Великому мастеру звука Римскому-Корсакову принадлежит «Садко», с его тремя Гостями. Суровый, холодный, беспощадный Северный Ледовитый океан беспрестанно сражается с береговыми утесами. Рвут струны контрабаса, и резко ухает оркестровая медь, воспроизводя прибой с отхлынувшей от камня пеной. Веселая, беспечная, ласково-милая Адриатика. Нежно рокочут арфы, легко, с живой мягкостью поют виолончели и скрипки, изображая скользящие гондолы, струны лютней и южное пение. Таинственный Индийский океан, завораживающий, как глубокая мудрость Востока, полный сокровищ. Флейты, кларнеты, гобои, фаготы передают друг другу застывший лик дремлющего морского простора.
Пологие берега с косами и отмелями. Мутные волны, неярко белые гребни. На миг покажется прозрачная зелень и тотчас же взбаламутится буроватой желтизной. Успокоившись, долго отдает дну потревоженный грунт. Было казачьим и останется таким, много повидав на своем веку. Тяжелые турецкие корабли бороздили его воды, забирались в Тихий Дон, загораживали крепостями входы и выходы, высаживали отборных янычар, жестоко хозяйничали на азовских берегах. Сыплется в мешки золотистое пшеничное зерно, черными горами высится мариупольский уголь, пузырится серо-стальная ачуевская икра, выступает янтарными капельками масло на провесных балыках, не шелохнутся деревья с низко нагнутыми под тяжестью лиловых слив и малиновых вишен ветками в садах кубанских станиц.
Густой травой и бурьяном поросли поля кровопролитных сражений, нет ни ятаганов, ни абордажных топоров, ни зеленого мундира Петра, ни кораблей из воронежского леса… Медленно пробирается на челноке вышедший на рыбную ловлю казак, сушатся сети, ходят табуны. До самой Керчи ничто не напоминает об усатых янычарах.
Все светлей становится вода. Темно-желтые бугры, холмы с широкой Митридатовой горой, мелкие рыбачьи суда, запах соленой рыбы. Безжизненные укрепления. Старая львица, всю жизнь переходя из рук в руки, простоявшая на подступах к Азовскому морю, с незапамятных времен, отражавшая или принимавшая всех, кого приносила черноморская или азовская волна, от владыки Понта до ушаковских или нахимовских кораблей. Белые вышки маяков на косах и отмелях безлюдной таманской стороны.
Ширится проход, круче пенится вольная, глубокая черноморская вода, ударяясь в крымские берега, забегая в извилины бухт. Одна за другой меняются волны, то скрываясь от взоров, то высыпая наружу белыми барашками дач в кущах садов и виноградников. Маячат снежные шапки гор, упираясь резными высокими рукавами в синее море. Отходят горы, лиловой дымкой затягиваются скалы, и вдруг открывается во всей своей красе, до самых Инкерманских высот, севастопольский рейд.
Чистый прозрачный воздух чуть-чуть колышет зеленовато-голубое море, золотятся главы древней купели Херсонеса, играя разноцветными огнями соборных стекол, среди серо-желтых развалин, сбегающих к самому морю песчаным обрывом. С холма на холм, уходя от тяжелых фортов крепости, стоят дома с вьющимися по стенам розами, переходя постепенно в самый город российской славы.
Здания, соборы, дворцы, ни единой пяди камня не политой кровью. Четвертый бастион уже в зелени деревьев, с корзинами земли и площадками для орудий. Панорама обороны. Длинная подзорная труба и густые эполеты Павла Степановича, в фуражке с приподнятой тульей, ощетинившиеся штыками севцы или владимирцы, белые рубахи матросов у орудий, разбросанные ядра, сине-алые зуавы, красные мундиры англичан перед третьим бастионом, двухъярусная башня Малахова кургана с крестом из ядер на земле, орошенной кровью смертельно раненного Корнилова. Окруженный соратниками стоит чугунный Тотлебен, проходят гуляющие. Грозное место когда-то, Исторический бульвар, уютный, приветливый под покровом южной ночи, полный душевной чистоты,, наверное от тех, кто беззаветно отдавал свою молодую жизнь, защищая Россию в незабываемые севастопольские дни… Серебряные трубы севастопольского портового хора в беседке, окруженной няньками с резвящейся детворой, на Мичманском бульваре, перед памятником Казарскому. Сигнальная мачта дворца командующего флотом. Морское собрание со звоном серебра, хрусталя и стуком биллиардных шаров, принимавшее самого Пирогова, в белом халате, с засученными рукавами. Графская пристань, шлюпки, синие воротники форменок, Георгиевские ленты, золотой погон, бесконечная белизна. Нежно ласкает вода подножие колонны в память потопленных судов. Бьют склянки на эскадре. Разливаются звуки поющих труб с Приморского бульвара до самой круглой Константиновской батареи. Меньше высот, больше однообразия, заливы, бухты, степь, подходящая к морю…
Родное Русское море. Греко-варяжский путь. Построенные руками новгородских кривичей ладьи. Червленые стяги с русскими вранами Аскольда, Олега, Игоря, Святослава, Владимира Святого, Ярослава Мудрого. Степенные, богатые византийские императорские корабли. Алешки с зимующими стругами. Корабли Грозного Царя. Светлейший в Херсоне. Николаев. На страх врагам — рождение Черноморского флота.
Кручи шумной, говорливой Одессы с неизменной портовой суетой большого приморского города. На смену строгому, выдержанному, чисто военному Севастополю, идет кипучий юг с уличной жизнью, базарами, более деловой днем, под жарким солнцем, веселый в вечернюю пору, богатый дарами…
Желтая, глубоко врезающаяся в море вода, низкие берега, камыши, рукава, совсем не похожие на воспетые Европой струи голубого Дуная, особенно унылые осенью в сетке дождя. Вечные бои и сражения. Иоанн Цимисхий во всей красоте Византийской империи, длинные чубы, секиры и палицы Святославова воинства. Паши, сераскиры, запорожцы, донские казаки. Сам граф Румянцев, кипучий Суворов, гребные флотилии, кепи солдат, минные катера, белый китель и холеные бакенбарды Скобелева. Волы, скрипящие мажары, высокие барашковые шапки молдаван, арбузы, звенящая цитра, терпкое черное бессарабское вино, темно-фиолетовые баклажаны, понтонные мосты. Сам Царь-Освободитель, в фуражке с большим козырьком, с Наследником Престола, окруженный свитой…
Изящный, вычурный Крым, легкий, как сказка, так любящий штилевую погоду синего моря, не сравнимый с Кавказом, где полновесная красота Черного моря встает во весь свой могучий рост во всякую погоду, будь то буря или нешелохнущая тишина.
Тихая, спокойная анапская бухта. Песчаный берег. Ранним утром просыпается море. Вода так прозрачна и неподвижна, что видно все под ней. На дне лежат крепко пригнанные друг к другу древние камни греческого мола, сохранившие свою белизну несмотря на водоросли. Без шума, без всплеска показывают свои жирные спины с острым плавником дельфины, подходя к самому берегу, тяжело вздыхают и дугой уходят в глубь. Совсем близко — ворота боры в Новороссийске. Страшная сила холодного зимнего ветра срывает с поверхности воду, замораживает ее и несет ледяными иглами дальше и дальше, перемешивая лед. с водой. Все ревет, стоит слепящая ледяная мгла, исчезающая только в открытом море. Ближе и ближе подходят горы, все в лесах, с далекими бело-лиловыми вершинами вечных снегов. Разбушевавшаяся стихия со страшным грохотом бросает свои валы прямо на обрывы берега. Здесь море действительно черное с белыми крутящимися гребнями. Тяжелые тучи и темная зелень нависших скал. Гора уже далеко, не видно берегов, одни валы с разбегающейся пеной, точно и ярко переданные гениальной рукой Айвазовского на его бессмертных картинах. Именно здесь — девятый вал, бьющий в дикие сочинские скалы, в подножье римской дозорной башни Нового Афона, окруженной ореховыми деревьями, или в низкий берег Батума с чайными и бамбуковыми садами. Есть красота в игре и сочетании моря и гор Анатолийского побережья. Уныл румынский берег, лучше болгарский с чудным уголком Эвксинограда.
Черное море — подлинно Русское, непохожее на слишком отдающее Западной Европой Балтийское. Иное, чем Каспийское, целиком почти лежащее в русской земле, со светлыми переливами волны, полное любопытных, как дети, маленьких тюленей.
Новгород, Киев, Москва, вынесенные днепровской и донской волной, давно стремились к Русскому морю, долго носившему это имя среди народов древности. Прочны были щиты босфорских застав, губителен греческий судовой огонь, многочисленны корабли полумесяца, тяжка турецкая неволя в сырых, темных подземельях, высоки валы приморских крепостей, много пороха, орудий и ядер…
Опираясь на копье, стоял на белой стене византийского Акрополя Олег, смотря на русские струги в Золотом Роге. Сочно вонзался киевский топор в подзор высокого византийского корабля в абордажном бою. Всю ночь горели светильники в ханском дворце, озаряя встревоженное лицо владыки, слушавшего повествование о пришедших в Крым кораблях грозного московского царя. В лихорадке трясся поверженный в ужас капудан-паша, разгромленный Ушаковым. Гуще пошел тяжелый дым из пароходных труб, расстилаясь по Мраморному морю, громче зазвучала не турецкая речь на стамбульских берегах после нахимовского Синопа, готовя Севастополь. Попрятались в норы турецкие мониторы и корабли от лихих атак русских катеров. Равными подходили к Графской пристани шлюпки с кораблей под бело-зелено-красным флагом, с ревущим золотым львом в крыже, пришедших под севастопольское крыло России.
Южная теплая ночь. Блещет мириадами серебряных огоньков Черное море. Тихо в Батуме. Керчи. Давно замолкли пушки Азова, Анапы. Очакова, Измаила. Перешел на Мичманский бульвар командир «Меркурия». Недвижны стальные громады в Севастополе. Далеко, далеко, в самом сердце русской земли висят мраморные доски Георгиевского зала с именами кораблей, флотских экипажей, офицеров, Лазарева, Корнилова, Нахимова, Истомина. под единственной для всего флота звездой первой степени Ушакова, врезанной в мрамор волной Русского моря.
А. Крапивин
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Иван Константинович Айвазовский. – Г. фон Гельмерсен
- Учебное судно «Великая Княгиня Ксения Александровна». – Г.А. Усаров
- Шторм 14 ноября 1854 года. – А. Макарович
- Памятник русским воинам в Голландии. – П. А. Варнек
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
- Николаевская Морская Академия и ее профессора. – А. С. Крапивин
- Следы старой катастрофы. – П.А. Варнек
- У берегов Кавказа (Окончание). – П. Варнек
- Федор Федорович Ушаков… Горацио Нельсон… – Г. фон Гельмерсен
Loading ...