В спальне, сравнительно небольшой зале с двумя десятками кроватей, разделенных друг от друга высокими тумбочками, над которыми висели лампочки с абажурами, мы застали группу кадет разных корпусов, вскочивших при нашем появлении.
— Вот молодой, — сказал взводный, садясь на койку, — знакомьтесь с вашими сугубыми товарищами.
«Сугубые товарищи» назвали свои фамилии и пожали мне руку, после чего вахмистр приказал «отставить все церемонии» и, усадив нас вокруг себя, просто и по-товарищески объяснил нам все, что мы должны были заучить на первых порах нашей школьной жизни.
— Пока вы не попросите кого-либо из корнетов стать вашими дядьками, которые научат вас уму-разуму, я сообщу вам необходимое, — объявил нам П-кий.
Оказалось, что мы, юнкера младшего курса, с момента появления в Школе становимся «зверями» и поступаем в полное распоряжение старшего курса, представители которого являются для нас ближайшим и главнейшим начальством. Приказания «корнетов», они же «благородные офицеры», мы должны выполнять немедленно и безпрекословно. С первой минуты встречи со всеми нашими товарищами по младшему курсу или «сугубыми товарищами», мы обязаны перейти на «ты» и быть в самых лучших отношениях. Традиция Школы требовала, чтобы при всякой встрече, хотя бы прийдя всего на всего из отпуска, мы должны поцеловаться друг с другом, что затем являлось во всей последующей жизни обязательным обычаем между двумя бывшими юнкерами-николаевцами, встретившимися где бы то ни было. При входе в помещение взвода любого из юнкеров старшего курса, мы, «молодые», обязаны были вскакивать и становиться смирно, до получения разрешения сесть. Это было очень утомительно, но эта традиция имело свой смысл, приучая нас видеть начальство в каждом старшем по службе в полку, где старший по производству корнет делал замечания своему младшему товарищу и это не вызывало никаких трений, так как мы были приучены к дисциплине со школьной скамьи, и «корнет» оставался таковым для своего «зверя» на всю жизнь, что не мешало им быть в отличнейших отношениях друг с другом. Это давало правильное понятие о дисциплине, так как невнимание к старшему в военной школе легко приучало бы к недостаточному вниманию к старшим вообще. У нас же в Школе чинопочитание, дисциплпна и отдание чести вводилось в культ, равно как и блестящее строевое воспитание, или «отчетливость», которым мы гордились и щеголяли. Это была облагороженная и доведенная до истинного соврешенства военная школа, печать которой оставалась на людях на всю жизнь. Офицеры, получившие воспитание в «Славной Школе», всегда выделялись своим наружным видом, духом и манерами.
Взводный вахмистр нам объяснил, что каждый из нас теперь же должен просить кого-либо из корнетов взять нас в «племянники», причем, согласно обычаю, в «дядьки» приглашаются юнкера старшего курса, окончившие один и тот же кадетский корпус с «племянником».
— Будете отчетливыми сугубцами, как я надеюсь, — закончил свое наставление нам взводный вахмистр, — полюбите Школу и вам будет в ней хорошо, а нет, лучше теперь же, до присяги, отчисляйтесь от училища: калекам здесь делать нечего.
Пока мы во взводной спальне получали эти наставления, подошел полдень, на средней площадке трубач подал сигнал «сбора» и сейчас же по всем помещениям эскадрона соловьями запели корнетские голоса: «молодежь… опаздывать?.. Ходу… ходу… последнему пачку нарядов». Миг дикого галопа среди сугубых товарищей, и мы уже стояли в строю, встречая глазами медленно выходивших из спальни «господ корнетов». Медленность эта, однако, была чисто показная, так как когда через две минуты после сигнала дежурный офицер вышел из своей комнаты, эскадрон в полном составе стоял в безукоризненном строю.
— Здравствуйте, господа, — поздоровался с нами ротмистр.
— Здравия желаем, ваше благородие, — ответил эскадром и мы, вчерашние кадеты, почувствовали сразу, что перестали быть детьми, а стали военнослужащими.
— Видите, вахмистр, — небрежно бросил дежурный офицер и, надев фуражку, двинулся по коридору, не оглядываясь.
— Эскадрон, правое плечо вперед, марш, — звонко и необычайно четко пропел вахмистр. В этой, привычной с детства, команде, я уловил, однако, опять нечто новое и приятное. Слово «марш» было произнесено не коротко, по-пехотному, как в корпусе, а раскатисто и замирая, как в кавалерии.
Эскадрон, отчетливо позванивая на каждом шагу, пройдя коридор и проходную залу, всю увешанную фотографиями различных выпусков Школы, спустился по лестнице в полуподвальный этаж, где находилась столовая. Под лестницей, на каменной площадке стояло трехдюймовое орудие, на котором юнкера практически обучались обращению с пушкой. По традиции, дабы выразить презренье кавалерии ко всякому другому роду оружия, молодым было приказано здесь чихнуть. Это несчастное орудие, торчавшее в темном углу Школы, служило вообще в училище не столько предметом обучения артиллерии, к каково науке юнкера проявляли ледяное равнодушие, сколько объектом незаслуженного издевательства в виде гимнастических упражнений на нем, простых и двойных ножниц и т.п.
Столовая, расположенная в длинной полуподвальной зале с каменным полом, делилось арками и колоннами на две части. Ошуюю, за столами помещались юнкера эскадрона, одесную – юнкера сотни, которых я увидел здесь впервые. Казаки показались мне народом мрачным, солидным и не имеющим щеголеватости наших корнетов. Эти последние и в столовой продолжали наше воспитание, строго следя за нашими манерами во время еды и поминутно делая замечания по всяким поводам. Дежурный офицер, гулявший между арками с равнодушным видом, не обращал на это ни малейшего внимания. Как потом я узнал, подобные вещи происходили лишь тогда, когда в столовой дежурили офицеры эскадрона: офицеры казачьи, никаких традиций не признававшие, безпорядка и шума в столовой не терпели. К моему удивлению, «господа корнеты» были исключительно заняты в столовой воспитанием молодежи и сами казенной пищи не принимали. Причиной, как оказалось, было то что юнкерская лавочка, продававшая в Школе всевозможные вкусные вещи, заменяла им с избытком казенное довольствие. Лавочка эта, управляемая выборным хозяином из юнкеров, помещалась в нижнем этаже, в так называемом «гербовом зале», где происходили гимнастические занятия и стоялит соответствующие сраряды. Стены его были сплошь увешаны щитами, раскрашенными в полковые цвета, на каждом из которых была указана краткая история полка, его отличия и особенно, что составло главный предмет т.н. «словесности», обязательной для каждого юнкера младшего курса. «Словесность» или «дислокация», кроме того, обязывала каждого «молодого» в возможно краткий срок изучить во всех подробностях и деталях не только все относящееся к 72 полкам регулярной кавалерии, но также имена и отчества всего начальства, и в первую очередь, юнкеров старшего курса, с добавлением того, в какой полк он намерен выйти, иногда и имя его любимой женщины (которые частенько менялись). Все это было довольно сложно, но внедрялось в наши головы с такой неуклонностью и настойчивостью, что, я помню все это до сегодняшнего дня, почти через полвека. Для быстрейшего усвоения молодежью всей этой науки, старший курс не стеснялся нас экзаменовать в любой час дня и ночи и в любом месте: будили по ночам, ловили в коридоре и столовой, в церкви и манеже, заставляя перечислять гусарские или уланские полки, или объяснять подробности и историческое происхождение той или иной формы. Словом. Пока по всей этой мудрости, молодые не сдавали экзамена у своего «дядьки», им не было ни отдыха ни покоя. Была, кроме этой официальной дислокации, еще и словесность, менее обязательная, но все же приличествующая хорошо выправленному и «отчетливому» сугубцу. Отчасти она была характера анекдотического, отчасти результатом философски-практических размышлений, вроде «верх рассеянности», имевшего совершенно неприличный характер.
Корнеты считались «родившимися в Школе из пены Дудергофского озера» и являлись «офицерами» уже в училище, «молодые же и сугубцы», в лучшем случае, могли рассчитывать на чин «штаб-трубача через 75 лет и то при удачном производстве». В смысле предела своей власти над младшим курсом, старший курс вопреки фантазиям и рассказам, распространявшимся среди людей, враждебно относившихся к армии, был строго ограничен определенными рамками, переходить которые не имел права под страхом лишения «корнетского звания». За этим смотрел «корнетский комитет», в который входили все юнкера старшего курса, и его выборный председатель, верховный блюститель традиций Школы, компетенция которого была неоспорима. Согласно этим неписаным правилам, «корнеты» не имели права задевать «личного самолюбия молодого», который обязан был лишь исполнять беспрекословно все то, что ранее его переносили ему подобные из поколения в поколение, но имел право обжаловать в «корнетский комитет» то, в чем усматривал «издевательство над его личностью», а не над «сугубым званием». Строжайше, например, запрещалось «корнетам» дотронуться хотя бы пальцев до юнкера младшего курса с неуважением – и надо правду сказать, это правило никогда не нарушалось, ни при каких обстоятельствах. В свою очередь, старший курс в своей среде строго придерживался порядка старшинства, свято соблюдавшегося в военной среде старого времени. Старшинство это, однако, базировалось совсем не на уставе, а на обычном праве. Вахмистра и портупей-юнкера для старшего курса были начальниками лишь в строю, в общежитии же никакими привилегиями не пользовались, зато засевшие на одном и том же курсе «майоры» почитались выше рядовых «корнетов», а еще выше были «полковники», находившиеся в училище четвертый год, и редкие «генералы», просидевшие до пяти. Этим последним младший курс отдавал генеральские почести, именовал «превосходительством» и становился во фронт. Все эти чины приобретались отнюдь не за малоуспешность в науках или в строю, каковые юнкера уважением не пользовались и именовались «калеками», а, так сказать, по линии традиций.
Дело в том, что с назначением начальником Николаевского кавалерийского училища генерала М., в Школе со стороны последнего началась борьба против традиций. Генерал этом сам ни кадетского корпуса, ни кавалерийского училища не окончил, а был человеком штатским, произведенным в офицеры из волноопределяющихся. Именно благодаря этому он и был назначен начальством для уничтожения старого быта в Школе, как человек кавалерии соврешенно посторонний, в строю почти не бывший и служивший по генеральному штабу. Случаем же, побудившим штабные власти начать борьбу с традициями, послужило то обстоятельство, что некий высокопосталвенный юноша, поступивший на младший курс Школы, был обижен тем, что гг. корнеты применили к нему то же самое обращение, что и к его сугубым товарищам, менее высокорожденным. В этом отношении, Школа была на редкость безпристрастна: перед традициями все были равны и подвергались на младшем курсе одинаковой муштре, не ислючая членов Императорской фамилии, проходивших в ней курс.
Любимым наказанием генерала М. в его безуспешной борьбе с традициями Школы было «отчисление» замеченных им в цуке «корнетов» в полки – вольноопределяющимися на более или менее продолжительный срок. Обыкновенно такой изгнаний снова возвращался в Школу для продолжения курса, но потеряв год, а то и два. Вот такие-то борцы за традиции, вернувшиеся из «полчков, которыми командовали», как выражались юнкера, и носили вышеуказанные высокие чины.
Помимо чинов, имелись на старшем курсе и так называемые «пассажиры», временные или постоянные. Это были, неудостоенные при переходе на старший курс, производства в «корнеты» из-за «корявости» или временно переведенные на это положение за провинности товарищеским судом. Отношение к «пассажирам» со стороны юнкеров старшего класса было товарищеское, в отношении же младшего курса они никакими правами не пользовались. На этой промежуточной роли я помню только двух юнкеров, оба они были иностранцы, плохо говорившие по-русски.
Анатолий Марков
(Продолжение следует)
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- К 150-летию основания Николаевской Инженерной Академии и училища. – П. В. Шиловский и С. В. Широков
- МУЗЫКАНТЫ. Из «Общей тетради.» – С.Двигубский
- Сверхсрочные. – Мейендорф
- Штабс-капитан В. Д. Парфенов. – Анатолий Векслер
- Юнкера. – В. П.
- Чугуевское военное училище. – В. Альмендингер
- Письма в Редакцию (№118)
- Чугуевское Военное Училище. Продолжение, №109). – В. Альмендингер
- Действия уланского Цесаревича полка в бою под Фридландом. – Полковник Вуич 1-й
Loading ...