ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Зимой и весной 1916 года фронт 9-ой рус­ской армии южнее Днестра тянулся почти со­вершенно точно вдоль государственной грани­цы между Бессарабией и Буковиной. 32-ая пе­хотная дивизия занимала участок западнее се­ла Бакитно. 27-го апреля она была двинута на север, за лесной массив между Калинковцами и Ржавенцами. 28-го апреля, после какого то неудобного ночлега по пути, 2/32 артиллерий­ский дивизион пришел утром в село Ржавенцы.

Там уже перед этим работали «Три волхва», подготовлявшие операцию прорыва фронта. От них мы получили номера позиций и наблюда­тельных пунктов (вся разведка и распределе­ние батарей были сделаны ими). Само- место для прорыва, выбранное ими, было именно та­ким, каким должно быть для этой цели. «Ко­мандующие высоты» — пресловутые «ключи позиций», в данном случае высоты : 458 на ле­вом фланге и 270 на правом, оставались за гра­ницами участка (хоть и при границе). Направ­ление удара было между ними, в самой низкой части фронта противника.

Наши наблюдательные пункты были не вы­ше 270 (кроме той их части, которая была на склонах высоты 458), но все же на 60-70 метров выше первой линии противника. Мы могли по­этому видеть весь его тыл, поднимавшийся по­логим амфитеатром к железнодорожной стан­ции Юркоуц (с движением поездов), которая была далеко за пределами досягаемости нашей артиллерии. Местом наблюдательных пунктов была 2-ая линия пехоты и единственным недос­татком их было лишь то, что они обстрелива­лись противником всеми видами пехотного и артиллерийского огня, включая 12-ти дюймо­вые мортиры. Для телефонных проводов были поэтому выкопаны специальные ходы сообще­ний. В общем, мы видели все, кроме дна лощин, параллельных фронту, в тылу у противника.

Село Ржавенцы, где постепенно сосредото­чивалась наша артиллерия, было в предшест­вующих боях совершенно уничтожено. Из хат уцелела, пожалуй, только одна, в которой жи­ли «Три волхва», остальные были лишь обозна­чены четырехугольными фундаментами и ку­чами мусора, иногда и остатками стен. Но сады уцелели и очень нам пригодились для маски­ровки.

5/32 батарея стояла в селе за сгоревшей цер­ковью, колокольня которой мешала при стрель­бе на передний окоп противника (церковь была каменная и колокольня тоже), примерно 10% снарядов цеплялось за нее. Переменить пози­цию было невозможно : село было переполнено батареями. Поэтому мы высчитали, на основа­нии % преждевременных разрывов, наско­лько нам надо поднять орудия вверх? Оказалось пустяки: подсыпали под орудия пол-ар­шина земли и все оказалось в порядке.

А сзади нам грозила опасность от преждев­ременных разрывов батарей, стоявших за нами. Поэтому, за каждым орудием была построена стенка из двух рядов бревен с землей, насыпан­ной между ними.

За неимением хат, офицеры 5/32 батареи по­селились в очень уютном овражке за границей села, назад и влево от батареи : командир бата­реи — в палатке «домиком», прочие — в блин­даже, выкопанном в передней стене оврага. В версте за оврагом, под обрывом в долину ручья Онут, стояли передки, резерв и обоз.

Некоторым минусом всего участка было то, что в тыл вела только одна дорога (по которой мы и пришли в Ржавенцы). Это была широкая, но немощеная полевая дорога, которая на вос­точной стороне долины Онута поднималась вверх метров на 200 по переднему склону на лесистое плато и на всем протяжении подъема была подставлена противнику. Ее замаскиро­вали срубленными деревьями, так что австрий­цы наблюдать движение не могли. Однако, в случае нажима со стороны противника и необ­ходимости отступать, это был бы конец для всех 211-ти орудий! Вероятность такого случая была, однако, так ничтожна, что ею можно бы­ло пренебречь.

Итак, мы стояли 3 недели, пока вся артил­лерия не собралась. В позициях были построе­ны специальные блиндажи для тысяч навезен­ных снарядов, часть которых (не у всех бата­рей) была впервые химическая. Так же впер­вые на наблюдательных пунктах были заведе­ны «журналы наблюдений». Хотя особой попу­лярностью, как всякое писание на войне, они и не пользовались, но наблюдательных пунктов было так много, а позиция противника так под­ставлена наблюдению, вплоть до его глубокого тыла, что удалось обнаружить очень многое: вероятно все наблюдательные пункты артилле­рии (иногда-прямо, в иных случаях по выводам из ряда записанных наблюдений : высохшая маскировка, направление телефонных прово­дов, смена персонала и пр.). Удалось обнару­жить и позиции батарей. Хотя неприятельская артиллерия стояла в закрытых позициях, все же на этом, голом амфитеатре можно было на­блюдать многое (напр. снабжение и пр.). Оста­льное было дополнено снимками авиации. План артиллерийской подготовки мог быть поэтому разработан подробно, совсем иначе, чем в дека­бре 1915 года, у Ракитна!

Тогда направление удара было на высоту «Утюг» (насколько помню высота 298), как на «ключ» позиции противника. Этот «ключ», (как всякий другой) закрывал нам горизонт, а кроме того был виден австрийской артиллерии с обра­тной стороны совершенно так же хорошо, как нам — с восточной. Наша артиллерийская стре­льба, конечно, смела неприятельскую пехоту с этого « Утюга » и наша пехота его заняла, но затем австрийская артиллерия повторила то же самое с обратной стороны. Так повторилось пять раз, каждый с новой нашей дивизией и со­вершенно безрезультатно : «ключ» остался у австрийцев! Операция эта стоила нам 22.000 убитых и раненых (А. А. Керсновский «Исто­рия русской армии»).

Командующий 9-ой армией, генерал от инфантерии Лечицкий принял к сведению этот печальный опыт и теперь главное слово прина­длежало не «ключам», а артиллеристам, кото­рые должны были поставить дело так, чтобы история с «Утюгом» не повторилась.

Предстояла колоссальная работа импрови­зационного характера, так как никаких норм для этого, кроме предыдущего печального опы­та, в русской армии не было. В 1924 году в Пра­ге, В. Ф. Кирей, тогда — командир 1-го артил­лерийского полка чехословацкой армии, расс­казывал мне о первом совещании в штабе 9-ой армии, на котором присутствовали командиры корпусов со своими инспекторами артиллерии и он, тогда — командир 4-ой батареи 32-ой ар­тиллерийской бригады, подполковник. Все при­сутствовавшие были за многодневную артил­лерийскую подготовку по французскому образ­цу и только Кирей был против, считая, что в наших условиях будет достаточно ограничить­ся несколькими часами. Генерал Лечицкий в заключение сказал: «Согласен с мнением под­полковника Кирея!»

Итак, Кирей стал первым «волхвом». Двумя другими были полковник Рудольф и еще один, фамилию которого не помню. Не знаю, назна­чил ли их Лечицкий или привлек к делу Ки­рей? В 1917 году частям была разослана книга Кирея «Артиллерия атаки и обороны». В ней нам всем особенно нравилась язвительная фра­за: «Начальником артиллерии должен быть человек, могущий ходить в передовые окопы». По-видимому, Лечицкий «знал своих Паппенгеймских», почему и остановился на подполков­нике!

Приказ для артиллерийской подготовки был очень обширный, подробный и централи­зованный: цели будут указаны каждой батарее и отдельному взводу по местным предметам (ориентирам), названия которых были извест­ны каждому офицеру. Точно так же была ука­зана по часам интенсивность огня и паузы, для обмана противника о времени начала атаки. Хуже был решен вопрос о взаимодействии пе­хоты и артиллерии после прохождения укреп­ленной полосы. Но это была тогда вообще неис­следованная область. К маю 1916 года никако­го сдвига в этом отношении у нас не последова­ло и наши «Три волхва» ограничились в прика­зе тем, что называется «взгляд и нечто» :

• 1) было упомянуто об «инициативных стре­льбах (после прохождения взятой укреплен­ной полосы),
• 2) было указано, какие дивизионы должны выслать передовых наблюдателей к определен­ным пехотным полкам и батальонам,
• 3) легкие батареи (о других не помню) полу­чили не полосы (участки) пехотных частей, но секторы, которые уже своей формой не могли совпадать с участками пехоты (если таковые были, пехоте давались обыкновенно лишь «на­правления»),
• 4) перемещения артиллерии вперед по дос­тижении пехотой определенного рубежа («про­межуточной цели») приказ не предвидел. По­этому очень быстро должен был настать мо­мент, когда артиллерия оторвется от пехоты и оставит ее без прямой поддержки. Паллиати­вом к этому была лишь такая фраза: «В каждом легком и горном артиллерийском дивизи­оне иметь по два взвода готовыми к перемеще­нию вперед».

Такие взводы в некоторых случаях, конеч­но, хороши (например, при паническом бегстве противника), но вопроса о перемещении артил­лерии вперед они не решают!

22-го мая 1916 года (старый стиль) началась битва, которая у нас получила название «Под Ржавенцами», а у противника — «Ди Шлахт бай Окна» (по имени крупнейшего населенного пункта в районе битвы).

В 02.00 часов мы были на местах. Батареи, подошедшие перед самой битвой, начали прис­трелку по своим целям, прочие — поверку при­стрелки. На это было дано два часа. Потом на­чалась артиллерийская подготовка. Число выс­трелов в минуту (каденция) было установлено приказом для каждой батареи. Кирей был сто­ронником «изводящего» огня, а потому каден­ция была главным образом медленная: для нас — два выстрела в минуту на батарею. В прика­зе было указано также время, когда стрельба ускорялась или вовсе прекращалась на 10-15 (не помню точно) минут для того, чтобы проти­вник мог считать каждый такой перерыв нача­лом пехотной атаки и появился бы из нор на стрелковой ступени —- только для того, чтобы подставить себя снова огню артиллерии.

Но и при такой медленной стрельбе орудия так накалялись, что приходилось для их охла­ждения лить на них воду (хотя и не так, что­бы «загоралась маскировка», о чем мы читали потом в гражданской печати). Я был старшим офицером на батарее 5/32. Гул множества бата­рей был такой, что подавать команды голосом было невозможно. Я или бегал по батарее или показывал цифры пальцами.

Наши батареи стреляли в условиях мирного времени, так как неприятельская артиллерия была приведена к молчанию: наблюдательные пункты ослеплены, телефонные линии переби­ты, позиции батарей засыпаны нормальными и химическими снарядами. По последнему пово­ду мне вспоминается такой случай после вой­ны я приобрел в Праге все карты 1:75.000 Га­лиции и Буковины, районов действий 32-ой пе­хотной дивизии и возвращался с ними домой. Моим соседом в поезде оказался фабрикант из города Оломоуц, в прошлом австро-венгерский артиллерийский обер-лейтенант, участник бит­вы у Окны. Я развернул карты и он показал мне, где стояла его батарея, а в числе подробно­стей сообщил, что ее северный взвод был отра­влен химическими снарядами.

Из артиллерии противника осталась непо­давленной, пожалуй, лишь одна 12-ти дюймо­вая батарея, которая стреляла по окопам пехо­ты, где были и наши наблюдательные пункты (в том числе и 5/32 батареи). При этом она попа­ла в командный пост командира 128-го пехотного Старооскольского полка. Командир полка, полковник Лурье с боевой частью штаба погиб. В командование полком вступил подполковник Каракуца.

Свою молчащую артиллерию австрийцы за­менили авиацией. Через несколько часов после начала боя над нами появился отряд из 4-х са­молетов, сбросил на артиллерию порцию бомб и улетел за новой. Это продолжалось целый день, но хотя в Ржавенцах почти под каждым кустом стояло орудие или был блиндаж, попа­даний не было. Передавали, что была убита со­бака одной из батарей 19-ой артиллерийской бригады. Все же эта бомбардировка напомина­ла, что мы все таки не на полигоне мирного вре­мени! К вечеру появились и наши «Вуазены», тоже 4, и мы ожидали, что произойдет воздуш­ный бой, но этого не случилось.

Не помню точно, когда началась атака пе­хоты: не то в 12, не то в 14 часов. Как будто бы­ло небольшое запоздание, которое Кирей пред­видел фразой в приказе: «Если пехота в назна­ченный час не пойдет, продолжать огонь по своим целям, не меняя его силы».

Укрепленная полоса противника была взя­та без всяких затруднений, как будто бы ее во­все не было, и пехота вышла в открытое поле. Но тут не пошло все так гладко, как нами ожи­далось! «Использование успеха» не принадле­жало к числу добродетелей наших общевойско­вых начальников. Пехота 32-ой дивизии шла перпендикулярно бывшему фронту в направ­лении на станцию Юркоуц и, по позднейшим рассказам пехотных офицеров, почти достигла этой станции. Никакого расширения прорыва в стороны не последовало, хотя за нашей диви­зией были еще две, 19-ая и 12-ая. Кавалерия отсутствовала!

Само по себе направление удара было, мож­но сказать, идеальным! Оно выводило в тыл ле­вому флангу австрийской армии, загнутому на север вдоль Днестра и можно себе представить, какое впечатление произвела бы там атака с тыла! Но наша пехота шла только по перпенди­куляру и вышла из сферы досягаемости артил­лерийского огня, а между тем, австрийцы успе­ли подвезти резервы, контр-атака которых от­бросила нашу пехоту назад, под защиту своей артиллерии.

В этом деле артиллерия тоже была не без греха! В приказе Кирея не было такой фразы (например): «По достижении пехотой линии…, артиллерия переместится (такие-то части в та­кие-то районы)…» Тут надобно, однако, заме­тить, что систематическое наступление с про­межуточными целями (с остановкой или без оной) в русской армии известно не было. Это очень точно выразил предшественник Кирея в должности командира 4/32 батареи подполковник Рено: «Лезем вперед, пока нас пускают, а потом получаем по шее!» Так было и в этом слу­чае. Начальство реагировало на это введением резервов (все в том же направлении). Но так как прохождение 2-го эшелона над лежащим 1-ым известно не было, то резервы просто вли­вались в общую линию, части (даже дивизии) перемешивались и управление ими было затру­днено до крайности (по рассказам пехотных офицеров).

Тем не менее, атаки возобновлялись, а ав­стрийские контр-атаки тоже. Происходило то, что мы сейчас же назвали «танц-классом».

Во время этого «танц-класса» я был послан на разведку позиции для переезда 5/32 батареи за линию бывшего австрийского фронта против развалин кордона пограничной стражи мирно­го времени (высота 206, если не ошибаюсь). Русские батареи (ни дивизионы, ни бригады) не имели офицеров-разведчиков, ни наблюдате­лей, а потому для разведки нужно было брать офицера с позиции, совершенно неориентиро­ванного в обстановке момента. Это, конечно, всегда задерживало исполнение на вызов ко­ня и разведчиков, удлиненный путь и необхо­димость ориентирования.

Первой моей непосредственной задачей бы­ло так проплестись между скрыто стоящими многочисленными орудиями чужих батарей, чтобы они меня не подстрелили. Несколько раз я был, что называется, на волоске, но в конце концов добрался невредимо до нашей бывшей первой линии. Здесь я окинул взором поле бит­вы и будущий район позиции, оставил коней и пошел пешком через бывшую русско-австрий­скую государственную границу, она же — быв­шая нейтральная полоса между противниками, и поднялся на бывшую австрийскую позицию. По пути я отметил следующее:

1) Австрийские окопы были втрое шире на­ших. Это, конечно, было удобно для их «насе­ления», но одновременно увеличивало, тоже втрое, вероятность попадания артиллерийских снарядов противника. Возможно, что эта шири­на была обоснована почти 2-х летней слабостью нашей артиллерии, которая давала право авст­рийцам дать предпочтение удобству.

2) Хотя в приказе и было упоминание о пе­ремещении окопов для артиллерии, но посколь­ку я мог видеть, исполнено это не было. Мы бы не могли просто ехать вперед, но были бы за­держаны постройкой переездов.

Перейдя через австрийские окопы, я пошел далее вдоль ручья, впадающего с запада в ру­чей пограничный. Вдоль него лежало десятка два трупов австрийских солдат. Они раздулись от жары так, что одежда на них, казалось, вот- вот лопнет. Лица мертвых были черными, как у негров. Воздух был ужасный!

Я дошел до колена долины, имевшего направление параллельное бывшему фронту, в расстоянии 3-3,5 верст от батареи. Замечу, что я впоследствии с удовольствием прочитал в че­хословацких уставах, что артиллерия переме­щается на пол-прицела; итак я угадал! Здесь могла бы быть наша новая позиция, а наблюда­тельный пункт — на западном краю долины. И то и другое не было первоклассным, но что во­обще можно ожидать на голом поле?

До сих пор все шло гладко, никто меня не беспокоил. Но вдруг обстановка изменилась: я увидел цепь нашей пехоты почти на своем уро­вне и в следующий момент был засыпан авс­трийскими пулями. К счастью, задача моя бы­ла окончена. На месте не было никакого укры­тия и потому я решил уходить сейчас же обрат­но и, к моему сожалению шагом, так как к бли­жайшему укрытию, австрийскому окопу, было слишком далеко для бега! Благополучно вернув­шись в батарею, я доложил о результатах раз­ведки, но австрийцы так потеснили наших, что вопрос о переезде заглох.

Достижением дня было только то, что на фронте 32-ой пехотной дивизии произошел про­рыв укрепленной полосы противника, но не прорыв фронта и весь австрийский фронт, юж­нее высоты 458 и севернее высоты 270, остался непоколебленным. И это — несмотря на почти идеальную местность, прекрасное направление для атаки, нагромождение войск и блестящую артиллерийскую подготовку!…

Наше разочарование в способностях своих начальников к управлению боем было усугуб­лено еще одним обстоятельством: артиллерия расстреляла все патроны! В нашем дивизионе, 2/32, 4-ая батарея выпустила 4.500, 5-ая — 2.700, 6-ая была посередине (точно не помню) и в батареях осталось лишь по несколько десят­ков патронов. Подобно было, как мы слышали, и у других частей. Пополнить убыль было нево­зможно. Говорили, что пополнение было посла­но пароходом по Днестру, но что он опаздывает. Таким образом, продолжение боя оказывалось невозможным и даже можно было опасаться, что с нашей единственной дорогой в тыл, мы можем оказаться в « бамбуковом положении », если бы австрийцы попытались быть активны­ми. Но они были пассивны и на фронте воцари­лась тишина на несколько дней.

В течение этих дней обе пехоты окапыва­лись на новых местах, кое что, не могу сказать точно, ушло из нашего района. 5/32 батарея пе­реехала на новую позицию и стояла теперь ме­жду церковью и наблюдательным пунктом, ос­тавшимся на старом месте.

В один из дней молчания я дежурил на на­блюдательном пункте. Без патронов, я мог то­лько любоваться местом, выбранным для про­рыва. Не только низшие начальники, но и ко­мандующий армией могли бы быть на своих наблюдательных пунктах и охватить взглядом фронт целой армии (за исключением южного, пассивного, участка, от высоты 458 до румын­ской границы).

Пребывание на наблюдательном пункте 27- го мая вселило в меня уверенность, что из про­рыва австрийского фронта и на этот раз ничего не вышло, а потому 28-го мая я поехал в корпу­сное казначейство за деньгами на очередную треть года и жестоко ошибся. На возвратном пути (казначейство было где то за Днестром), навстречу мне шли тысячные колоны пленных и, естественно, я горел желанием узнать, что случилось в мое отсутствие? Оказалось, что наш северный сосед у Днестра прорвал фронт по настоящему! Наша кавалерия отсутствовала, но на поле битвы оказался Текинский полк. Чи­сло пленных было внушительным. Но все это выходит из рамок личных воспоминаний, а по­тому возвращаюсь к нашим Ржавенцам.

Только 29-го мая утром был получен при­каз к «преследованию». Батарея была прикомандирована к 128-му пехотному полку. Ко­мандир батареи остался в Ржавенцах. За ука­заниями к командиру полка поехал капитан Курзеньев со мной. Когда официальная часть была закончена, Курзеньев спросил команди­ра полка: «какие потери понес полк 22-го мая при взятии неприятельской позиции?» «Два убитых и четыре раненых», ответил командир полка. Недаром Кирей поставил эпиграфом к своей книге: «Артиллерийский пот спасает пе­хотную кровь!»

Артиллерийская подготовка атаки 22-го мая произвела на пехоту такое впечатление, что год спустя, во время «великой, бескровной», 32-ая пехотная дивизия всегда голосовала за насту­пление, с одним только условием: артиллерий­ская подготовка должна быть такой, как под Ржавенцами! Но такой ей уже не пришлось быть, так как революция добила армию.

В. Милоданович

Голосовать

(Не оценивали)

 Loading ...

Похожие статьи:

• О конной артиллерии в Российской армии. – К.В. Киселевский
• Артиллерийский эпизод Башкадыклярского сражения. – А. Кульгачев
• Лейб-гвардии Гренадерский полк в войну 1914-1917 гг. Бой у деревни Крупе. – С. П. Андоленко.
• ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№107)
• Бой на Злотой Липе Тоустобабы-Хорожанка. – Полк. Архипов
• Практические стрельбы Русской артиллерии на полигоне близ Поноона. – Н. Г-В.
• Арьергардный бой. – В. Милоданович
• Исторический очерк Лейб-Гвардии Конной Артиллерии (окончание) – К.В. Киселевский
• По поводу статьи «4-й гусарский Мариупольский полк» в №103 «Военной Были». – А. Левицкий