Настоящий очерк моей жизни и службы пишу по случаю исполнившегося 5 ноября 1961 года, 60-летия моего зачисления в 10-ю роту лейб-гвардии Преображенского полка. Прошу не осудить меня за мою слабую память и за ошибки, потому что я никакой науки не проходил и являюсь самым обыкновенным самоучкой.
Старший Унтер-офицер Терентий Пархоменко
Родился я в слободе Коломань Валковского уезда Харьковской губернии, в 1880 году 9 апреля. Родители мои были Василий Ефремович и Лукия Максимовна. Таинство крещения совершал наш священник Отец Александр Стефановский при моих восприемниках Терентие Бурьян и Анне Белоусовой. При Святом Крещении нарекли меня Терентием, память коего свершается 10 апреля.
Отец мой был из очень бедной семьи и остался сиротой на восьмом году от роду. Мать его, моя бабушка Варвара, овдовела при восьми малолетних детях и, не имея возможности всех прокормить, вынуждена была раздать своих детей в работники. Мой отец был отдан в рабочие к одному мужику за плату в 3 рубля в год, причем его хозяин был очень суровый и жилось у него плохо. По воскресеньям, когда хозяин отпускал его к матери, отец со слезами просил ее, чтобы она взяла его домой но, как, по своей бедности, мать не могла исполнить его просьбы, он со слезами возвращался к своему жестокому хозяину.
Через три года, когда он немного подрос, мать взяла его оттуда и отдала в работники к другому хозяину, жизнь у которого показалось отцу раем после того, что он пережил. По приходе в возраст, отец и братья его вернулись в дом и занялись работой по распилке бревен на доски. Работа была тяжелая, но и очень доходная. Братья, благодаря своему дружному трудолюбию, стали хозяйствовать совместно, и вскоре мой отец женился на дочери зажиточного крестьянина. Он оставил свою тяжелую работу и снял в аренду 25 десятин земли и вскоре сам стал зажиточным хозяином. Все шло как будто бы хорошо, достаток увеличивался, дети стали подростать, как вдруг, в первых числах марта 1881 года, его дом посетило несчастье — свирепствовавшая скарлатина за одну неделю унесла шесть детей из восьми, бывших в семье. Осталась одна сестра 8 лет и я — 11 месяцев. А в то время старшему сыну было уже 16 лет.
В 1882 году у меня родился еще брат Моисей, с которым я провел все свое детство и юность. Относился он ко мне, как к отцу, и даже, уже будучи взрослым и отцом своего семейства, всегда спрашивал моего совета во всех делах своих. Десяти лет я лишился матери и через год отец женился вторым бракам. Мачеха наша была хорошая хозяйка, но имела строптивый характер, меня же очень любила за мой упорный характер. Она всегда всем говорила, что «с него можно взять только добром. Если он захочет, то самую тяжелую телегу взвезет на какую хочешь гору, а если не захочет, то порожней с горы не спустит.»
Двенадцати лет я попросился в школу, но отец сказал, что некому дома помогать, купил мне азбуку-букварь и показал буквы. За неделю я стал уже читать по складам, а через две — читал совершенно бегло. Отец покупал мне книжки — все больше жития святых и разные рассказы. Зимой по вечерам я их ему читал. Летом же было некогда. Через год отец купил мне Псалтирь, но так как я не мог читать по- славянски, то он нашел мне такого старика, к которому я зимой ходил на уроки и в два месяца научился славянской грамоте.
Однажды наш псаломщик услышал, как я легко читаю по-славянски, и взял меня себе помощником в церковь. Тут вскоре случилось (событие, указавшее всю мою жизнь дальше. Мой друг Борисенко, который учился в нашем двухклассном училище, дал мне почитать свой учебник, и я там увидел портрет и рассказ про холмогорского мужика Михайла Васильевича Ломоносова; там же было написано, как Петр Великий сформировал два полка Потешных — Преображенский и Семеновский, и вот мне впало в голову, что я буду служить в Преображенском полку. Там же была написана песнь «Было дело под Полтавой», которую я за один день выучил на память и, когда ходил за скотом в поле, то весело горланил ее. В другой книжечке, уж не помню какой, я нашел и Преображенский марш. Выучил и его и распевал также в поле. И вот, однажды, в воскресенье, я шел в церковь с одним мужиком. Он был хорошо грамотным и вот, когда мы с ним вели разговор, я ему сказал, что буду служить в Преображенском полку. Он рассмеялся и говорит: «а не хочешь ли в Смоленском?» Когда я уже был призван и получили мое первое письмо и он узнал, что я служу в Преображенском полку, то сказал: «таких чудаков у нас еще не было, чтобы он знал раньше, в каком полку будет служить…»
Мне было 14 лет, когда вступил на Престол Государь Император Николай II, и я в церкви уже присягал ему. Ко дню Коронования в 1896 году, я был уже почти взрослым и никак не мог дождаться, когда дойдет до меня очередь призыва. За годы, протекшие до моего призыва, я много поездил по России, работал даже в Закаспийской области и вот, наконец, дождался долгожданного дня в октябре 1901 года.
На жеребьевке в г. Валки вынул я жребий №455, испугался, что не попаду, прямо остолбенел и говорю: «Зачем это четверка? Вычеркните ее, пусть останется — 55!» А писарь говорит: «Не беспокойся, дойдет до тебя.» На другой день вызывают меня, я стою уже совсем близко. Комиссия меня приняла. Доктор спрашивает: «здоров ли я?» «Покорнейше благодарю», говорю. Волостной Старшина говорит: «сбылось его желание.» «А что, разве он так хотел на службу?» Старшина аттестовал им меня с самой лучшей стороны и они говорят: — «в гвардию его», «в Золотую роту,» а я себе думаю: «хоть в золотую, хоть в медную, только бы в Преображенский полк…»
Во время переклички оказалось, что принято два Пархоменко и оба Терентия. Нас повели в Собор к присяге и затем распустили по домам на две недели. В тот же вечер приятели мои вновь принятые загуляли и чуть не наскандалили, но я их уговорил не скандалить и не срамить свою волость. На другой день, через Старосту я получил за то благодарность от Воинского Начальника.
В один прекрасный день были мы на площади и мой приятель Кирилл Киос пристал ко мне: — «Ты идешь в Гвардию, а я в Пограничную Стражу, хочу тебя угостить.» Он купил полбутылки водки, мы с ним выпили и я первый раз в моей жизни был пьян.
До Харькова нас везли в товарных вагонах, а оттуда до Петербурга в хороших вагонах III класса. По прибытии в Петербург, нас поместили в Проходящих казармах. Через день был медицинский осмотр, и каждого разметили в кавалерию, артиллерию, пехоту.
В один из тех дней мы всемером пошли погулять, посмотреть на Петербург. Побывали в Казанском соборе, а также и в Исакиевском. Возле Исакиевского собора стояли тогда парные часовые Павловского полка. Мои ребята дивились — «яки золотые шапки…» Я им и говорю: — «скоро и вам такие же шапки наденут». Обошли мы и Петропавловский собор и Домик Петра Великого.
В казармах у нас дежурил, среди других, солдат 9-й роты Преображенского полка. Я ему сказал, что буду проситься в их полк. Он говорит: — «смотри побрейся хорошо, а то командир полка всех водит перчаткою и, если заметит, что борода растет, то назначит в ту роту, которая с бородами».
Утром рано нас построили в шеренги по родам оружия, прибыл помощник Главнокомандующего генерал Ребиндер и начал разбивку. Доходит до меня очередь, уже один человек остался. Генерал Ребиндер заносит свой карандаш, а я ему рапортую: — «Ваше Превосходительство, позвольте мне в Преображенский…» Он черкнул мелом, и тотчас наш Преображенский унтер-офицер Сучатов схватил меня за рукав и — в полковую канцелярию. Писарь смеется: «что, будешь ловчиться, чтобы по слабости пойти на родину?» Отвечаю ему: — «буду ловчиться, чтобы по слабости попасть в учебную команду, а может и писарем в полковую канцелярию.» Заполнил он все свои листы и подходит наш преображенец, о котором я уже говорил. «В какую роту его?» — «В десятую, говорит». — «В 10-ю это хорошо. Там очень хороший фельдфебель и хорош ротный командир. Там Свечин, очень хорошие начальники.» Приходит нашей 10-й роты унтер-офицер Поляков: — «десятая рота ко мне!» Забрали мы сундучки на подводу, и вот нас четверо молодых выстраиваемся в своем взводе. Пришел поручик Ермолинский. Здоровается, а все молчат. Один я ответил, как следовало. «Ты что, разве служил?» Отвечаю, что брат служил.
Ушел поручик и вот фельдфебель спрашивает меня — «грамотный?» «Нет, говорю, — читать-писать могу, но назвать себя грамотным не смею, потому что я самоучка». Назначили меня в 1-й взвод и поставили кровать около взводного.
Потом нас повели в баню, напоили хорошим чаем и стали мы знакомиться с взводом. Мой взводный Старший унтер-офицер Поликарп Миронович Карпенко, как и я малоросс, Екате- ринославской губернии. Он стал для меня как родной брат, а я ему старался услужить, как мог. Утром до побудки, все еще спят, кроме дневального, а я его сапоги вынесу и начищу в коридоре. Затем во взводе на полках лежали медные чашки, из которых мы все обедали, я и их почищу и поставлю на место, пока вся рота проснется и станет на ноги. Затем начинается уборка ротного помещения, а нас молодых забирает ефрейтор; он наш учитель и знакомит нас со всеми ротными помещениями и остальным укладом нашей, новой для нас, ротной жизни.
Через несколько дней начинаем ученье. Сначала повороты и ознакомление с начальством и ответами на его вопросы, потом понемногу начинаем маршировать, кто как может, начинается военная школа и для всех нас новая жизнь, которая не всем нам улыбается, а для некоторых доставляет и большие затруднения.
В середине занятий приходил ротный капитан Лашкарев здоровался с фельдфебелем, взводными и всеми ефрейторами и направлялся в ротную канцелярию, где наш фельдфебель Тихонов делал ему форменный доклад о всех подробностях ротной жизни. Очень он удивлялся, что я только две недели в роте, а уже так много знаю, а фельдфебель ему и докладывает: «да он пришел в роту и уже все знал. Он весь устав знает на память.» Командир очень доволен, фельдфебель прямо сияет. Он был такая доброта, что всегда каждым солдатом восхищался.
Время проходит. В роте нас уже 12 человек молодых солдат. Я все по утрам сапоги и чашки чищу, а мои товарищи спят в это время. Вот сидим раз за обедом, взводный и говорит: — «А чашки-то чистые» и опрашивает каждого, кто их чистил? Все отрицаются, к последнему ко мне: «это ты?» «Так точно.» — говорю. Он и говорит всем: — «За то, что вы не знаете совести, будете чистить чашки по сто раз. Вы думаете, что на службе будут за вас работать другие? А ты, Пархоменко, больше не чисть чашек.» Потом обращается к Отделенному: «А твое дело следить, чтобы все у тебя работали и вести наряд в очередь, чтобы никому обидно не было».
Прошло около месяца. Однажды вечером сидели мы на занятиях словесностью в первом взводе. Ефрейтор Лобацевич держал в руках устав и спрашивал меня по нему. В это время заходит старший обучающий унтер-офицер Калганов и обращается к нему: «Лобацевич, что ты безделицей занимается, зачем ты его спрашиваешь? Он больше тебя знает. Ты учи тех, которые ничего не знают.» Когда производил занятия сам Калганов, он меня никогда не спрашивал, так был уверен, что я все знаю, как следует.
В скором времени наш старый ротный командир Лашкарев принял 2-ю роту, а нашу — штабс-капитан Гольдгоер. На другой день вечером новый ротный заходит в наше помещение, где Калганов ведет с нами занятия. Он поздоровался и приказал продолжать занятия. Калганов подымает меня и задает вопрос: «Кто называется солдатом»? Я ответил: «солдатом называется и первейший генерал и последний рядовой». Ротный меня спрашивает: «а ты понимаешь, что говоришь?» «Так точно», и я объяснил ему, что «всякий военно-служащий, на долю которого выпало счастье быть слугою Государя Императора и носить его Царский мундир, независимо от его чина называется солдатом.»
Недели через две после этого ротный командир вызывает меня в канцелярию и спрашивает относительно моето домашнего состояния, женат ли, холост и так далее. «Почему: — спрашивает, — ты мало получаешь из дому писем? Ты наверное скучаешь?» Я ответил утвердительно, он и говорит: «Напиши домой, чтобы тебе чаще писали письма».
Иногда у нас в роте были духовные беседы священника Невдачина. Он спрашивал у нас Молитву Господню, Символ Веры, а раз и спрашивает: «кто из вас знает молитву перед сражением?» Я знал и прочитал ему: «Спаситель мой, Ты положил душу свою за нас, чтобы спасти нас, Ты заповедал и нам полагать души свои за друзей и близких нам. Радостно иду я исполнить волю Твою, положить жизнь свою за Веру, Царя и Отечество. Мати Божия сохрани меня под кровом Твоим. Аминь» На другой день фельдфебель и доложил ротному, что «вчера на духовной беседе наша рота побила рекорд всему батальону. Батюшка спросил молитву перед сражением а…» Тут ротный прервал его и говорит: «не говори, наверное, Пархоменко знал?»
По окончании наших трехмесячных занятий и принятия присяги, нашей роте пришла очередь занять караул в Зимнем дворце. Я был назначен на парный ефрейторский внутренний пост у подъезда Его Величества и в первый же раз, как вступили на пост, имел счастье видеть те светлые и добрые глаза Царя, которые в будущем был счастлив видеть в течение всей моей 15-летней службы много, много раз и, даже, имел счастье христосоваться с Государем Императором. Имел я Царские награды — 7 медалей и трое часов. О последней моей встрече с Его Величеством будет сказано ниже, а теперь буду продолжать свой рассказ. Когда вечером караул был вызван для вечерней молитвы, то фельдфебель Тихонов назначил меня читать молитву Господню.
В скором времени полк выступил в лагери, в Красное Село, а по окончании лагерных сборов нас назначили в Учебную Команду. Перед тем поручик Ермолинский обратился к ротному командиру штабс-капитану Гольдгоеру, прося его, дать ему меня в казенную прислугу а тот ему ответил: «Не знаю, о чем мне прежде позаботиться? Дать тебе прислугу или выбрать себе помощников? Выбирай любого, а Пархоменко я тебе не дам».
В один прекрасный день мы замаршировали на Миллионную, в Команду. Начальником Учебной Команды, в ту пору, был штабс-капитан граф Литке, а его помощником поручик Костыгов. Оба были примерные офицеры, которыми можно было везде и всюду гордиться, и я всегда вспоминаю их только добром. По окончании нами Учебной Команды и после лагерного сбора, мы возвратились на зимние квартиры, и в августе месяце старшие наши были уволены в запас, а нам настала очередь к производству.
Получив производство, в воскресенье, я пошел к земляку, служившему в Семеновском госпитале. Тот повел меня в трактир «Золотой Якорь» и угостил водкой, так что я сразу опьянел и стал отливаться сельтерской водой. Это был мой второй случай в жизни, что я был пьян, но домой добрел благополучно.
Прошло после этого около месяца. Я был дежурным по роте. Было воскресенье и много отпускных до вечерней зари, и вот приходит время мне идти к рапорту, а у меня одного не хватает. Сколько я пережил за него, ожидал его возвращения, но так и не дождался и, когда пришло время идти с рапортом, то тоже опоздал и должен был доложить дежурному офицеру, что у меня одного нет… Так прошла ночь. На утро его тоже нет. Так продолжалось три дня и только на четвертый день привел его городовой при записке. То был мне хороший урок — когда нужно жалеть товарища, а когда и себя пожалеть — мог здорово попасть за него.
Подошло время нашего производства в унтер- офицеры и на вакансии произвели нас двоих: Сафронова, назначивши каптенармусом, а мне дали взвод. Через несколько дней наш любимый фельдфебель Тихонов сказал мне при случае: «Ты не беспокойся, что я назначил Сафронова каптенармусом и он раньше тебя получит старшого. Кто получает очень рано, тот часто до конца не доносит. Ты, в свое время, все получишь, что тебе полагается.»
В январе месяце наша рота осиротела. Мы лишились нашего дорогого и всеми любимого фельдфебеля Ивана Тихоновича Тихонова.. Но, как ни тяжело нам было с ним расставаться, все же было приятно, что он получил такое почетное в полку назначение. Он был назначен помощником Церковного старосты вместо нашего заслуженного старого фельдфебеля Георгиевского кавалера Васильева, который тогда скончался. Не было человека равного по доброте не только в полку, но, может быть, и во всей гвардии нашему Ивану Тихоновичу. Со слезами провожали мы его из роты, но вместе и с гордостью, что наши господа офицеры, вместе с командиром полка Свиты Его Величества генерал-майором Озеровым, так высоко оценили нашего дорогого фельдфебеля. Когда были его проводы, то наш ротный штабс-капитан князь Оболенский построил роту и от ее имени понес Ивану Тихоновичу образ Николая Чудотворца и сказал: «Дорогой Иван Тихонович, 10-я рота видела в твоем лице не только начальника, но и защитника и друга своих подчиненных. 20 лет ты пробыл в роте и если кто только не то что скажет, а подумает на тебя не доброе — плохо тому будет». И при этих словах вся рота плакала.
Князь Оболенский произвел в фельдфебеля Науменко. Тот пробыл четыре месяца, и вот весной ротный вывел роту во двор и приказал Науменко командовать учением. После этого князь Оболенский сказал: «Науменко, иди в роту», и на другой день отправил его на комиссию и уволил в запас, а в фельдфебеля произвел Гилева. В скором времени князь Оболенский принял 4-ю роту, а 10-ю передал флигель-адъютанту штабс-капитану Зеленому.
В 1905 году, в декабре месяце, с нашего полка было командировано 5 унтер-офицеров и 5 ефрейторов в распоряжение Крестецкого уездного воинского начальника (Новгородской губернии), для помощи во время мобилизации. От 10-й роты был назначен я. Через несколько дней мы приступили к работе, и вот 6 декабря, в Царский праздник, воинский начальник позвал нас всех и угощал водкой и сказал мне, что у него есть друг полковник Пархоменко, но я ответил, что я из хлебопашцев Харьковской губернии и мои все родственники — крестьяне.
По окончании мобилизации мы поехали на подводах и проезжали через Аракчеевские казармы. Проезжая далее через Великий Новгород, мы поклонились древней святыне Софийского собора и памятнику тысячелетия России. По возвращении в полк мы получили такую аттестацию от воинского начальника, что командир Гвардейского корпуса объявил нам в приказе благодарность. Приказ этот, как и другой приказ по полку, отданный Великим Князем Константином Константиновичем, я долго хранил у себя, как святыню, до самой моей злосчастной эвакуации из моего дома. Я никогда не забуду, как мы однажды праздновали полковой праздник в городе Пскове, в присутствии Государя Императора. Когда были уже выстроены для его встречи, приехал Великий Князь Константин Константинович, обходил все роты, и любовался всеми и. обращаясь к унтер-офицерам, говорил: «не стесняйтесь, братцы, заходить ко мне, если кому нужна моя помощь. Я всех вас устрою. У меня для вас всегда двери открыты.» Что могло быть дороже этого? И это были не простые слова, а мы все видели своими глазами, — сколько он делал добра.
В 1905 году, в Великий Четверг, произошел со мной такой случай, что я уже с полной уверенностью считал, получу пять суток ареста. Была назначена от полка команда в собор. Я был в роте нарядчиком и при приеме наряда от роты я проморгал назначить старшего. На разводе все ушли, а команда в церковь, — стоит — старшего нет. Навели справку по книге нарядов — оказывается я виноват. Фельдфебель говорит мне: «Одевайся и сам веди команду…» Я тотчас же схватил команду и бегом, но все же опоздал. Команда назначалась для оцепления при выносе плащаницы. Когда мы пришли в церковь, то Плащаница была уже вынесена, а при выносе присутствовал бывший командир полка Великий Князь Сергей Александрович, а также и Великий Князь Михаил Александрович. Спас меня наш дорогой фельдфебель Иван Тихонович, а также и граф Татищев.
Другой раз я был командирован из лагеря за покупкой мяса к мяснику Сорокину, заказал, что следовало, получил квитанцию, рубль на чай и пошел пошататься по городу, так как до поезда было много времени и деваться мне было некуда. И вот зашел я в гости к моему бывшему ученику из ратников запаса, по фамилии Сперанский, который служил на Невском № 23, в подвале большого винного склада. Он был мне очень рад, повел по подвалу и дает с каждого боченка попробовать вина «это, говорит, 25-летнее, это 57-летнее». А я не знал, что можно опьянеть и от вина, и я напробовался. Когда был у него — ничего, а как вышел, мои ноги стали путаться. Ну, думаю, что делать? Надо держать курс на вокзал. И вот, шагая по тротуару, вдруг я зацепился за водосточную трубу и разорвал штаны. Ну, думаю, это не совсем хорошо, зашел в лавочку, купил себе пачку иголок и нитку, зашел в первый попавшийся двор, в уборную, зашил штаны и пошел шагать дальше. Пройдя несколько домов, сунул руку в карман — а кошелька нету. Вот думаю, уж совсем хорошо. Ворочаться нет смысла, все равно не найду этого дома и так и поехал домой, никому ничего не говорю. На другой день, канцелярия требует квитанцию на мясо. Я пошел и заявил, что потерял. Писаря в сомнении, можно ли дать другую квитанцию, а тут один из них и говорит: «Да за него полковой адъютант Свечин десять квитанций выпишет. Такая ему вера». Тем дело и кончилось, а я научился, что и от вина можно захмелеть.
После лагерей настало время мне увольняться в запас, но тут пришло распоряжение послать всех унтер-офицеров 1902 года в Одессу, конвоировать моряков на Дальний Восток и там влиться в армию.
По возвращении из этой командировки, наша служба потекла по старому и 10 марта последовало увольнение в запас нашего срока службы.
В продолжении всей моей службы в полку, я ни от кого ничего не видел, кроме благодарности, и это была самая лучшая эра моей жизни. В воспоминание моей ротной жизни, при увольнении в запас, я получил аттестаты от ротного командира флигель-адъютанта штабс-капитана Зеленого, командира батальона полковника графа Лорис-Меликова и командира полка Свиты Его Величества генерал-майора Гадона, причем он сам выдавал нам аттестаты, и было это так: мы все увольняемые, были построены в учебном зале на Миллионной улице, посредине был поставлен стол, за которым сидел командир полка генерал Гаддон, а на столе стояла водка и вот каждый, по очереди рот, подходил и выпивал чарку и командир полка каждому говорил «добрый путь». Когда дошла моя очередь, я выпил чарку и генерал Гаддон вручил мне лично аттестат со словами: «Спасибо тебе за службу. Добрый путь.»
Терентий Пархоменко старший унтер-офицер 10-й роты лейб-гвардии Преображенского полка.
Возвратившись домой, я в скорости сочетался браком с дочерью запасного унтер-офицера лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Василия Гуртового — Александрою и, таким образом, стал семьянином, и жизнь моя пошла уже по другой дороге, о чем опишу в другой раз.
Т.П.
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Бунт роты 5-го саперного батальона в Киеве в ноябре 1906 года. – К. Сазонов
- ИСТОРИЧЕСКИЙ АРХИВ ВЫСОЧАЙШАЯ ГРАМОТА
- ВОСПОМИНАНИЯ ВОСПИТАТЕЛЯ О ПЕРВОМ КАДЕТСКОМ КОРПУСЕ – Н.ДОННЕР
- Воспоминания о моей службе на младших должностях офицера Генерального штаба (Окончание). – Шляхтин
- Воспоминания о моей службе на младших должностях офицера Генерального штаба. – Э.Э. Шляхтин
- Мои воспоминания О ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЕ Ф. А. ГРИГОРЬЕВЕ. – Н. Мосолов
- Письма в Редакцию (№ 126)
- Хроника «Военной Были» (№114)
- Сверхсрочные. – Мейендорф
Loading ...