ВОЕННАЯ БЫЛЬ

В Гродне и амия и штаб переживали тяжелые дни. 20-ый корпус погиб «смертью лютой», це­ликом, после целого ряда доблестных боев по­пав в плен. Остальные корпуса отходили сильно потрепанные и расстроенные. Крепость Гродно, не вполне еще готовая и открытая для напа­дения немцев, защищалась малоустойчивыми ополченскими частями. Ее надо было удержать во что бы то ни стало, а между тем 2-ой корпус генерала Флуга, перебрасываемый к нам, начал только что подходить. Мы сами, то есть — штаб, едва успели проскочить из Августова. Время было действительно кошмарно-тяжелое, и если к этому прибавить, что генерал Сивере, вообще — больной старик, совершенно расхворался, а начальник штаба генерал Будберг обнаружил признаки душевного расстройства, то станет понятным та исключительная обстановка, в ко­торую мы попали. О Мясоедове думать уже не приходилось и я был рад, что он находится в надежных руках, не убежит и не совершит ни­чего преступного.

Так прошло недели две. Наступил уже фев­раль. Счастье нам, как будто, улыбнулось. Нем­цам не только не удалось овладеть гор. Гродно, но мы их сами оттеснили к Августову. На фрон­те стало спокойнее. Наступило так называемое «затишье» и явилась опять возможность за­няться Мясоедовым.

Согласно его донесениям, он благополучно прибыл в Ковно; согласно же донесениям «по­мощника», последний следил за своим патро­ном» неустанно и даже, для надежности, под­пилил курки его револьверов. Характерно, что Мясоедов неизменно в своих донесениях хва­лил работу своего сотрудника, с которым, по его словам, он близко сошелся. В общем, дея­тельность Мясоедова и на этот раз, несмотря на безусловно зоркое наблюдение, не вызывала никаких подозрений.

Из штаба фронта за этот период было пере­дано только одно распоряжение Ставки Вер­ховного: «впредь до распоряжения, Мясоедова не арестовывать». Чем была вызвана такая отсрочка и как протекало самое дело на вер­хах, я не знаю, но в общем ждать долго не при­шлось и, кажется, уже в конце февраля, в Ковне, Мясоедов был арестован.

Самый арест произошел на квартире началь­ника крепостной жандармской команды под­полковника Ш., куда предварительно Мясое­дов был приглашен.

Как тогда передавали, арест сильно поразил Мясоедова и когда он понял, что его лишили свободы, то воскликнул:

— А, это, наверное, опять Гучков!

С этого момента служебные отношения мои с Мясоедовым кончились. Его отвезли в Варша­ву и заключили в Цитадели. Следствие велось и следователем по особо важным делам Вар­шавского судебного округа и жандармскими чинами. К сожалению, следственного материа­ла я не видел, равно как и не присутствовал на суде, а потому дальнейший ход дела знаю только по наслышке и из докладов моего на­чальника контр-разведки.

В общем, у меня составилось впечатление, что следствию удалось установить знакомство Мясоедова с рядом подозрительных личностей, подозрительное поведение его жены, знаком­ство обоих супругов, еще в Петрограде, с весь­ма подозрительным немцем, отставным офице­ром, но прямых данных, уличающих Мясоедо­ва в шпионаже, особенно во время войны, все- таки установлено не было.

Сам он, как на следствии, так и на суде, от­рицал свою вину и даже пытался лишить себя жизни. В последнем слове своем, он также клялся в невинности и просил передать сыну, что он, несмотря на интриги врагов, чист перед Богом и совестью и оставляет ему честное имя.

Суд, тем не менее, приговорил Мясоедова, как шпиона, к смертной казни. Не знаю, насколько верно, но по секрету передавали, что было при­казано Мясоедова ликвидировать во что бы то ни стало и, если по ходу дела окажется, что его нельзя обвинить в шпионаже, то судить и при­говорить к смертной казни, как мародера. Ве­роятно, в этом случае, мраморная доска и бой часов должны были быть использовании в пол­ной мере и даже больше, чем они этого заслу­живали.

Если это верно, то суд, конечно, признал бо­лее удобным признать Мясоедова шпионом, хо­тя бы на основании улик косвенных.

В апреле или мае, в той же Варшавской Ци­тадели, приговор был приведен в исполнение.

Жена Мясоедова и целый ряд других лиц су­дились отдельно, но к смертной казни, если не ошибаюсь, никто приговорен не был.

Со дня описываемых событий прошло почти 8 лет. Давность достаточная, чтобы, оглянув­шись назад, многое взвесить, многое сопоста­вить. На такое сопоставление невольно напра­шиваются два нашумевших во время войны процесса: Мясоедовский и Сухомлиновский.

К сожалению, как я уже говорил выше, я не имел возможности следить и за процессом Су­хомлинова. Если эти документы пропали в пе­риод всесокрушающего хозяйничанья больше­виков, то об этом следует очень пожалеть.

Будущему историку русской революции изу­чение подобного материала несомненно освети­ло бы многое из области тех темных событий, которые революции предшествовали и ее под­готовляли. Государственное здание колебалось уже давно. Колебали его и сознательно, опре­деленно ведя известную линию, и бессознатель­но, сводя личные счеты или просто делая ка­рьеру.

Не подлежит сомнению, что и Сухомлинова надо было свалить для достижения своих це­лей некоторой группе лиц и вот здесь Мясое­дов — шпион и в то же время — человек близ­кий к военному министру, нужен был во что бы то ни стало, как первый выстрел, сделанный в Сухомлинова из стана его врагов.

Кто же на самом деле был Мясоедов?

Прежде всего — темная личность с сомни­тельным прошлым, который не мог быть тер­пим не только на фронте, но и на службе, вооб­ще. Его пребывание в составе нашего штаба и наше отношение к нему, подробно мною опи­санные, достаточно подтверждают это. Так же ясно, что близостью своею к военному министру, он не мог не компрометировать этого последне­го.

Был ли Мясоедов шпионом?

Этот вопрос меня интересовал и раньше, ин­тересует и теперь. Взвешивая факты и сопо­ставляя их, я полагаю, что если он и занимал­ся шпионажем, то в мирное время, когда мог в полной мере использовать свои высокие связи для добывания ценных сведений. На фронте

же, в глухом районе Иоханисбурга, Мясоедов не только не ,мог фактически продолжать свою преступную деятельность, но и самая роль ря­дового фронтового работника для него была бы слишком мелка. Единственным крупным фактом, говорящим против него, было показа­ние, как потом передавали, сбивчивое и неуве­ренное. Офицер этот ссылался на инструкцию, данную ему немцами. Но, кто знает? Не прово­цировали ли его. в данном случае, немцы? Мя­соедов был им хорошо известен по своей служ­бе в Вержболове. История, бывшая зимою 14-го года, близость Мясоедова к Сухомлинову, слу­хи и разговоры, создавшиеся вокруг этой исто­рии, наконец, интрига против Сухомлинова, также не могли не быть известными в Берлине, а возможность поколебать престиж военного министра воюющей державы, вызвать если не смуту, то смущение в русском обществе, конеч­но, были тоже очень соблазнительны.

Современная война не брезгует никакими средствами, чтобы разбить и, главное, добить, врага, и в этом отношении немцы разборчивы­ми не были и ничем не стеснялись. Политиче­ские прокламации, самого гнуснейшего содер­жания, которыми они, особенно в начале вой­ны, забрасывали наши окопы, удушливые га­зы и, наконец, Ленин и Троцкий в запломбиро­ванном вагоне, достаточно свидетельствуют об этом. Кто знает, может быть, и в деле Мясоедо­ва будет установлена немецкая указка? Если г.то так, то нельзя не сознаться, что наши враги блестяще добились своего, заставив работать на себя многочисленных русских из категории «неведающих, что творят».

Сербия, 1923 год.

Ю. Плющевский-Плющик.

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Обзор военной печати (№104)
• Обзор военной печати (№119)
• «Исторический архив» (№111)
• Артиллерийский эпизод Башкадыклярского сражения. – А. Кульгачев
• От Редактора «Военной Были»
• Письма в Редакцию. (№111)
• Как английские коммерсанты помогали Германии во время первой великой войны. – И.И. Бобарыков
• КАЗНЬ (из записной книжки корабельного гардемарина) – М. КУБЕ
• Перед Мукденом. – М.В. Алексеев