения. Я не побоялся подойти к нему вплотную и похло­пать его по карманам, чтобы выяснить, нет ли у него оружия. Оглянулся по углам ком­наты, — винтовки не было. Из расспросов нельзя было понять ничего: он якобы со­стоит в каком-то номерном пехотном полку, стоящем здесь на позиции. Что-то он врет, что-то путает… Кто он — дезертир, шпион? А может просто, как лермонтовский Гарун, «рас­терял в пылу сражения винтовку, шашку и бежит…». Но и бежать надо с опаской, и под­крепиться надо куском хлеба, вот и забежал он на огонек, в теплую кухню, и решил за­держаться здесь в безопасности до прихода «своих». И вдруг такая неприятность, — по­пался в лапы белогвардейца!

— Пойдешь со мной, я сдам тебя в штаб дивизии, — сказал я. — Там разберутся, кто ты такой. Но предупреждаю: если попы­таешься бежать, застрелю. Справа и слева от дороги все покрыто снегом и скрыться те­бе не удастся!

Конечно, мне пришлось двигаться шагом. Сначала он шел впереди лошади, но вско­ре начал отставать с явным намерением за­тормозить наше движение, чтобы дождаться темноты и бежать. Оглядываюсь и кричу ему, показывая на карабин. Дорога шла вдоль железнодорожной линии. Странным казалось мне, что по всей длине пути нам не попа­лась ни одна человеческая душа. Тут-то я и начал догадываться, что вот уже несколь­ко часов, как я нахожусь на «ничьей зем­ле» и что красные могут уже быть и в Амвросиевке. На душе стало неспокойно, и в го­лове даже мелькнула мысль: пристрелить пленника, развязать себе руки и перейти на рысь. Ведь он бы меня не пощадил, попа­дись я в его руки, а я из-за него теряю вре­мя и рискую поплатиться за это головой. Но как решиться на такой «самосуд», не буду­чи уверенным в том, что человек достоин та­кой кары? Стало темнеть сильнее. Я огля­нулся на пленника: он отстал уже метров на сто. До Амвросиевки оставалось версты полторы.

Вдруг я услышал в том направлении два-три ружейных выстрела. Горя нетерпением выяснить обстановку, я махнул рукой на плен­ника и перешел на рысь. И вот въезжаю в Амвросиевку, как в пустыню: ни одной жи­вой души на улицах, ни одного освещенно­го окна… Первое, что я увидел, были телег­рафные ленты, кучей лежавшие на снегу. Это обстоятельство навело на меня панику, — значит белые оставили Амвросиевку…

Справа был поднятый железнодорожный барьер. В мозгу мелькнула мысль: бросить на произвол судьбы пленника и уносить ноги, пока не поздно. Я поровнялся с барьером, глянул вперед вдоль улицы и увидел метрах в пятидесяти от меня двух красноармейцев, вышедших из переулка. Серые шинели, го­ловные уборы и вся повадка их не оставля­ли сомнения. Увидев меня и поняв, что я держу направление на переезд, красноармей­цы вскинули винтовки на изготовку и заво­пили: «Стой!». Но я уже летел по скольз­кому настилу переезда, подняв кобылу в га­лоп. Пролетая через переезд, я очень опа­сался, как бы лошадь моя не упала, по­скользнувшись, но все прошло благополучно. Прямо передо мной была наезженная дорога, но я не воспользовался ею из боязни попасть под обстрел двух винтовок и свернул напра­во, прямо в глубокий снег, вдоль железнодо­рожной насыпи. Кобыла шла полным карь­ером, вздымая снежную пыль и тяжело ды­ша. Попадись под снегом камень, яма или пень, я бы погиб несомненно. Большевики добежали до переезда, перебежали через него и дали по мне два выстрела, но я уже успел проскакать метров полтораста и почти скры­ться в вечерней мгле. Я услышал свист толь­ко одной пули, другая, по-видимому, попала в дерево. К этому моменту должен был по­дойти к Амвросиевке и мой пленник, кото­рым должно быть и занялись мои преследо­ватели. Считая, что опасность миновала, я перевел кобылу на рысь и выехал на дорогу.

Проехав по дороге метров сто, я увидел бегущего от меня человека. Присмотрелся, — винтовки у него не было, и бежал он в сто­рону от дороги, по глубокому снегу. Взяв карабин в позицию «к бою», я «атаковал» бе­глеца. «Стой!» кричу, подлетая к нему. Он остановился, совершенно запыхавшись, и пла­кал горькими слезами. Это был парнишка лет восемнадцати, одетый в новое английское обмундирование. Ему было поручено на­чальством сопровождать какой-то груз в ва­гоне и, застряв в Амвросиевке из-за отсутст­вия паровоза, он досидел там до  прихода красных и вот теперь бежит сам не зная куда. Меня он принял за буденовца. Чем мог я ему помочь? Я сказал ему только, что­бы он держал бы направление на Екатери­новку. Не посадить же его на круп лошади, ведь до Екатериновки, занятой белыми, было двадцать с лишним верст! Едва ли удалось ему добраться пешком до расположения белых!

Я снова выехал на дорогу и вскоре на­ткнулся на довольно большой хутор, где вы­звал хозяина. Пожилой крестьянин с бородой очень толково объяснил мне, как добраться до Екатериновки. Указав пальцем на виднев­шееся вблизи село, он посоветовал мне не заезжать туда, там жили шахтеры. Это услож­няло мою задачу, — по дороге, уже наезжен­ной, передвигаться было бы гораздо легче. По словам крестьянина до Екатериновки было 20 верст.

Я послушался совета и поехал по обочи­не села. Кобыла шла широкой рысью по едва наезженному пути, покрытому снегом. Я ста­рался двигаться бесшумно и как можно быст­рее, не привлекая внимания жителей, но про­клятые собаки то и дело выскакивали из ого­родов и поднимали лай. Я был бессилен за­ткнуть им глотки. Одна из них с таким упор­ством и смелостью преследовала мою Машку, что я начал уже соображать, чем бы огреть эту проклятую тварь. Машка сообразила бы­стрее меня: не сбившись с рыси, она так лов­ко ударила левой задней ногой собаку по зу­бам, что, проехав с полверсты, я еще слы­шал отчаянные вопли этой проклятой шав­ки. Выражая одобрение за сообразительность и ловкость, я похлопал мою четырехногую по­другу по ее широкой, мускулистой шее.

Проехав, как мне казалось, больше поло­вины пути, я увидел второе село, но и туда побоялся заехать. Все же нужно было спро­сить кого-нибудь, правильно ли я держу путь. Решил, — в самом конце села найти двор по­богаче и там навести справки. Подъехав к красивому дому с большим двором и с раз­личными хозяйственными постройками, кри­чу: «Хозяин!». Из избы вышел крестьянин с бородкой, лет пятидесяти, крепкого сложения, показавшийся мне симпатичным и доброже­лательным. Машка моя сделала уже на го­лодный желудок полсотни верст, и я решил довериться крестьянину и попросить его дать лошади немного овса. Он охотно согласился, указал место в конюшне рядом с его лоша­дьми и насыпал Машке щедрую порцию овса. Разговаривая с крестьянином, я освободил рот кобылы от железа и отпустил подпруги. На всякий случай я рассказал ему небыли­цу о том, что за мной идет мой кавалерий­ский полк и что я выехал вперед в роли го­ловного дозорного.

Хозяин пригласил меня зайти в избу, и я вошел в чистую и тепло натопленную комна­ту, где в красном углу увидел образа и за­тепленную лампадку. Поздоровался с хозяйкой и с двумя сыновьями, парнями лет по во­семнадцати. В голове сразу мелькнула мысль: три здоровых мужика, ведь они могли бы меня задушить голыми руками… Я снял с плеча карабин и поставил его в угол. Этим своим жестом я хотел показать гостеприим­ным хозяевам, что имею к ним полное дове­рие. Хозяйка накормила меня чем-то вкус­ным. Разговор не клеился, но я все же узнал, что держу направление правильно, что Екатериновка в шести верстах отсюда и что занята она белыми. Посматриваю все время на часы, чтобы дать Машке время пожевать побольше овса. Наконец я встал, вышел на двор, вывел кобылу из конюшни и попро­сил хозяина вытянуть для нее ведро воды из колодца. Я поставил на место трензель, под­тянул подпруги и спросил хозяина, сколь­ко я ему должен за овес и мою закуску. Он отказался от всякой платы и на прощанье сказал мне:

— Напрасно вы ездите так смело и в оди­ночестве по нашим местам. У нас тут есть всякий народ!

Я поблагодарил гостеприимного русского мужика, пожал ему крепко руку и взял на­правление на Екатериновку.

Подкрепившись, кобыла весело шла раз­машистой рысью по широкому шляху. Из-за туч выглянула луна, осветила дорогу и по­крытые толстым слоем снега поля. На душе было спокойно: дорога хорошая и опасности уже нет никакой, — Екатериновка близко и там друзья, а не враги. Я запел даже на рыси: «Сквозь волнистые туманы пробира­ется луна…». Вдруг вижу, вдали двигается ко­лонна, черной змейкой извивающаяся по до­роге. Всматриваюсь, — колонна приближает­ся. Белые? Красные? Кавалерия? Обоз? Что делать, куда деваться? Не скакать же назад. Держу карабин в правой руке и продолжаю путь, решив рискнуть еще раз.

Колонна приблизилась, и я увидел 12-15 крестьянских саней. Подняв руку, я остано­вил колонну. Крестьяне — возчики соскочи­ли с саней и подошли ко мне, чтобы узнать, в чем дело. Оказались они подводчиками, рек­визированными белыми и отпущенными те­перь по домам. Едут они из Екатериновки, занятой белыми, в село, из которого я только что выехал. Пожелал им доброго пути и ска­зал, что жены ждут их уже к ужину.

Теперь опасность миновала уже оконча­тельно: Екатериновка — в трех верстах и там белые.

Въезжаю в Екатериновку. Вдруг выска­кивают два человека с винтовками, щелкают затворами и вопят: «Стой!». Остановился. Подходят два офицера с винтовками на из­готовку. Присмотрелись, опознали, хотя я сам видел их впервые. Оказалось, что штаб ди­визии находится в Екатериновке. Весь мой более чем пятидесятиверстный пробег, пол­ный опасностей, оказался совершенно беспо­лезным. Мне бы следовало из Бешева дви­нуться с обозами прямо на Екатериновку. К счастью, все окончилось благополучно, — уце­лела моя голова.

Проехав пятьдесят с лишним верст по «ничьей земле», я не встретил на дорогах ни одной подводы, ни одного пешехода. Люди в панике забились в свои углы и ждали, чем окончится этот мрачный период братоубийст­венной войны.

В. Цимбалюк

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ


Голосовать
ЕдиницаДвойкаТройкаЧетверкаПятерка (3 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ... Loading ...





Похожие статьи:

Добавить отзыв