ВОЕННАЯ БЫЛЬ

«Не сильна засада огородою, а сильна засада воеводою». Русская пословица.

 Причины войны.

Симоносекский договор 1895 года, которым окончилась война Китая с Японией, был встре­чен сильным протестом в этой последней. По настоянию России, Япония отказалась от Ляо­дунского полуострова, а в 1898 году Россия по­лучила от Китая в арендное пользование на 25 лет южную оконечность Ляодуна — Квантунскую область с незамерзающею гаванью Порт- Артура. Занятие русскими Порт-Артура глубо­ко задело японцев, лишившихся с этим портом главнейшего результата своей победоносной войны с Китаем.

В 1903 году Япония предложила России выяснить вопрос о Корее и Манчжурии. Пере­говоры велись при воинственном настроении, охватившем японский народ, и 24 января 1904 года японское правительство прервало дипло­матические сношения с Россией.

Первый период военных действий: от начала войны 27 января 1904 года до высадки япон­цев на Ляодун 22 апреля (все числа по ст. ст.).

В ночь с 26 на 27 января японский флот про­извел внезапное нападение на нашу Порт-Артурскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде. Броненосцы «Цесаревич», «Ретвизан» и крей­сер «Паллада» были подорваны японскими ми­нами.

Сооружение в Порт-Артуре крепости 2-го класса предполагалось закончить к 1909 году и оно должно было обойтись в 17 миллионов рублей. К 1904 году на оборонительные рабо­ты было отпущено 4 миллиона 600 тысяч руб­лей, т. е. менее одной трети потребной суммы. Батареи приморского фронта были почти гото­вы, но на сухопутном фронте из предполагав­шихся шести фортов был закончен лишь форт номер 4-ый. Форты номера 1-ый, 2-ой и 3-ий были закончены вчерне. Был начат форт но­мер 5-ый, а форт номер 6-ой и вовсе не начи­нался. Форты строились близко от города и го­ры: Высокая, Дагушань и Сяогушань не укре­плялись. Плачевное состояние крепости усугу­блялось наличием в 35 верстах от Порт-Арту­ра коммерческого порта Дальний, на построй­ку которого было затрачено 40 миллионов руб­лей. Для защиты Порт-Артура имелось: стрел­ков, артиллеристов, сапер, дружинников и мо­ряков свыше 50-ти тысяч человек ). Началь­ником Квантунского Укрепленного Района со­стоял генерал Стессель, а комендантом крепо­сти был назначен генерал Смирнов, этим в Порт-Артуре создавалось двоевластие.

В первые недели войны, японский флот не-

1) В Порт-Артуре находились: 4-ая Восточно-Си­бирская Стрелковая дивизия, генерал Фок, Восточно­-Сибирские Стрелковые полки, 13-ый, 14-ый, 15-ый и 16-ый, и 4-ая Восточно-Сибирская Стрелковая артил­лерийская бригада, 7-ая Восточно-Сибирская Стрелко­вая дивизия, генерал Кондратенко, Восточно-Сибир­ские Стрелковые полки, 25-ый, 26-ой, 27-ой и 28-ой, и 7-ой Восточно-Сибирский Стрелковый артиллерий­ский дивизион, 5-ый Восточно-Сибирский Стрелковый полк, три запасных батальона, три дружины, Квантунская Крепостная артиллерия, Саперный батальон, Казачья сотня, Квантунский Флотский Экипаж.

сколько раз подходил к Порт-Артуру для его бомбардирования. Чтобы обеспечить высадку своих войск на Ляодунский полуостров, японцы трижды пытались заградить нашим судам вы­ход из Порт-Артурской гавани, посылая ком­мерческие пароходы нагруженные камнем. Па­роходы должны были дойти до входа в гавань и там затопиться, но это им не удавалось.

В конце февраля, в Порт-Артур прибыл но­вый командующий эскадрой, адмирал Макаров. Своими выходами в море, он поднял дух наших моряков, приунывших от первых неудач. К не­счастью, 31 марта адмирал Макаров погиб с броненосцем «Петропавловск», который взо­рвался у Порт-Артура на японской мине и в две минуты затонул. Погибли 31 офицер и 624 мат­роса.

Моя поездка на войну.

В январе 1904 года я находился в Санкт- Петербурге, в отпуску из моей части, — Дубненской Крепостной артиллерийской роты. Я при­сутствовал 27 января на Высочайшем выходе в Зимнем дворце, куда офицеры Петербургского гарнизона были вызваны Государем на молеб­ствие и объявление войны Японии. На другой день я пошел в Главное Артиллерийское Упра­вление проситься на войну Там, на мою прось­бу о переводе в Действующую Армию, Началь­ник Отделения личного состава полковник Миловзоров строго сказал: «подпоручик, вы не знаете правил. Если вы хотите быть переведен­ным, вы должны подать рапорт по начальству на месте вашего служения. В этот же день, т. е. 28 января, я со скорым поездом выехал из Петербурга к себе в Дубно. Уже в вагоне, я за­готовил обстоятельный рапорт, каковой по при­езде подал коменданту форта полковнику Козьякову. «Что вас толкает ехать на Дальний Восток»? Я почтительно доложил о моем жела­нии послужить Царю и Отечеству и просил ко­менданта переслать мой рапорт в Петербург, где я подготовил почву для моего перевода в Главном Артиллерийском Управлении. «Вы, подпоручик, не знаете правил. Ваш рапорт бу­дет препровожден в Штаб Киевского Военного Округа». Через несколько дней писарь из кан­целярии вручил мне конверт с красной сургуч­ной печатью. Вскрываю и нахожу в нем мой рапорт, с резолюцией коменданта: «На перевод подпоручика Юзефовича в Действующую Ар­мию не согласен. Полковник Козьяков». Что делать? Как попасть на войну? Взял книги Сво­да Военных Постановлений 1869 года и нашел, что заболевший офицер для поправления здо­ровья может получить четырехмесячный от­пуск с сохранением содержания. Я подал ко­менданту форта соответствующий рапорт, про­ся о назначении врачебной комиссии для осви­детельствования моего здоровья на предмет увольнения в четырехмесячный отпуск во все города Российской Империи. Полковник Козья­ков вскипел: «Хотели воевать, а теперь боль­ны».

Во врачебной комиссии в городе Дубно, под председательством командира 41-то пехотного Селенгинского полка и двух врачей, я жаловал­ся на боль в груди. Врачи выстукали меня и спросили, что я хочу. «Четырехмесячный от­пуск по болезни». Врачебная комиссия дала разрешение.

12 марта, перед отъездом, я зашел к старше­му офицеру роты поручику Потопольскому по­прощаться и сознался ему, что еду на войну. Он обещал держать это в секрете и пожелал мне получить орден Святыя Анны четвертой степени «За храбрость». В этот момент я вспо­мнил, что мой дед имел и что мой отец имеет саблю с надписью «За храбрость».

Проездом через город Балашов, Саратов­ской губернии, где мой отец был уездным во­инским начальником, я сделал остановку. «Приехал домой провести Пасху»? — спросил отец. «Нет, я еду на Дальний Восток». «День­ги тебе нужны»? «Да, двести рублей думаю хватит». «Когда выезжаешь»? «Сегодня вече­ром». «Пойдем в церковь отслужить напутст­венный молебен», — сказал мой отец.

До Иркутска, пассажирскими поездами, я доехал в две недели. В Иркутске я присоеди­нился к батарее 8-го Восточно-Сибирского Стрелкового артиллерийского дивизиона, сле­довавшей воинским поездом во Владивосток С батареей я, верхом на лошади, 2 апреля пере­ехал Байкальское озеро, шириною около 50-ти. верст. Сильно таяло, лед трещал, и мне кажет­ся, что наш эшелон был последним, допущен­ным к переправе. В 1904 году Круго-Байкальская железная дорога еще не была закончена и воинские части переправлялись через Байкаль­ское озеро, зимой по льду, а летом на судах. В Харбине, я пересел на воинский поезд, отхо­дящий в Мукден. Из Мукдена в Ляоян я про­ехал на площадке товарного поезда.

13 апреля, в Ляояне явился в Управление Инспектора Артиллерии Манчжурской Армии, где исполняющий должность штаб-офицера для поручений штабс-капитан Новогонский спро­сил меня, не хочу ли я назначения в Порт-Ар­тур на вакансию младшего офицера в 3-ей ба­тарее, 7-го Восточно-Сибирского Стрелкового артиллерийского дивизиона. Я ответил: «это то, о чем я мечтал — участвовать в боях на суше и видеть морские бои».

В Порт-Артур я прибыл 15 апреля. Пред­ставился командиру дивизиона полковнику Мехмандарову и командиру батареи подпол­ковнику Чхейдзе. Пришло приказание отпра­вить два орудия под командой офицера на недельное дежурство в Большой Голубиной бух­те. Подполковник Чхейдзе вызвал офицеров батареи, взглянув на меня, сказал: «вот, под­поручик Юзефович за тем и приехал, отправ­ляйтесь немедленно».

Второй период военных действий: от высадки японцев на Ляодун, 22 апреля до тесного обло­жения крепости 17 июля.

Японцы высадились 22 апреля у Бицзыво и, захватив железную дорогу на участке между станциями Вафандян – Пуландян, прервали связь крепости с Манчжурской Армией. С тех пор Порт-Артур был предоставлен собственным силам.

После боев с японцами на Квантунском по­луострове 13 мая у Кинчжоу, 13 июня у горы Куинсан, 13-14 июля на передовой горной по­зиции и 17 июля на Волчьих горах, части Порт- Артурского гарнизона, сражавшиеся на передо­вых позициях, отошли к крепости.

В этот второй период военных действий, я находился на передовых позициях и участво­вал в боях 13-14 июля и 17 июля. Вот, как это было: 12 мая, нашей 3-ей батарее, 7-го Восточ­но-Сибирского Стрелкового артиллерийского дивизиона, было приказано выступить из Порт- Артура на передовые позиции у дер. Суанцайгоу По какому-то случаю, батарея выступила в поход лишь с четырьмя орудиями. Утром 13 мая, была слышна орудийная стрельба у Кинч­жоу. Батарейный командир подполковник Чхейдзе с капитаном Скрыдловым и штабс-капитаном Костровым выехал на разведку по­зиций, на случай вызова батареи. Подпоручик Соколовский и я, оставались сидеть в китай­ской фанзе в дер. Суанцайгоу. «Так что, Ваше Благородие, в бухту Инчензы вошли два япон­ских миноносца», докладывает прибежавший наблюдатель. Подпоручик Соколовский, как старший, отдает приказания: «послать за ко­мандиром батареи, подать лошадей, батарее выезжать на позицию». Через несколько ми­нут мы рысью выехали из дер. Суанцайгоу на песчаный берег бухты Инчензы. Подпоручик Соколовский командует: «Батарея с передков». Два японские миноносца отчетливо видны в бухте. Они стоят неподвижно в кильватерной колонне, бортами обращенными к нам. Солнце позади нас и в глаза японцам. Они нас, вероят­но, не замечают. Я, как младший, ожидаю ко­манды открыть огонь, но ее от подпоручика Со­коловского не последовало. Возможно, что он полагал, что наша задача только отражать вы­садку японцев и ожидал спуска шлюпок. При­скакал подполковник Чхейдзе со своими офи­церами. Японские миноносцы начали выходить из бухты. Когда мы вернулись в нашу фанзу, я измерил на карте расстояние до островка, у которого находились миноносцы. Дистанция оказалась четыре версты. «Эх, следовало об­стрелять японские миноносцы, верное Золотое Оружие», сказал подполковник Чхейдзе.

16 мая мне было приказано вести лошадей батареи на водопой. Ручей был внизу, впереди наших окопов. Я проехал еще несколько впе­ред, в сторону японцев. Из ближайших кустов раздался ружейный выстрел. Эта первая вы­пущенная в меня пуля пробила мой левый по­гон. Полдюйма ниже — и я был бы ранен. По возвращении в Россию, я рассказал об этом мо­ей сестре, она не была удивлена. Гадалка ей предсказала, что я вернусь, но буду ранен в левое плечо.

20 мая я был назначен старшим офицером, делопроизводителем и заведующим хозяйством во 2-ой нештатной 4-х орудийной скорострель­ной батарее, формируемой штабс-капитаном Швиндт при 4-ой Восточно-Сибирской Стрел­ковой артиллерийской бригаде. Батарея наша сначала была послана на Волчьи горы, а затем 13 июня вызвана к горе Юпилаза. Там, к запа­ду от нея, генерал Фок указал для батареи от­крытую позицию, что повело к потерям в бою 13 июля.

В ночь на 13 июля, в палатку позади наших орудий, стоящих на позиции, где я помещал­ся с моим командиром батареи, вошел ордина­рец со словами: «записка, Ваше Благородие». Зажгли свечу и прочли: «Завтра в шесть часов утра будет наступление японцев. Полковник Ирман». Приказали денщику разбудить нас пораньше. Ровно в шесть часов утра штабс-ка­питан Швиндт и я были у орудий. Вдали была видна идущая в походной колонне японская пе­хота. Вдруг хлынул проливной дождь и ниче­го не стало видно. Когда дождь перестал, на на­шу батарею полетели шрапнели и шимозы из двух японских батарей. Мы в свою очередь от­крыли огонь по ним. Вскоре одно наше орудие было подбито, но мы продолжали стрелять по японским батареям. Ночью нам было разреше­но поставить орудия на смежную, закрытую позицию, и в бою 14 июля потерь в нашей бата­рее не было. Утром 15 июля было приказано отойти на Волчьи горы. Японцы нас не пресле­довали.

На Волчьих горах, 16 июля, я стрелял из од­ного орудия, поставленного в стороне от нашей позиции, чтобы ее не обнаруживать. Я препят­ствовал японцам окапываться на впереди лежа­щих высотах, а также одним удачным выстре­лом разогнал большую конную группу, пока­завшуюся на Мандаринской дороге.

17 июля японцы атаковали Волчьи горы и гаолян, превышавший человеческий рост, скры­вал продвижение японской пехоты. Штабс-ка­питан Швиндт, не слыша стрельбы с позиций левее нас, поехал выяснить обстановку. Кон-

КВАНТУНСКИЙ ПОЛУОСТРОВ

ный ординарец передал мне приказание взять орудия в передки и прибыть к батарейному ко­мандиру. Я командую: «номера садись, батарея рысью ма-арш», хотя в строю находились два орудия. Одно было подбито в предыдущем бою, а на другом орудии был испорчен угломер. Вижу штабс-капитана Швиндта, стоящего на возвы­шенности и держащего горизонтально обна­женную шашку — сигнал «усилить аллюр». Я командую: «галопом». Прискакали к батарейно­му командиру. «С передков» командует штабс-капитан Швиндт и открывает огонь по насту­пающим японцам. Японская артиллерия засы­пала снарядами наши два, открыто стоящие, орудия. За убылью орудийной прислуги, поло­жение становилось критическим. Штабс-капи­тан Швиндт машет носовым платком. Это наш условный сигнал: «подать передки». Подскака­ли передки, но ездовые не смогли сдержать разгоряченных лошадей и сделать остановку для взятия орудий в передки и они уска­кали прочь без орудий. «Вынуть замки из орудий» приказывает штабс-капитан Швиндт. В это время подбегает со своей охотничьей ко­мандой поручик Бурневич и на руках откаты­вает наши орудия к передкам. Наши раненые также были унесены. Убитые остались на поле сражения. Видевшие в каком отчаянном поло­жении мы находились уже донесли генералу Стесселю, что 2-ая нештатная батарея захваче­на японцами.

За спасение орудий поручик Бурневич, по Статуту был награжден орденом Св. Великому­ченика и Победоносца Георгия 4-ой степени. Командир батареи штабс-капитан Швиндт был представлен к «Золотому Оружию» Я был спро­шен командиром батареи, что мне желательно получить за бой на Волчьих горах, чин или ор­ден Св. Владимира По застенчивости я на его вопрос ничего не ответил.

Третий период военных действий: от начала тесного обложения крепости 17 июля до сдачи Порт-Артура 20 декабря.

Заняв Волчьи горы, японцы приступили к установке осадных батарей. 25 июля началась бомбардировка города, укреплений и гавани, не прекращавшаяся до конца осады. С японских батарей крепость простреливалась насквозь. Японские снаряды долетали до эскадры, стояв­шей в гавани. Чтобы избежать гибели на внут­реннем рейде, наша эскадра, 28 июля вышла в море для прорыва во Владивосток. Эта попыт­ка ей не удалась. В сражении с японской эс­кадрой адмирал Витгефт, командующий нашей эскадрой, был убит. Эскадра вернулась в Порт-Артур и разоружилась. Морские орудия, устано­вленные на сухопутном фронте и десанты с су­дов много содействовали отбитию последующих штурмов.

После боя на Волчьих горах, нашей 2-ой нештатной батарее был дан пятидневный от­дых, а затем батарея была поставлена на пози­цию на Северном фронте крепости у правого Кумирненского редута.

29 июля, по приказанию начальника Север­ного фронта крепости полковника Семенова, я был послан с двумя орудиями на гору Сиротку. Вот его телефонограмма моему батарейному командиру штабс-капитану Швиндт: «Прошу немедленно назначить один взвод для обстре­ливания неприятеля с горы Сиротка. В при­крытие будет дана полурота 3-ей роты, 16-го полка. Прошу поставить прикрытие так, что­бы оба орудия были в безопасности. Для намечения цели и позиции заранее послать офицера на верхушку горы Сиротки, а затем уже этому офицеру встретить полубатарею, чтобы она зря не находилась вблизи неприятеля. Немед­ленно по окончании обстрела, не задерживаясь, вернуться обратно. О результате стрельбы до­ставить мне подробное донесение. Полковник Семенов».

Гора Сиротка оборонялась охотничьей ко­мандой подпоручика Наседкина — 70 стрелков — и была лучшим наблюдательным пунктом, по выражению генерала Стесселя «окном кре­пости».

Вот телефонограмма подпоручика Наседки­на полковнику Семенову, от 6 часов 25 минут вечера, 28 июля: «Заметно движение японской пехоты с севера. В 1 час 30 минут дня, прошла рота пехоты, 50 человек кавалерии и сейчас прошло около батальона, и еще идут. После обе­да, по горе Сиротке, японцы стреляли из поле­вых и горных орудий. Прошу прислать сюда, хотя на день, два орудия, которые могут вос­пользоваться удобным моментом. Подпоручик Наседкин».

Согласно этой просьбе я и был послан на гору Сиротку 29 июля. На выстрелы прискакал к Сиротке полковник Ирман. Надо сказать, что полковник Ирман всегда лез в самые опасные места. Стессель называл его: «храбрейший из храбрых». Указав мне для обстрела дер. Тайвуанзуан, где было замечено скопление японцев, полковник Ирман добавил: «генерал Кондра­тенко сегодня что-то скучный, надо его разве­селить». Полковник Ирман послал генералу Кондратенко донесение о моей стрельбе и впо­следствии представил меня к награждению ор­деном Св. Великомученика и Победоносца Геор­гия.

Вот заключительные строки этого представ­ления: «Своею стрельбою из двух орудий с близких дистанций подпоручик Юзефович рассеял японцев, находившихся перед горой Сироткой, а также заставил замолчать их сильнейшую числом артиллерию, чем облегчил по­ложение оборонявших гору Сиротку охотников и способствовал дальнейшему удержанию в на­ших руках горы Сиротки, этого важного и луч­шего передового наблюдательного пункта кре­пости Порт-Артура. В деле 29 июля подпору­чик Юзефович, сохраняя под огнем противни­ка полное спокойствие, мужество и распоряди­тельность, проявил себя беззаветно храбрым, лихим, свято помнящим свой долг и присягу офицером. Будучи очевидцем успешных дейст­вий взвода, свидетельствуя доблестное поведе­ние подпоручика Юзефовича в течение всей Порт-Артурской операции и приняв во внима­ние, что указанный подвиг у горы Сиротки под­ходит под статью 17 Статута по артиллерии, представляю подпоручика Юзефовича к на­граждению орденом Св. Великомученика и По­бедоносца Георгия 4-ой степени.

Командующий 4-ой Восточно-Сибир­ской Стрелковой артиллерийской бригадой, Начальник Западного фронта крепости Порт-Артур, Полковник Ирман».

Вылазка на гору Сиротку под моим коман­дованием 29 июля 1904 года, упоминается в пе­речне военных действий и в официальной ис­тории Русско-Японской войны 1904-1905 г.г.

В конце июля месяца японцы заняли горы Дагушань и Сяогушань впереди Восточного фронта крепости, и 3 августа командующий японской осадной армией генерал барон Ноги предложил генералу Стесселю сдать Порт-Ар­тур.

Наша 2-ая нештатная батарея 4 августа бы­ла отведена от Кумирненского редута к чумным баракам, где и находилась на позиции до конца обороны. Во время рытья окопов на нашей но­вой позиции у чумных бараков приехал к нам на батарею генерал Стессель со своим адъютан­том поручиком Невельским. Обращаясь к ниж­ним чинам, генерал Стессель говорил: «Вчера японцы предлагали мне сдать Порт-Артур. Я взял лист чистой бумаги, нарисовал кукиш и послал».

Первый штурм.

С утра 6 августа японская осадная артилле­рия открыла сильнейший огонь по всему фрон­ту крепости. Отдельных выстрелов не было слышно — все слилось в сплошной гул, стон и рев. Мой батарейный командир в этот день пер­вым словом записал в журнал военных дейст­вий: «жара», но не в смысле, что жарко от японских шимоз и шрапнелей, рвущихся на ба­тарее. В этот день была жаркая погода, а штабс-капитан Швиндт всегда и прежде всего отме­чал состояние погоды.

После двухдневной артиллерийской подго­товки, японская пехота перешла в наступле­ние, ведя главный удар на Восточный фронт крепости. Штурм был отбит, но в руках япон­цев остались редуты 1-ый и 2-ой на Восточном фронте и Угловая гора на Западном фронте. Потерпев неудачу в овладении Порт-Артуром открытой силой, японцы обратились к посте­пенной атаке, приближаясь к фортам и укреп­лениям траншеями и окопами. За отражение августовского штурма, Государь Император, пожаловал генералу Стесселю орден Св. Вели­комученика и Победоносца Георгия 3-ей степе­ни и звание генерал-адъютанта Его Величест­ва.

17 августа я был командирован, в числе не­скольких офицеров полевой артиллерии, на по­полнение убыли в крепостной артиллерии. Пробыв одну неделю на батарее литера «Б», я был назначен передовым артиллерийским на­блюдателем для донесений по телефону началь­нику Квантунской крепостной артиллерии ге­нералу Белому о стреляющих японских осад­ных батареях. Мне было предоставлено самому избрать наблюдательный пункт. Я располо­жился на укреплении номер 3, откуда был до­статочно хороший кругозор.

Второй штурм.

6 сентября японцы атаковали Высокую го­ру на Западном фронте и Водопроводный и Кумирненские редуты на Северном фронте крепо­сти. Редуты японцы заняли, но их атака на Вы­сокую гору была отбита.

С 18 сентября они начали бомбардировать Порт-Артур одиннадцатидюймовыми бомбами, которыя легко разрушали все закрытия и даже бетонные казематы, своды которых были рас- читаны на сопротивление лишь шестидюймо­вым снарядам. Форт номер 3 и укрепление но­мер 3 были первыми подвергшимися этой бом­бардировке. Измерив дно от разорвавшейся бомбы, я телефонировал генералу Белому, что японцы стреляют из одиннадцатидюймовых гау­биц. Генерал Белый и сам мог в этом убедиться, так как японцы не замедлили открыть огонь по городу.

В конце сентября я заболел тифом и был по­мещен на плавучий госпиталь «Монголия», сто­явший в гавани.

Третий штурм.

17 октября японцы вновь предприняли штурм Восточного фронта на участке от бата­реи литера “Б” до укрепления номер 3. Штурм был отбит, но японцы удержались на гласисах атакованных фортов.

Зная, что единственным источником попол­нения убыли в гарнизоне являются наши госпитали, так как выздоравливающие возвращались в строй, японцы обстреливали госпиталя в горо­де и в гавани. Плавучий госпиталь «Монголия» в октябре месяце, когда я там находился на из­лечении, подвергнулся обстрелу. Повреждения были надводные и «Монголия» не затонула, но таковые же госпиталя «Ангара» и «Казань» были затоплены в гавани японскими снаряда­ми.

Однажды, лежа в полузабытьи, я вижу, что в мою каюту на «Монголии», входит священник и, ничего не говоря, подает мне Крест. Прило­жился ко Кресту и почувствовал себя лучше. Из госпиталя я выписался 12 ноября и явился генералу Белому. «Мой адъютант поручик Воз­несенский просится на батарею. Знакомы-ли Вы с канцелярией?» «Так точно, Ваше Прево­сходительство», ответил я не задумываясь. «На­градное дело запущено. Приведите его в поря­док и по вечерам приходите ко мне с докладом на мою квартиру».

Четвертый штурм и последние дни обороны.

К 13 ноября японцы уже были во рвах фор­та номер 2, форта номер 3 и укрепления номер 3 и подошли своими окопами на 60 шагов к Ки­тайской стенке и на 45 шагов к батарее литера «Б». Утром 13 ноября японская артиллерия от­крыла ураганный огонь, а в 12 часов дня пехо­та бросилась на штурм укреплений Восточного фронта на участке от батареи литера «Б» до укрепления номер 3. Все многочисленный ата­ки японцев к вечеру были отбиты. Также была отбита их ночная атака на Курганную батарею.

Находясь на штабной должности, я не был участником отбития ноябрьского штурма, но вот записи моего бывшего батарейного командира штабс-капитана Швиндт в журнале военных действий 2-ой нештатной батареи: «13 ноября штурм на укрепление номер 3. В час дня пока­зались японцы взлезавшие на бруствер>. Толь­ко что мы успели сделать по ним первый вы­стрел, как японцы поспешнее, чем взбирались наверх, сбегают вниз, преследуемые нашими стрелками. Некоторые молодцы, стоя во весь рост на валу, стреляли по бегущим японцам. Та­кая же картина вскоре повторилась еще раз- После ночного штурма на скате Курганной ба­тареи трупов японцев, что мух на бумаге с кле­ем».

На Западном фронте крепости, с 14 по 22 но­ября, японцы вели яростныя атаки на Высокую гору, на которой имелись лишь окопы и укре­пления полевого типа. Они непрерывно долби­ли ее снарядами всех калибров, превращая Вы­сокую гору в огнедышащий вулкан. Одних одиннадцатидюймовых бомб японцы выпустили за это время по Высокой горе больше четырех тысяч. За истощением пехотных и морских ре­зервов, для обороны Высокой горы были ис­пользованы нестроевые и госпитальные коман­ды. Вечером 22 ноября гора Высокая была взя­та японцами. У начальника сухопутной оборо­ны генерала Кондратенко вырвались слова: «это начало конца».

2 декабря, на форту номер 2, генерал Кон­дратенко был убит разрывом одиннадцатидюй­мовой бомбы.

Заняв Высокую гору, с которой открывался вид на гавань (от Высокой горы до гавани 4 вер­сты), японцы приступили к расстрелу нашей эскадры, стоявшей в гавани. Через пять дней суда Порт-Артурской эскадры были затоплены японскими одиннадцатидюймовыми бомбами.

В Управлении Квантунской Крепостной Ар­тиллерии я занимался днем, а вечером прино­сил бумаги для доклада генералу Белому на его квартиру. Прихожу к нему на мой первый до­клад. «Заготовьте на себя наградной лист. Я хо­чу представить Вас к награде за службу на 3-ем укреплении, где Вы, несмотря на ежедневное, жестокое обстреливание укрепления, всегда на­ходились на своем посту и своевременно доно­сили мне о стреляющих японских батареях». Я ответил: «слушаю, Ваше Превосходительство». Но сам на себя я наградного листа, по скромно­сти, не заготовил и не принес его генералу Бе­лому для подписи.

Составляя наградные списки на нижних чи­нов Квантунской Крепостной Артиллерии, я сначала помещал тех, кто, согласно Статуту, имел бесспорное право на награждение Георги­евским крестом, т. е. кто, будучи ранен, оставал­ся в строю до окончания боя. «Если оставался в строю, следовательно был легко ранен», говорил генерал Белый и вычеркивал первые попавши­еся фамилии. В другой раз я опять включал вы­черкнутых в наградный список. При удобном случае я доложил генералу Белому, что не все офицеры Квантунской Крепостной Артиллерии имеют ордена Св. Анны 4-ой степени. «Не име­ют, значит — не заслужили. Впрочем, кто та­кие?» Я назвал фамилии. «Заготовьте на них наградные листы».

Как-то генерал Белый послал меня к на­чальнику полевой артиллерии в Порт-Артуре генералу Никитину. Что я должен был ему до­ложить, я теперь не помню, но помню, сообра­зил, что лучшее время для доклада это в пол­день, т. е. время обеда. Явился на квартиру ге­нерала Никитина и, доложив, что было нужно, собрался уйти. «Вы, подпоручик, обедали»? «Никак нет, Ваше Превосходительство». «У нас сегодня жареный поросенок. Отобедайте с на­ми». Поросенок в декабре месяце был редко­стью. Гарнизон Порт-Артура питался конским мясом, которое отпускалось по четыре фунта на человека, здоровым два раза, а больным четыре раза в неделю. К обеду пришел генерал

Фок, начальник сухопутной обороны крепости после смерти генерала Кондратенко. За столом, в присутствии адъютанта генерала Никитина, капитана Правикова, я был свидетелем разго­вора двух генералов, Георгиевских кавалеров за Русско-Турецкую войну, 1877-1878 г.г. Гене­рал Никитин: «Я, Ваше Превосходительство, каждую ночь обхожу позиции и поверяю бди­тельность гарнизонов на фронтах и укреплени­ях». Генерал Фок: «А я, Ваше Превосходитель­ство, ночью ничего не вижу. Я хожу днем».

На Восточном фронте крепости японцы под­вели минныя галлерии под бруствера фортов номер 2 и номер 3 и укрепления номер 3 и, взор­вав заложенный мины, овладели: 5 декабря фортом номер 2, 15 декабря фортом номер 3, и 18 декабря укреплением номер 3.

Вот запись штабс-капитана Швиндта, в жур­нал военных действий, 18 декабря: «В 9 часов утра большой взрыв на укреплении номер 3, за которым последовал адский огонь по всему пра­вому флангу. Через несколько минут в бреши показалась лестница, и японцы по одному лезут вверх. Батарея, по неимении снарядов, стреля­ла по ним редчайшим огнем».

19 декабря японцы атаковали Большое Ор­линое Гнездо, командующую высоту и такти­ческий ключ второй оборонительной лини Во­сточного фронта крепости. После ряда ожесто­ченных атак, они им овладели.

Заключение.

От недостаточного питания и бессменной службы силы защитников Порт-Артура дошли до крайнего изнурения. В гарнизоне развива­лись болезни: цынга, дезинтерия и куриная сле­пота. В госпиталях не хватало медикаментов и перевязочных материалов. Вместо ваты и кор­пии щипали морские канаты. За 328 дней, истек­ших с начала военных действий, Порт-Артурский гарнизон и Порт-Артурская эскадра понес­ли огромныя потери и личном составе. Число убитых, пропавших без вести, умерших от ран и болезней и погибших в море простиралось до 17000 человек, что составляло одну треть пер­воначального числа защитников крепости.2) По данным коменданта Порт-Артура генерала Смирнова на 19 декабря в крепости находилось:

2) Морской врач Я. И. Кефели: «По уходе гарни­зона в плен, в госпиталях японцами обнаружено бы­ло 18.000 больных и раненых. По сведениям Главного Военно-Медицинского Управления, заведомо непол­ным в Порт-Артуре убито и умерло от ран и болез­ней сухопутных чинов 12.000 человек. Умерших в мор­ских командах было свыше 3.000 человек. Первона­чальная численность личного состава около 50.000 человек. Приблизительно, каждый третий из гарнизона по­ложил жизнь свою в Артуре». Порт-Артур. Воспоми­нания участников. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк, 1955, стр. 370.

стрелков и моряков 12500, артиллеристов 5000, сапер 500 и нестроевых 1000. В госпиталях ле­жало 20500 раненых и больных.

Не имея никакой надежды на освобождение крепости и помощь от генерала Куропаткина, проигравшего в августе месяце сражение у Ляояна и отступившего на север, генерал Стессель признал дальнейшее удержание Порт-Артура невозможным и выслал парламентера к генера­лу Ноги. 20 декабря была подписана капитуля­ция Порт-Артура и генерал Стессель телегра­фировал Государю Императору:

«Великий Государь, прости нас. Мы сделали все, что было в силах человеческих. Суди нас, но суди милостиво. Одиннадцать месяцев непре­рывной борьбы истощили наши силы»…

Японцам дорого достался их успех. Японския потери у Порт-Артура были свыше 119000 человек. 3)

Было объявлено, что японское командование сохраняет генералу Стесселю и всем сухопут­ным и морским офицерским чинам их сабли и разрешает желающим офицерам вернуться в Россию с их денщиками, предварительно дав подписку не принимать участия в войне против Японии. От Государя Императора была полу­чена телеграмма: «Предоставляю каждому офи­церу возвратиться в Россию, или разделить участь нижних чинов». Состоя в прикоманди­ровании во время военных действий, я полагал, что мне надлежит вернуться в мою часть, в Дубненскую Крепостную артиллерийскую Роту и дал японцам мою подпись: «Подпоручик Юзефович»

21 декабря, все части Порт-Артурского гар­низона были собраны на равнине к юго-западу от форта номер 5. В них оказалось до 24000 че­ловек. Эта цифра образовалась от выхода из го­спиталей около 5000 раненых и больных, же­лавших следовать в плен со своими частями, но половину из них японцы вернули в госпиталя, как совершенно неспособных сделать двухднев­ный переход до ж.-дорожной станции Чанлинзы. Из отправляющихся к месту посадки — 60 человек умерли по дороге от истощения. Слова генерала Стесселя: «люди стали тенями» не бы­ли ложны.

3) Советский военный писатель, А. И. Сорокин: «Порт-Артур стоил противнику колоссальных жертв. Японская армия, действовавшая на Квантунском по­луострове, начиная от высадки в Бицзыво и до конца осады, потеряла убитыми, ранеными и выбывшими из строя свыше 110 тысяч человек, из них до 10 тысяч офицеров. Потери противника на море равны пяти ты­сячам матросов и офицеров. На последний день осады крепости армия состояла примерно из 97 тысяч солдат и офицеров. Можно считать, что русские в Порт-Ар­туре сражались последовательно не менее чем с двух­соттысячной армией неприятеля. «Геройская оборона Порт-Артура». Издательство ДОСААФ, Москва, 1955. стр. 105.

Порт-Артур оборонялся значительно доль­ше, чем можно было рассчитывать при его неза­конченности, слабом вооружении и снабжении. Насильственная смерть Порт-Артура не надол­го предупредила естественное падение крепо­сти. Россия вправе гордиться подвигами много­страдального Порт-Артурского гарнизона, кое­му Высочайше было повелено службу считать, как и при обороне Севастополя, по расчету: один месяц за один год.

Едущие в Россию офицеры были из Дальняго отвезены, на японском пароходе «Ава-Мару» в Японию, в город Нагасаки. По высадке в Инаса — предместие Нагасаки, нас повели в каран­тин для дезинфекции нашей одежды, а затем в губернаторский сад. Там были накрыты столы на десять персон каждый, с кушаньями и на­питками. За каждым столом стоял японец в сюр­туке и в цилиндре. Наш японец кладет на при­боры визитныя карточки. Читаю: Иосида Каичи. После ужина Иосида Каичи привел нашу груп­пу, десять офицеров, к себе в дом, оказавшийся «чайным домиком», где на стенах были рус­ские надписи вроде: «здесь гулял матрос первой статьи такой-то». В гостеприимном доме Иосида Каичи нам прислуживали «гейши» и нас там прекрасно кормили.

5 января 1905 года генерал Стессель и около ста офицеров, включая меня, отбыли из Японии на французском пароходе «Остралиен», для следования морем в Россию. В Порт-Саиде мы пересели на русский пароход «Св. Николай» и прибыли в начале февраля в Феодосию.

Послесловие.

В марте месяце того же года я имел счастье представляться Государю Императору в Цар­ском Селе. Осведомившись о моем здоровье, Го­сударь спросил: «что, Вы не думали так скоро попасть на войну»? Я уклончиво сказал, что всегда желал быть на войне и, чтобы мой ответ не показался испрашиванием наград, я умол­чал, что, не имев разрешения начальства на пе­ревод, из Дубненской Крепостной Артиллерий­ской Роты в Действующую Армию, я притво­рился больным и будучи уволенным в четырех­месячный отпуск по болезни, на собственный счет проехал в Порт-Артур, где участвовал в сражениях, но не получал жалования, так как не имел аттестата на денежное довольствие.

Вершиною воинского подвига в Русско-Японскую войну была доблестная, одиннадца­тимесячная оборона Порт-Артура.

В 1907 году генерал Стессель Верховно-Уго­ловным Судом был приговорен к расстрелянию, что по Высочайшему повелению было заменено десятилетним заключением в Петропавловскую крепость в Петербурге.

«Да вознесет вас Господь в свое время», над­пись на медалях в память русско-японской вой­ны 1904-1905 г.г. Эти Высочайше установлен­ные медали для защитников Порт-Артура бы­ли серебряные, а нагрудные знаки, утвержден­ные приказом по Военному Ведомству, номер 66 от 30 января 1914 года, были железные.

А. М. Юзефович.