(Из рукописи «Двенадцать кораблей»)
В конце 1912 года, я был назначен минным офицером на старый линейный корабль «Георгий Победоносец», на котором держал свой флаг Командующий Морскими Силами и помещался его штаб.
Никакого минного вооружения на этом корабле не было и все мои обязанности, кроме несения вахтенной службы, сводились к наблюдению за исправным действием судовых динамо-машин. Так, тихо и мирно, прошло три месяца, подходила Пасхальная неделя. Вдруг распространился слух, что из Питера едет инспектирующий — вице-адмирал Зацаренный.
Срочно стали готовиться к инспекторскому смотру. В парадных комнатах Морского Собрания было приготовлено помещение для инспектирующего. Ожидали приказ Командующего о назначении одного из флотских офицеров на должность адъютанта инспектирующего. Строили догадки, называли фамилии. Молодежь волновалась, каждому, конечно, было лестно попасть на эту, хотя и временную, но почетную должность.
Помню как сейчас, утром в Вербное воскресенье, после церемонии подъема флага, ко мне подходит старший флаг-офицер со словами: «тебя просит адмирал». Я пулей скатился по трапу в адмиральское помещение и приказал вестовому доложить обо мне. Через несколько секунд я уже входил в адмиральский салон, посередине которого стояла знакомая фигура любимого всеми начальника. Со своей всегдашней обворожительной улыбкой, адмирал поздоровался со мной и сказал: «Владимир Владимирович, я помню вашу службу когда вы были моим флаг-офицером, я надеюсь, что вы ее также блестяще выполните и в должности адъютанта инспектирующего, вице-адмирала Зацаренного».
Я был так польщен и растроган что от волнения ничего не мог сказать кроме казенной фразы «покорнейше благодарю Ваше Превосходительство, — постараюсь».
Съехавши на берег, побежал домой, чтобы поделиться с женой радостной новостью и сообщить о предстоящей разлуке, как раз на праздники.
В 3 часа я отправился в Морское Собрание, куда уже приехал Инспектирующий и не без понятного волнения постучался в комнату Адмирала Зацаренного. На брошенное коротко «войдите!» я вошел и очутился лицом к лицу с адмиралом. Небольшого роста, лет шестидесяти пяти, сухощавый, но широкий в плечах и крепко сшитый старик, с умными, темными и живыми глазами, спокойно и выжидательно смотрел на меня. Я невольно поддался обаянию этой незаурядной личности, одному из последних могикан старого русского парусного флота; став навытяжку, я возможно громче отрапортовал: «Ваше Превосходительство, лейтенант Скрябин представляется по случаю назначения состоять в распоряжении Вашего Превосходительства!»
«Очень приятно, молодой человек» и с этими словами адмирал протянул мне руку. Предварительно спросив мое имя и отчество, адмирал любезно предложил сесть и приказал к утру следующего дня приготовить список всех учреждений морского ведомства и кораблей флота и порядок их осмотра. Список оказался у меня в кармане, предусмотрительно приготовленный нашим штабом, что вызвало одобрительный отзыв со стороны Инспектирующего. Что же касается порядка осмотра, то мы тут же с адмиралом и выработали его, дабы с завтрешнего полдня начать инспекторский смотр.
Адмирал Зацаренный приехал один. Старый холостяк, бессемейный, по натуре очень живой, остроумный, общительный, он имел всегда и везде кучу знакомых. Где он только не побывал! До самой старости сохранил молодость духа, душевную бодрость и… слабость к хорошеньким женщинам. При встрече с прекрасными представительницами слабого пола, он буквально преображался и превращался в 20-тилетнего юношу. А своими рыцарскими манерами и особенно деликатным обращением с женщинами мог служить примером для молодежи.
Отпустив меня до понедельника, адмирал сказал: «Сегодняшний день посвящу визитам ведь я так давно не был в Севастополе, а знакомых много». Произведя друг на друга благоприятное впечатление, мы расстались.
Инспекторский смотр — это весьма важное событие в жизни флота; своего рода экзамен всему личному составу, начиная от Командующего флотом адмирала и кончая матросом 2-ой статьи. Очень редко флот бывает предупрежден об этом событии, и чаще всего Инспектирующий появляется, как метеор, в самый неожиданный момент, и тогда — горе тому, кто будет застигнут врасплох! В смысле внешней чистоты на кораблях беспокоиться не приходилось, эта традиционная сторона во всех флотах мира и, особенно, в русском, была возведена в культ.
Но требовалась и другая чистота. Чистота знаний, чистота манеров во время учений или стрельбы и многое другое, касающееся техники военно-морского искусства, которое в нашем ХХ-ом веке разрослось настолько, что представляет собой настоящую энциклопедию научных знаний.
Несмотря на свой преклонный возраст и продолжительное пребывание на берегу в должности члена Адмиралтейств-Совета, вице-адмирал Василий Максимович Зацаренный непрестанно наблюдал за всеми нововведениями во флоте, и его пытливый ум необычайно быстро схватывал сущность вещей. Он не был из числа тех, которым легко можно было втирать очки, надеясь на их отсталость и незнание.
Человек искренний и прямой, он не боялся говорить правду. За эти качества его весьма ценили на верхах; вот почему ему и поручили, как одному из немногих, столь важную и ответственную задачу — инспекцию флота. Все это прекрасно учитывали и смотрели на предстоящий смотр не как на неизбежную проформу или отбытие очередного номера, но как на действительно серьезный экзамен.
Мы слишком жестоко поплатились в свое время за свои русские «авось», да «как нибудь», и поле памятной Цусимы началось быстрое и смелое возрождение родного флота. Все это прекрасно сознавал и учитывал и сам адмирал Зацаренный, который отнесся со всей строгостью к исполнению порученной ему обязанности Инспектирующего. Я не буду описывать подробности самого смотра, который протекает в довольно известной и монотонной обстановке и не представляет собой особого интереса, и изложу лишь несколько более или менее забавных фактов, внесших некоторое развлечение и игривые краски в общую картину инспекторского смотра.
Надо сказать, что у некоторых, немолодых уже офицеров сохранилось еще чувство страха и трепета перед всяким начальством. Происходило ли это в силу натуры или же в силу условий и обстоятельств службы, трудно сказать, но такие офицеры были, есть и будут везде и всегда. К числу таковых принадлежал и капитан 1-го ранга П., который в ту пору командовал плавучей мастерской транспорта «Кронштадт». Когда мы с адмиралом поднялись на шканцы, Командир подошел с рапортом:
«Вавава… ше Прево-во…» и дальше от волнения он ничего не мог говорить. Его правая рука, поднесенная к фуражке, дрожала как осиновый лист, и язык, видимо, прилип к гортани; он был не в силах вымолвить хотя бы одно слово. Адмирал понял в чем дело, протянул ему руку со словами: «Не беспокойтесь, и — здравствуйте!». После представления офицеров, адмирал обратился с приветствием к команде. Лихо ответили молодые матросы, которые плавали на «Кронштадте», но громче всех, над самым ухом адмирала, прокричал голос Командира: «Здравия желаем Ваше Превосходительство!». Тогда адмирал с улыбкой обратился к нему и сказал: «Я, кажется, с Вами уже здоровался!?» Близ стоящие офицеры чуть не прыснули со смеху. Бедный Михаил Семенович покраснел как рак… На линейном корабле «Пантелеймон», когда вся команда была уже опрошена адмиралом, причем не оказалось ни одной претензии, как, между прочим, и на всех других кораблях, вдруг из задней шеренги 2-ой вахты раздался нерешительный голос: «Так что имею претензию!»; все насторожились. Командир и старший офицер с недоумением переглянулись. Адмирал подошел к матросу и спросил: «В чем же твоя претензия?» «Так что, Ваше Превосходительство, в прошлом году, кажись, фельдфебель мне морду набил.» «За что же он тебя побил?» «Так что выпимши был». «А ротный командир наказал?» «Никак нет!». «Ну, так пойди к твоему фельдфебелю и скажи спасибо ему за то, что не доложил на тебя. Ты теперь сам видишь, что я не могу считать твое заявление за претензию». «Так точно, Ваше Превосходительство!» радостно воскликнул матрос. Все облегченно вздохнули.
На партии траления при проверке денежных сумм не досчитались ста рублей. Начальник партии и Ревизор были в панике. Оба всегда отличались особой щепетильностью, и хозяйство на партии траления было всегда в образцовом порядке. Уже вечером того же дня ко мне на дом явился Ревизор партии траления со всем отчетом и денежной кассой.
Оказалось, что когда при проверке вывернули из денежной шкатулки ее содержимое, то на дне ее прилипла сторублевая кредитка и никому в голову не пришло ее там искать. На следующее же утро я доложил об этом адмиралу, который уже успел забыть об этом инциденте, сознавая прекрасно, что произошло недоразумение при счете денег.
Много веселее были объезды береговых учреждений Морского Ведомства. Адмирал решил в первую голову отделаться от менее интересных номеров программы, как то: Черноморский экипаж, портовые учреждения и т. д.
Для дальнейших же разъездов в распоряжение адмирала был предоставлен автомобиль от штаба Главного Командира и тут адмирал решил позволить себе высшую роскошь, — благо на берегу все возможно. Адмирал пригласил с собой одну из самых очаровательных дам Севастопольского гарнизона.
Не желая стеснять адмирала, я дипломатично пересел рядом с шоффером, под предлогом указывать ему дорогу, о которой не имел никакого понятия. Адмирал, видимо, понял мою тактичность и, пока мы ехали за город в поисках какого то полузабытого и заброшенного кладбища, я всю дорогу слышал сзади себя милую воркотню, как будто молодожены совершали свое свадебное путешествие. Подобные минуты пролетают слишком быстро, и я шепнул шофферу, чтобы он не торопился. Шоффер понял, в чем дело, и когда, наконец, мы приехали на кладбище, находившееся в двух верстах от Севастополя, адмирал выразил удивление, что мы так долго ехали. Заметил таки! Не без улыбки я ему доложил, что дорога отвратительная и можно было сломать рессоры. Прелестная же спутница в свою очередь не смолчала и решила уколоть своего кавалера — «с Вами так хорошо и весело, адмирал, что я даже не заметила, как мы доехали». Ну, думаю, попался бедный старик, как то он теперь вывернется? Василий Максимович понял свою нетактичность и, помогая своей спутнице вылезти из машины, он сказал: «Вот именно, я надеялся, что машина поломается по дороге, и мы тогда сможем на законном основании продлить до вечера наш тет-а-тет». Тут уже пришлось смутиться мне. В словах адмирала звучал прозрачный намек на мою недальновидность. Я поторопился извиниться, на что адмирал ехидно заметил: «Я думал, что Вы — только ревностный, но Вы еще и ревнивый». После этого все мы долго смеялись.
Чтобы попасть на самое кладбище, нужно было спуститься под гору. Адмирал предложил мне идти на разведку, а сам со своей спутницей удалился в совершенно противоположную сторону. Я уже давно сидел на кладбище, где около часа ожидал нашу парочку. Словом, эта поездка заняла почти целый день и мы к вечеру только вернулись в город.
В пятницу на страстной неделе, когда я утром пришел к адмиралу, он меня ознакомил с содержанием телеграммы, только что им полученной из Петербурга. Адмирала торопили со смотром, ибо его присутствие было необходимо в столице.
«Придется нам с Вами, Владимир Владимирович, встречать Пасху в дороге. Сегодня же вечером необходимо выехать в Баку для инспекции Каспийского моря».
«Делать нечего, хозяйка…» Я забежал домой предупредить жену и помчался на вокзал, чтобы заказать купе в вечернем поезде.
Инспекторский смотр Черноморскому флоту был закончен, и таким образом я в этот день был свободен. Мы условились с адмиралом встретиться в 5 часов вечера уже в самом поезде.
Помню, было уже без пяти минут пять, когда мы с женой подъехали к вокзалу. На дебаркадере — блестящая группа начальствующих лиц во главе с Командующим флотом, собравшихся проводить Инспектирующего. Адмирал Зацаренный, видимо, очень волновался и все время выискивал кого-то по сторонам; увидев меня, он вскрикнул: «Ну, вот, наконец то и он! а я, батенька, уже подумал, что мне придется ехать без Вас!» На это адмирал Эбергардт ответил: «Я же Вам говорил, что Вы беспокоитесь напрасно; лейтенант Скрябин никогда не торопится, но и никогда не опаздывает». «Качество редкое и достойное морского офицера» заметил Зацаренный. После дружеских рукопожатий, мы с адмиралом поднялись в наш вагон 1-го класса и остались один на один
До конца моих дней не забуду я эту памятную поездку с адмиралом Зацаренным, за время которой мы с ним сблизились и подружились, как могут подружиться между собой старый и младый. Видя мою неопытность и малое знакомство с жизнью, он успел и сумел, как редкий из педагогов, передать мне за сравнительно короткое время столько знаний, столько интересных мыслей, что и сейчас, на склоне моих лет, я с благодарностью вспоминаю и дорожу его советами.
В субботу к вечеру мы подъехали к Новороссийску. Остановка была целых 20 минут и потому адмирал решил пойти в буфет и выпить горячего чаю. Через несколько минут к нам подошел начальник станции и, удостоверившись, что перед ним находится адмирал Зацаренный, молча протянул ему телеграмму, только что полученную из Петербурга. Адмирал прочел телеграмму и тоже молча дал ее мне. «Поздравляю с Монаршей милостью, с производством в полные адмиралы. Григорович».
Я сейчас же встал навытяжку и поздравил адмирала, а потом говорю: «Ваше Высокопревосходительство, как то неловко пить чай за чье-либо здоровье, разрешите предложить хотя бы рюмку водки?» Адмирал рассмеялся и приказал подать две большие рюмки водки и буттерброды с икрой.
Убаюканный мерным движением поезда я проснулся на следующее утро только в 9 часов. Адмирал уже встал и уже успел переменить погоны на своей тужурке. Новенькая пара с тремя орлами была им припасена в дорогу, ибо он, конечно, знал о своем производстве на Пасху. Поздоровались, похристосовались, и я заказал проводнику чай, который через пять минут был нам подан. Достал из моего чемодана сладкий пирог и печенья, которые дала мне с собой жена. Василий Максимович был в самом благодушном настроении. Он шутил, острил и прохаживался на мой счет: «Ну, Владимир Владимирович, если хотите иметь успех у Бакинских красавиц, советую снять с руки обручальное кольцо».
По этому поводу я ему рассказал про моего курсового офицера в Александровском военном училище, капитана Курилко, который, когда ездил с юнкерами на институтские балы, всегда снимал обручальное кольцо и, когда представлялся хорошенькой барышне, всегда говорил: «Гвардии капитан Курилко» и неизменно прибавлял «холостой».
В Баку мы были встречены Главным Командиром порта контр-адмиралом Клюпфелем, Командиром Каспийского экипажа и прочими начальствующими лицами. На квартире Главного Командира нас ждал роскошный обед. Хозяйка и ее дочери были с нами очаровательно милы и угощали нас, как нигде. Вечером начался наплыв гостей, и мы с адмиралом познакомились со всей местной знатью. Молодежь танцовала и веселилась до упаду.
На следующий же день адмирал произвел смотр всем портовым учреждениям, а во вторник, после осмотра нескольких небольших судов Каспийской флотилии, мы с адмиралом перебрались на посыльное судно «Аракс» и после обеда снялись с якоря, чтобы следовать на южную оконечность Каспийского моря к Астрабадской морской станции, где у персидских берегов русские рыбаки находятся под охраной русских военных моряков.
На «Араксе» за нами ухаживали, как за хорошенькими барышнями. Командир лез из кожи, чтобы всем угодить адмиралу. Вечером в кают-компании ужин затянулся далеко за полночь. В первый, да и в последний, пожалуй, раз в жизни я видел такое количество свежей осетровой икры, которая была подана на стол в большой суповой миске, полной до краев.
Сколько под такую исключительную закуску было выпито водки, трудно сказать. Помню только, что на следующее утро я проснулся в отведенной мне каюте, но не на койке, а на палубе, по которой меня перекатывало с одного бока на другой. Жесточайший норд-вест, задувший ночью, развел такую волну, что идя попутным ветром, наш маленький «Аракс» бултыхался с борта на борт, как маятник. Этой качкой я был вышвырнут из моей койки и так крепко спал, что даже и не заметил ничего. Вот, что значит осетровая икра и водка! Некоторые размахи корабля доходили до 20-30 градусов.
За обедом много смеялись, ибо совершать трапезу при такой качке это целая школа эквилибристики. Из военных кораблей в Каспийской флотилии в то время было 4 или 5 судов. Один из самых старых и допотопных, переходной эпохи, стоял на мертвых якорях в Астрабадском заливе. Морских офицеров, желающих плавать в Каспийском море почти не было, и поэтому главный контингент состоял из тех, так называемых неудачников, к которым судьба была не очень милостива и пребывание которых в морской среде было не весьма желательно.
Как у нас в армии в свое время была знаменитая Кушка, где-то на границе с Тибетом, куда ссылали за всякие неудачные проступки, так и во флоте были Каспий или Амурская флотилия на Дальнем Востоке. Почти весь личный состав блокшива, на который мы попали, начиная с командира, производил какое-то тяжелое и гнетущее впечатление. Командир был определенно ненормальным, и адмирал, учитывая это, не проявлял особенной строгости.
Вся Астрабадская станция представляла собой небольшую, бедную рыбацкую деревеньку, находившуюся в исключительно неблагоприятных условиях существования. Голый песчаный берег, почти лишенный какой-либо растительности, расположенный около устья небольшой реченки и весь заросший камышом, рассадником миллиардов комаров. Ходить просто по берегу, по земле, невозможно из-за необычной толщи прибережного песочного слоя. Все домики стояли на высоких сваях, вместо улиц проложены мостики, по которым только и можно ходить. Никакого скота, кроме собак, держать невозможно. Вечером все жители надевают на головы сетки, ибо без них вы будете, буквально, заедены комарами. Чего только ни делали, чтобы избавиться от них, но все напрасно. В этой деревне нам показали одного старика, который превратился в настоящего троглодита, разучившегося говорить и могущего произносить только какие-то нечленораздельные звуки, напоминающие мычание.
Единственное развлечение для экипажа блокшива, это — маленький городок Энзели, находящийся в нескольких километрах, и охота в горах южнее Энзели. В Энзели мы простояли целый день и наслаждались живописными местными садами, полными чудных и разнообразных роз. Купил для жены маленький персидский, замечательной ручной работы ковер, а для себя не нашли ничего лучше как целый короб спичек, за который заплатил исключительные гроши. В то время у нас в России коробочка спичек стоила одну копейку, а здесь за копейку мне дали четыре коробки.
Вернувшись в Баку, адмирал поблагодарил Клюпфеля за гостеприимство, и после прощального обеда мы в тот же вечер укатили на. север. В Новороссийске я расстался с Василием Максимовичем Зацаренным. Он поехал прямо в Петербург, а я пересел на поезд, идущий в Севастополь. На прощанье адмирал меня расцеловал и поручил передать Командующему флотом его сердечную благодарность за столь блестящего адъютанта, и пакет в личные руки адмирала Эбергардта.
Вернувшись в Севастополь, я поехал на «Георгий Победоносец» и передал пакет в руки Командующего. На утро, при подъеме флага, адмирал, здороваясь с нами, остановился против меня и сказал: очень рад, что Вы, Владимир Владимирович, блестяще оправдали мое доверие к Вам, что видно из письма адмирала Зацаренного, которое Вы мне доставили. От себя лично и от лица службы благодарю Вас!»
В. В. Скрябин
(3 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- Адмирал Сенявин. – В. К. Пилкин
- №119 Ноябрь 1972 г.
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
- Вооруженные силы Рижского залива перед боем на Кассарском плесе. – В.Б.
- Как английские коммерсанты помогали Германии во время первой великой войны. – И.И. Бобарыков
- Хроника «Военной Были» ( № 125)
- Рота Его Высочества Морского Наследника Цесаревича кадетского корпуса. – Б. А. Щепинский
- Рота Его Высочества Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича Кадетского корпуса (Продолжение). – Б. А. Щепинский
- Капитан 1 ранга Владимир Иванович Семенов (1867-1910). – Г. Усаров
Loading ...