Статьи из парижского журнала "Военная Быль" (1952-1974). Издавался Обще-Кадетским Объединением под редакцией А.А. Геринга
Friday October 4th 2024

Номера журнала

В дальнюю дорогу. – Полковник К.



Быстро подошел к концу двадцативосьмидневный от­пуск. Оставалось немного дней «поверстного срока». На­ступало время сборов в даль­нюю дорогу.

Прежде чем переходить к дальнейшему изложению по­ясню, что всем вновь произ­веденными офицерам пола­гался двадцативосьмиднев­ный отпуск. Это было хорошее установление. За это время вновь произведенный офи­цер успевал освоиться с новым офицерским положением после своего пребывания на поло­жении нижнего чина. За это время можно было Купить многое необходимое для самостоятель­ной жизни или, по крайней мере, подумать об этом в том случае, если признавалось более целесообразным сделать такие приобретения уже на месте, по прибытии в свою часть. Это время можно было провести в родной семье, с которой большинству приходилось расставаться. Эти дни были как бы переходными к новой само­стоятельной жизни.

Что касается «поверстного срока», то это был тот излишек времени, который получался вследствии того, что вновь произведенный офи­цер отправлялся в свою часть по железной до­роге часто скорым или курьерским поездом и, таким образом, затрачивал на переезд меньше времени, чем полагалось отправлявшемуся на «почтовых», как это предполагалось. Чем боль­ше было расстояние, тем больше был и «повер­стный срок».

Подпоручик Карепин уезжал не один: вме­сте с ним ехал его товарищ по выпуску из Учи­лища, ставший теперь его однополчанином, под­поручик Азарьин, уроженец Кавказа, где про­живала и его мать, вдова. Ехать на Кавказ бы­ло далеко, да и стоила бы эта поездка слишком дорого, поэтому Азарьин предпочел воспользо­ваться приглашением Карепиных и провел свой отпуск в их семье на даче под Петербургом. Отъезд молодых офицеров был назначен на 2-ое августа.

Последний день отпуска Каренина был ом­рачен мыслями о предстоящей разлуке с род­ной семьей. Разлучаться, и притом впервые, приходилось надолго. Было тяжело отрываться от привычного уклада жизни. Самая мысль о скорой разлуке делала еще более дорогими и любимыми мать, отца, братьев и сестер. Семья Карепиных была крепкая и дружная.

Однако, Карепин напускал на себя суровый и независимый вид, внушая себе, что он, как воин, офицер, должен быть всегда готов к все­возможным лишениям. Но ему трудно было по­бороть свою натуру и втихомолку он часто ухо­дил в свою комнату и там наедине предавался своим горестным мыслям.

2-го августа вся семья Карепиных, про­вожая своего Алешу и его товарища, от­правилась в Петербург на зимнюю квартиру, а оттуда на Варшавский вокзал. Отец и мать благословили Алешу иконою Казанской Божией Матери в серебряном окладе. Перед отъ­ездом, по обычаю, присели и отправились на вокзал. Последние благословения, объятия… и поезд загромыхал по рельсам. У Карепина сжа­лось сердце. Целый период жизни – детство, от­рочество и ранняя юность, оставался позади.

Замелькали знакомые станции – Лигово, Гат­чина, Луга. Молодые офицеры удобно устрои­лись в маленьком купэ и скоро, от нечего де­лать, раскрыли корзину с приготовленными на дорогу припасами. Чего только там не было! Чудные домашние пирожки с капустой и с мя­сом, домашние котлеты, жареные цыплята, хо­лодная телятина, ветчина и полендвица, кру­тые яйца, свежие огурцы, белый и пеклеван­ный хлеб, печенье, Абрамовская пастила и мар­мелад, сливы и яблоки. Закусывая, просматри­вая газеты и журналы, запивая съеденное чаем на больших станциях, незаметно уносились все дальше и дальше от Петербурга.

Молодость живет настоящим и быстро вос­принимает новые впечатления. Вот и Вильна с ее новым вокзалом и его туннелем. К месту слу­жения они должны были прибыть к вечеру сле­дующего дня. Поезд мчался по местности очень мало менявшей свои очертания: все та же рав­нина, те же сосны, ели, березы и осины, то же дыхание наступающей осени! Кочковатые боло­тистые места, поросшие вереском и можже­вельником, скирды сжатой ржи, стога сена. Се­рое небо, вороны, грачи…

И вторую ночь проспали прекрасно. По ме­ре приближения к месту назначения новые впечатления, новые мысли заслоняли понемно­гу неулегшуюся еще печаль Карепина по поки­нутому родному гнезду.

К месту назначения прибыли часов около восьми вечера. Уже смерклось и лишь много­численные огни указывали, что поезд прибли­жается к городу. Эти огоньки внушили моло­дым офицерам преувеличенное представление о размерах и значительности города.

Поезд, тяжело погромыхивая на стыках рельс, пыхтя и с шумом выпуская пар, остано­вился у перрона. Вышедших молодых офице­ров сразу окружила толпа носильщиков и «фак­торов» (комиссионеров) различных гостинниц, носивших громкие названия — «Европейская гостинница», «Славянская гостинница», «Бри­столь» и т. п. Не имея ни малейшего понятия о том, что представляют собою все эти гостинницы, молодые офицеры доверили наугад себя и свой багаж одному из «факторов». Предшест­вуемые этим «фактором» и носильщиками, вы­шли на подъезд вокзала и сели в парную коля­ску. Странно и непривычно прозвучали «вье! вье!» возницы с хлопаньем бича и коляска на колесах без резиновых шин шумно покатилась по булыжной мостовой.

Полутемные улицы, скудно освещенные ке­росиновыми фонарями, не давали возможности рассмотреть город. В воздухе носился запах жареного лука и чеснока. Подъехали к какому- то невзрачному двухэтажному дому, выходив­шему на пыльную немощеную улицу. Стены этого дома со следами каких-то грязных поте­ков и с обвалившейся местами штукатуркой, его облезлый полинялый фасад явно не соответ­ствовали громкому названию этого «отеля».

Поднялись по полутемной лестнице на вто­рой этаж и вошли в корридор, слабо освещен­ный керосиновой лампой. Направо и налево вы­ходили двери «номеров» (комнат). В корридоре стоял тот же не отвязчиво противный запах чеснока и какой-то затхлости. Хозяева гостинницы, так же как и «фактор» были евреи.

Молодым офицерам отвели «номер» с двумя кроватями. Тяжелый спертый воздух заставил новых постояльцев сейчас же отворить окна. Осмотревшись, они увидели стены, оклеенные какими-то дешевенькими обоями, грязноватые занавески на окнах, пыльные выцветшие бар­хатные портьеры, постели, застланные подоз­рительным по свежести бельем, какой-то нев­зрачный шкаф с дверцей, скрипевшей при от­крывании и закрывании, комод, два ночных шкафика, два мягких кресла с сильно потертой обивкой, два венских стула, круглый стол и в углу громоздкий умывальник без проточной воды. Все эти предметы, не исключая стен, окон и дверей, имели какой-то неряшливый, захватанный вид. Первое впечатление было совсем не благоприятным.

Оказалось, что в этой же гостиннице стоят их же выпуска подпоручики Кремнев и Малицкий. Фактор долго еще мялся у двери, все вре­мя спрашивая молодых офицеров «не надо ли им еще чего-нибудь?» Но чего было еще же­лать? Постели были застланы, кувшин и гра­фины наполнены свежею водой, есть не хоте­лось. Но фактор никак не хотел отстать и все продолжал выспрашивать на наисквернейшем русском языке с ужаснейшим еврейским ак­центом — «не надо ли господам офицерам еще чего-нибудь?». Видя, наконец, что молодые офицеры очевидно, не расположены дать ему «заработать» и что никакого «гешефта» он от них не добьется, фактор удалился.

Молодые офицеры разыскали своих сотова­рищей, поговорили с ними, условились относи­тельно завтрашнего дня и улеглись спать. Дорожная усталость и счастливая способность мо­лодого организма крепко спать во всякой обста­новке взяли свое. Еще не было одиннадцати ча­сов вечера, как оба они уже крепко спали.

Проснулись наутро в восьмом часу. Быстро открыли окна и вместе с бодрящим свежим воздухом в комнату ворвались светлые лучи осеннего солнца. Помылись, побрились, солид­ных размеров чайник с кипятком, маленький чайник для заварки чая, две чашки, кувшин­чик с молоком, масло и белый хлеб, хорошо выпеченный, но украшенный непривычною для них «чернушкой». Подошли Кремнев и Малицкий.

За чаем стали обсуждать вопрос о форме одежды. Мнения разделились. Каждый пред­лагал свое. Один Кремнев упорно стоял на сво­ем и потому надел так называемую «обыкно­венную форму одежды», то есть мундир с пого­нами и красным кушаком. Все остальные облеклись в парадную форму, то есть в мундир с эпо­летами при шарфе и барашковой шапке. Нико­му из молодых офицеров не пришло в голову, что в лагерный период парадной формой слу­жит белый китель при шарфе, высоких сапо­гах и фуражке с белым чехлом.

Послали за парным экипажем. Снова разда­лись «вье! вье!», хлопанье бича, и коляска с грохотом покатилась по булыжной мостовой, которая вскоре сменилась местами немощеной, местами-плохо мощеной дорогой, обсаженной по краям деревьями. От города до казарм счи­талось полторы-две версты. Возница видимо хорошо знал расположение казарменных зда­ний и остановился у одного из подъездов. Мо­лодые офицеры расплатились и предложили извозчику подождать их.

Поднявшись по широкой каменной лестни­це, по которой сновали солдаты, вошли в перед­нюю и, подозвав одного из писарей, приказали доложить о них адъютанту. Вскоре к ним вы­шел молодой подпоручик с аксельбантом. Мо­лодые офицеры по очереди представились адъ­ютанту. Это был шатен, среднего роста, приче­санный по тогдашней моде «ежиком», с мягки­ми, вкрадчивыми манерами. Адъютант щурил сбои серые глаза со слегка опухшими веками. Говорил он с заметным южно-русским акцентом. Очень деликатно адъютант заметил моло­дым офицерам, что им надо явиться в лагерной парадной форме. Приказал писарю написать рапорты о прибытии на службу и посоветовал явиться командиру на следующий день около 10 часов утра. На их счастье возница ждал их и тем же порядком они вернулись в свою гостинницу.

Что было делать и как провести день? Пре­жде всего потребовали чего-нибудь выпить — у всех пересохло в горле. О квасе, простом хле­бном или клюквенном, здесь, по-видимому, и не слыхали. Можно было получить лимонад, ко за ним надо было посылать в аптеку. Это изумило молодых офицеров и они долго объясняли, что им нужен обыкновенный, а не слабительный лимонад, но и обыкновенный лимонад прода­вался здесь лишь в аптеках. Расспросили в гостиннице, где находится главная улица, как ту­да пройти, спрашивали, нет ли в городе чего-нибудь достопримечательного, но, по словам служащих гостинницы, ничего достопримеча­тельного в городе не было.

Главная улица была совсем близко от их го­стинницы. Пошли гулять по городу. Видели два ресторана, несколько гостинниц, два ма­газина офицерских вещей, две аптеки… Все лавки принадлежали евреям. Владельцы этих лавок и их приказчики стояли в дверях своих лавок и зазывали покупателей: «Мадам (или господин офицер), звольте но, сюды». Лишь один из магазинов можно было назвать этим именем. Он. правда, очень отдаленно напоми­нал Петербургские магазины Александра, Кнопа и Треймана. Хозяин его был поляк. Про­шлись по городскому саду, где в деревянной постройке с довольно большой верандой нашли еще один ресторан.

Гуляя, обнаружили, что в городе имеются улицы, гораздо лучше содержимые, чем глав­ная улица. Нашли немало курьезных вывесок. Одна из них гласила: «Здесь живот два порт­ной, один живот в период другой, живот назат». На другой значилось: «Мужеский портной Фальчик он же мадам» или «здесь заливают калиоши кожанки на резинки, резинки на кожан­ки». Узнали, что в городе имеется «Благород­ное Собрание», женская и мужская гимназии, два зубных врача и несколько вольнопрактику­ющих врачей. Наскучив бродить, вернулись в свою гостинницу пообедать. Обед был, как го­ворится, средней руки, но по сравнению с Пе­тербургскими ценами дешевый. После обеда, разморенные прогулкой и довольно жарким днем, спали, потом, собравшись все вместе, бес­конечно долго пили чай, вспоминали свое Учи­лище и рано легли спать. На утро снова поеха­ли в казармы представиться командиру.

Командир оказался высокого роста пожи­лым человеком лет около 60-ти, с очень силь­ной проседью, румяным лицом и пристальным взглядом голубых глаз. Он принял молодых офицеров сухо, официально, приказал адъю­танту распорядиться назначением для них ка­зенной прислугу и отводом им помещения. Представившись командиру и нескольким офи­церам, бывшим в канцелярии, молодые офице­ры пошли осматривать местность. Зашли в со­брание, где около 12-ти часов стали собираться офицеры.

Собрание оказалось довольно большим, го­ворили, что оно будто было переделано из ко­стела. В нем был довольно большой зал, столо­вая, где стояли разной величины столы, покры­тые чистыми белыми скатертями, буфетная, где на стойке красовалось много различных за­кусок, и читальня с большим столом, на кото­ром были разложены различные газеты и жур­налы, в том числе и французский «Иллюстрасион» и два немецких «Флигенде Блеттер» и «Люстиге Блеттер». Буфет был сдан частному предпринимателю поляку, который за 9 рублей в месяц отпускал обеды из трех блюд и за 3 ру­бля ужины из двух блюд.

В Собрании познакомились с другими моло­дыми подпоручиками, выпущенными из дру­гих Училищ. Оказалось ,что всех вновь выпущенных офицеров 13 человек. Обед в Собрании оказался много лучшим того, что был в гостиннице. Пообедав, снова зашли в канцелярию, где получили жалованье за истекший месяц, про- генные, какие-то «дровяные» деньги и деньги «на освещение».

Деньги на освещение составляли незначи­тельную сумму, выдававшуюся за каждую треть года. Жалованье подпоручика составля­ло 55 рублей в месяц, уже за вычетом устано­вленной суммы в Эмеритальную Кассу. Из это­го жалованья удерживались небольшие обяза­тельные вычеты на Собрание, в Офицерский заемный капитал и в Офицерский обмундировальный капитал. Вскоре каждый из вновь произведенных в офицеры получил «казенную прислугу» и «казенную квартиру.»

Большинство из вновь произведенных в офицеры получило квартиры в так называе­мом «холостом флигеле». Флигель этот оказал­ся каменным двухэтажным домом находив­шимся тут же недалеко. Казенная квартира для холостого обер-офицера представляла со­бою одну обширную комнату, разделенную на три части деревянными перегородками, не до­ходившими до потолка: переднюю, комнату, ко­торая должна была совмещать в себе гостиную, спальню. В комнате было два окна. Стены были оклеены свежими обоями, перегородки окра­шены серой масляной краской. Пол был пар­кетный. Электрического освещения не было. В комнаты вода не была проведена. Кухни и уборные, по одной на каждые две комнаты, бы­ли расположены возле корридора, проходивше­го через весь флигель. Карепин и Азарьин по­селились в двух смежных комнатах и решили сразу ехать в город за покупкой обстановки. Долго обсуждали вопрос об обстановке. Жив­шие в этом же флигеле холостые офицеры охо­тно помогли советами.

В городе Карепин купил себе в одном из ме­бельных магазинов железную кровать с воло­сяным матрасом, письменный стол, небольшой стол, долженствовавший заменить обеденный, оттоманку, гнутое венское кресло к письменно­му столу, шесть венских гнутых стульев фа­брики Тонет, этажерку для книг, настольную керосиновую лампу с керосино-калильной го­релкой и фарфоровым абажуром, небольшой платяной шкаф, ночной шкафик и железный умывальник с эмалированным тазом, кувши­ном для воды и ведром. Подушки и постельное белье, бархатную скатерть-покрышку и неко­торые другие вещи Карепин привез с собой. Как только вещи были привезены, стали устра­иваться при содействии, и, иногда, скорее под руководством своих денщиков. У Карепина на­шелся небольшой персидский ковер и отлично подошедшие к окнам занавески. Приведение в порядок «квартиры» и расстановка мебели за­няли почти что целый день. Если чего не хва­тало, щетки, тряпки и т. д., все это быстро до­ставалось у денщиков офицеров, уже живших во флигеле. В тот же день все было окончено, и ночь молодые офицеры провели каждый в сво­ей собственной спальне. Все недостающее было куплено в ближайшие дни. Когда были разве­шены фотографии и разложены всякие приве­зенные из дому безделушки и книги, комната приняла довольно уютный вид. Несмотря на крайне скромную обстановку, в этой комнате было что-то свое, родное, Карепинское.

С размещением было покончено. Теперь предстояло представиться всем офицерам сво­ей части и сделать визиты их семьям. Всем старшим чином полагалось, в случае если их не окажется дома, оставлять «служебный билет», а женам их визитную карточку. Все офицеры жили тут же в казармах, так что можно было делать визиты пешком, не тратя на это много времени. Обыкновенно, молодые офицеры де­лали визиты вдвоем, — так было веселее. Адъ­ютант любезно снабдил каждого из молодых офицеров списком всех офицеров полка с ука­занием чина, имени, отчества и фамилии, а так­же и семейного положения каждого.

Визиты Карепина и Азарьина не обошлись без забавного приключения. Явившись с визи­том к одному из офицеров и не застав его до­ма, молодые офицеры передали денщику слу­жебные билеты и уже собирались уходить, как взгляду их представилась вешалка с целым ар­сеналом дамского верхнего платья. Визитеров взяло сомнение — в списке офицер этот чи­слился холостым. Не вкралась ли тут ошибка? Карепин решил спросить денщика, женат ли его барин? «Никак нет, Ваше Благородие», по­следовал ответ. «А! Значит-холост!» «Никак нет, Ваше Благородие», ответил денщик. «То есть, как это — не женат и не холост?», не вы­держал Азарьин. «Так точно, Ваше Благоро­дие», доложил денщик, «так что они с самодержанкой живут». Молодые офицеры едва сдер­жались, чтобы не расхохотаться.

Большинства офицеров визитеры не заста­вали дома. Все семейные офицеры жили замк­нуто, очень редко бывая у кого-либо из одно­полчан, с которыми их связывал какой-нибудь общий интерес. И тем не менее все офицеры бы­ли в самых дружеских отношениях и охотно встречались на семейных вечерах в Собрании и на товарищеских обязательных обедах. Очень часто после таких обедов участники их подолгу засиживались в Собрании к великому удоволь­ствию буфетчика.

Жизнь потекла чередой быть может и одно­образных, но не скучных дней. С утра до полу­дня занятия в ротах. Между полуднем и часом дня — обед в Собрании. Вечерние занятия в ротах, раз в неделю — офицерские занятия. Не­редко устраивались сообщения, темой этих со­общений были, по большей части, эпизоды из только что окончившейся войны с Японией. Из­редка в Собрании же давались любительские концерты и спектакли. В Собрании имелся бил­лиард, привлекавший любителей этой игры. Любители игры в карты играли в преферанс. Собранская библиотека снабжала любителей чтения книгами, но библиотека эта была очень невелика, книг для серьезного чтения было ма­ло, преобладали модные в то время Вербицкая, Нагродская, Леонид Андреев и др. Вскоре в го­роде открылся первый кинематограф, носивший название «Иллюзиона», там показывали филь­мы, давно снятые с экранов столиц и больших городов.

От времени до времени молодые офицеры целыми компаниями завтракали, обедали или ужинали в городе. Впрочем подобного рода раз­влечения, несмотря на их относительную деше­визну, ложились тяжелым бременем на скром­ный офицерский бюджет. Громадное большин­ство офицеров жило на жалованье, не имея соб­ственных средств или денежной поддержки со­стоятельных родственников. Молодые офице­ры понемногу, но прочно втягивались в полко­вую жизнь, привыкали жить полковыми инте­ресами. Полковых дам и барышень встречали на семейных вечерах в Собрании или в небольшом садике, где по воскресеньям и праздничным дням давал концерты полковой хор музыкан­тов или на плацу, где в дни Царских Праздни­ков происходили церковные парады.

А время между тем шло, все более и более укрепляя офицерскую молодежь в военной, офицерской среде, все прочнее и прочнее при­вязывая ее к «своему» полку и полковым това­рищам. Ежедневные строевые занятия, карау­лы, дежурства по полку, все это втягивало мо­лодых офицеров, давало им возможность при­обрести на практике необходимые навыки и сно­ровку. Они уже не были «институтками», как называл вновь произведенных подпоручиков капитан Семенов, постепенно они становились настоящими субалтерн-офицерами, ценными помощниками ротного командира. Получали они за свой труд меньше, чем квалифицирован­ный рабочий и службе посвящали гораздо боль­ше времени, чем рабочий и только слепая левая общественность с ее печатью упорно продолжа­ла считать офицеров за «бездельников» и «ту­неядцев». Видимо, ее руководители чувствова­ли, что в офицерстве они встретят стража Рус­ской Государственности, которую они в дерз­ком безумии старались разрушить.

Полковник К.

Добавить отзыв