Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Thursday November 21st 2024

Номера журнала

На станции Зима. – П. Шапошников



В июле 1914 года, по мобилизации, я исполнял обязанности Коменданта станции и Началь­ника Продовольственного пункта. Прибыв сю­да 15-го июля, я лихорадочно приводил в поря­док здания пункта к приему эшелонов и их кормлению. Со мной было 16 стрелков 26-го Сибирского стрелкового полка.

Кажется, 20-го июля получили приказ о мобилизации, и линия железной дороги, дото­ле тихая, сразу ожила.

Замелькали поезда, набитые мобилизован­ными, идущие то на восток, то на запад, в гар­низоны Читы, Иркутска, Красноярска, Канска, Ачинска…

Большинство эшелонов сравнительно мирно проходили через вверенную мне станцию. Из вагонов неслись песни, звуки гармонии и кри­ки подвыпивших «чалдонов» (так сибиряки с гордостью величали себя), будущих лихих Си­бирских стрелков, крепких, как таежные кед­ры, тяжелых на подъем, но безудержных и упрямых, если уж поднялись, часто доходящих до штыка в атаках 1914-1915 г.г.

Расстояния длинные в Сибири… По пять- шесть дней езды в душном вагоне нервирова­ли людей, надоедало. Поэтому кое-где были опасные взрывы, почти бунты… Против кого? Да, против всех и никого! Чтобы поразмяться… Была и агитация против «начальства»… Ведь Сибирь в то время была полна политических ссыльных.

Как-то, получаю телеграмму от Коменданта станции Красноярск. Сообщает об эшелоне из Омска. Зловещие слова: «Эшелон буйный, гра­бит казенки, на станции (название забыл!), им убит Комендант станции штабс-капитан Ива­нов».

Иду к ротмистру, показываю телеграмму. Тот нервно машет рукой: «Знаю! Готовьтесь к встрече».

Кормление эшелонов, к моему счастью, еще не было назначено на моем пункте. Остановка назначена на 20 минут: срок достаточный, что­бы разнести станцию и перебить ее персонал!

Вывожу на платформу 14 стрелков, для охраны пункта оставляю двух, приказываю сво­ему денщику Петру Ярсокину, из уфимских башкир, взять винтовку, надеть патронные сум­ки, бросить возню на кухне и стать часовым у ворот пункта.

Только что поезд подошел, замедляя ход, как вижу: из всех вагонов выскакивают фигу­ры, в внутри вагонов — песни, звуки гармоний, гвалт.

Медленно иду вдоль вагонов с 4-мя стрелка­ми. Слышу, сзади несется дикий крик, оборачи­ваюсь: на меня бегут бородатые, растрепанные, пьяные! Человек 20-ть! Вероятно — заводилы! На момент опешил. Командую своим стрелкам: «Кругом! На руку!» Инстинктивно отстегиваю кобуру револьвера, передергиваю ее к середине живота и, держа правую руку на рукоятке пи­столета, поднимаю энергично левую, со стеком, и командую:

«Стой! Что вам нужно, куда бежите, такие-сякие?» (далее — слова, не рекомендованные в литературе!). На момент толпа остановилась, вижу — от дверей вокзала бежит ко мне Пашенков с 4-мя стрелками. Из вагонов смотрят сотни глаз людей, готовых поддержать своих в случае их удачи, если офицер дрогнет и по­кажет, что он испугался. Я это отлично пони­мал и чувствовал себя, вероятно, так же, как укротитель львов в клетке.

«Ну, говори! Что нужно, почему орете?» Уже стараюсь говорить спокойным голосом и даже изобразить добродушную улыбку, хотя и был далек от добродушия.

Молчат. Некоторые, сзади стоящие, медлен­но отделяются от крикунов, уходят в вагоны.

«Ведь вы же солдаты защитники Родины, хоть и в «вольной» одежде! Защитники поряд­ка везде, где бы то ни было. Смотрят на вас все и ждут солдатской исправности от вас. Забы­ли присягу? Солдаты…», кричу укоризненно.

Вижу — появилось кой у кого уже осмыс­ленное внимание. Подходят со стороны, с любо­пытством слушают. Кой на ком, на пиджаках — георгиевские кресты. Участники Японской войны, унтер-офицеры, может быть?

«Правильно! Спасибо на хорошем слове, Ва­ше Благородие!» — прозвучал откуда-то голос. И, вдруг, чудо: «правильно!» — подхватили другие, какой-то бородач с двумя Георгиями кричит:

«Качать Его Благородие!» и я полетел в воздух, придерживая шашку и револьвер, из предосторожности, чтобы они не ударили по лицам качателей.

Растроганный и удивленный таким счастли­вым оборотом событий, кричу: «Спасибо, род­ные! Никогда не забуду этого! Скоро поезд пойдет, садитесь, с Богом, в вагоны!» И тол­па разошлась, к моей большой радости.

Но не успел я пройти десятка шагов, пере­до мной вырос полицейский стражник из се­ла. Докладывает, что и в село уже проникли мобилизованные и грабят казенку.

На момент задумался: идти туда или нет? Ведь село не район Коменданта станции. Но мобилизованные с моей станции! Решил: надо идти и там навести порядок! Несколько поли­цейских на селе — страх небольшой для пья­ных таежников, привыкших сводить счеты в тайге выстрелом из-за куста.

С четырьмя теми же стрелками и стражни­ком подлезаем под вагоны (село было с обрат­ной от станции стороны). Бежим к казенке, а навстречу в развалку, кучками и в одиночку пьяные, с бутылками в руках и в карманах, будущие «христолюбивые воины».

«Стой!» кричу. «Бросай вино!» И несколь­ким, ближайшим, хлестнул стеком по бутыл­кам. «Отводи в сторону грабителей!» С десяток остались под конвоем стрелков, другие молча, без криков, разбежались. На месте остались разбитые бутылки, да носился запах водки.

На всякий случай оставил у казенки двух часовых, остальным двум приказал вести грабителей сторонкой на пункт. «Чтобы из эшело­на не видели и не прибежали бы выручать сво­их», мелькнула мысль.

Бегу обратно на станцию уже один. Снова лезу под вагон, чтобы вылезть на платформу и только что нагнулся, как почувствовал удар камнем в левую ляжку; около головы просвис­тел булыжник и со звоном ударился в колесо вагона. Камни летели из кустов, окаймлявших дорогу.

Выскочил на платформу. Стоит ротмистр, несколько жандармов и остатки моего взвода.

Кричу: «Можно пускать поезд!» Свисток, и вагоны поплыли, унося крики и песни. Я внут­ренне перекрестился. Вздохнул, как после уто­мительного бега!

П. Шапошников.

Добавить отзыв