(По неизданным запискам моего пращура, участника Архипелажской экспедиции, по корабельным шканечным журналам и другим документам)
Ему только что минуло двадцать два года. Светлый форменный парик с туго закрученными по бокам буклями и темный, расшитый офицерским галуном кафтан еще больше выделяли, еще сильнее подчеркивали юношескую свежесть молодого лица. Но во взгляде темных серо-синих глаз, в поставе головы, в самой походке и в манере себя держать было что-то уже не по летам мужественное и решительное. Видать, к воинской службе и к суровой муштре 18-го века ему было не привыкать стать. Воинский артикул и регламент были ему не в новь: он освоил их еще в отроческие, ранние годы своей жизни.
28 мая 1769 года Военная Коллегия произвела его из прапорщиков в подпоручики и Андрей Игнатьевич Третьяков был назначен в «Секретную экспедицию на корабли».
Так называлось тогда военное предприятие, известие о котором поразило в свое время всю Европу. Не прошло еще и восьми лет, как закончилась Семилетняя война, еще живы были участники и очевидцы взятия русскими войсками Берлина, о русских победах еще говорили при всех иностранных дворах. И вот русская царица, приняв военный вызов Блистательной Порты, затеяла новое еще дело: перебросить своих солдат на кораблях вокруг всей Европы в Средиземное море и ударить с тыла на своего могущественного оттоманского супостата.
Мысль поднять восстание греческих подданных Турции и, благодаря этому взрыву изнутри, сломить сопротивление турок, выбросить их совсем из Европы и восстановить древнюю греческую монархию всецело овладела Екатериной 2-й. До самой своей смерти эта мысль не будет ею забыта.
Политическая обстановка не только в Прибалтике, но и в Западной Европе, складывалась благоприятно. Наша дипломатия, руководимая самой Императрицей и графом Н. И. Паниным, оказалась на высоте: последующие события полностью подтвердили ее суждения и предположения.
Обе главные великие державы были в то время заняты завистливым соревнованием, то и дело переходившим в настоящую вражду. Унизительным Парижским трактатом 1763 года Англия Вильяма Питта старшего, графа Четем, заставила Францию Людовика 15-го уступить ей обширную французскую колонию Канаду с Квебеком и Монреалем. Богатейшие пространства не только Индустана, Сенегала, Луизианы, Антильской Гренады и других островов, но и испанские Минорка и Флорида стали достоянием могущественного Альбиона.
Это обилие новоприобретенных территорий и было причиной возникновения английского плана — уступить добровольно Империи российской, конечно, в своих интересах, Балеарскую Минорку с ее замечательным заливом Магон, одной из лучших гаваней средиземноморского Понанта. Пройдет всего несколько лет, и она станет промежуточной базой для наших архипелажских эскадр. По этому плану Англия создавала постоянную угрозу Франции под самым ее боком и вместе с тем развязывала себе руки, чтобы осуществить столь заманчивый для нее сухопутно-морской путь через Египет, Суэц и Красное море, который был бы куда короче классического маршрута вокруг Капа.
Правда, в секретной политической инструкции адмирал Спиридов предупреждался, что Англия «из свойственной ей жалузии ко всяким посторонним морским предприятиям и на вашу экспедицию буде не с внутренней завистью, по крайней мере с особливым вниманием взирать будет», но Екатерина хорошо знала, что ее корабли всегда найдут в английских гаванях необходимую помощь и содействие. Уже после вступления Екатерины на престол граф Четем выдвинул проект северной коалиции, которая должна была бы объединить Россию, Англию и Пруссию в мощный союз. Эти английские надежды, само собой разумеется, всемерно поддерживались в Петербурге до конца турецкой войны: они были так ценны для безопасности нашей Архипелажской экспедиции.
В инструкции адмиралу Грейгу при отплытии в 1773 году порученной ему пятой русской эскадры было определенно сказано: «Изъяснились мы откровенно с королем Великобританским и получили уверение, что военные корабли наши приняты будут в пристанях его владений за дружественные… и снабжаемы всякой, по востребованию обстоятельств, нужною помощью».
Наперекор этой благоприятной для России политики стояла Франция. Ее министр иностранных дел герцог Шуазель был ярым и непримиримым ненавистником российского государства. Постоянные происки в Швеции, всемерная поддержка турок и польских конфедератов против России привели в конце концов к тому, что 25 ноября 1768 года Блистательная Порта предъявила нашему послу Алексею Михайловичу Обрезкову резкий ультиматум России — вывести немедленно русские войска из Польши и обязаться не вмешиваться больше в польские дела. Верноподданический отказ русского посла принять ультиматум окончился незамедлительно заточением всего состава посольства в сырых и мрачных подземельях Семибашенного замка Едикуль.
«На начинающего — Бог!» было сказано в манифесте Екатерины об объявлении войны, но потребовалось пять лет, прежде чем сокрушительные победы наших сухопутных войск и флота дали России торжествующий Кучук-Кайнарджийский мир.
Еще при появлении кораблей Спиридова в Средиземном море герцог Шуазель приказал французской эскадре в Тулоне спешно готовиться к выходу в море. Предполагалось напасть на наш флот с тыла, когда он будет в Архипелаге. Но на этот раз Англия не дремала и немедленно последовало ее предупреждение, что флот Его Британского Величества поспешит в Медитерранию и не допустит подобного нападения на русские корабли. Приготовления в Тулоне пришлось приостановить.
Чесменский 1770-й год оказался для Шуазеля весьма неблагоприятным. На Рождество он был неожиданно уволен в отставку и сослан в свое поместье. Давно уже не было секретом, что его положение при Версальском дворе во многом зависело от поддержки маркизы Помпадур, а теперь у французского короля появилась ее заместительница, госпожа Дюбарри.
Другие страны имели скорее второстепенное значение. Дания и Португалия были нам благоприятны, но нельзя было забывать союза трех бурбонских держав: Франции, Испании и королевства Двух Сицилий, где царствовали три линии династии Бурбонов. Медитеррания представляла из себя пестрый лоскутной набор: королевство Сардиния, Тоскана (со свободным портом Ливорно) и республика Генуэзская не должны были чинить нам препятствий. Венеция, хотя и была враждебна туркам, не решалась открыто поднять против них оружие.
Зато на арабские страны африканского побережья положиться, конечно, было нельзя. Воды Триполи, Алжира, Туниса и Марокко кишели пиратами, промышлявшими вплоть до испанских и португальских берегов. Еще в 1764 году, когда в Медитерранию отправлялся по торговым целям наш одинокий фрегат «Надежда Благополучия», его командиру Федору Плещееву была дана инструкция: «…ежели дойдет случай до сражения с морскими разбойниками, то поступать ему со всей его командой как верному Ее Императорского Величества рабу, по присяжной его должности, до последней капли крови защищая честь и славу российского флага». В случае нападения мусульманских разбойников на корабли веры Христовой, он должен был оказывать им полную помощь, не щадя живота своего и независимо от их флага.
Объявление нам Турцией войны именно поздней осенью в том 1768 году было для нас благоприятно: зимой вести крупных операций не предполагалось и можно было спокойно использовать для подготовки предстоящей кампании остающиеся до теплой погоды несколько месяцев. Посылка эскадры в греческие воды требовала, само собой разумеется, напряженной работы, но за это время вера в успех задуманного предприятия росла все больше и больше. Греческие и другие выходцы и эмиссары свидетельствовали о неоднократных попытках греков сбросить ненавистное турецкое иго. Казалось, одно только появление русских военных кораблей у берегов древней Эллады будет огневой искрой, брошенной в пороховой погреб мнимого оттоманского могущества.
Руководимая адмиралом Семеном Ивановичем Мордвиновым (награжден кавалерией св. Андрея Первозванного 30 ноября 1769 года) Морская Коллегия подготовила для Архипелажской экспедиции, одну за другой, сначала три, а потом еще две эскадры. Продолжительные приготовления к отплытию первой эскадры были закончены лишь в июле 1769 года. Сама Императрица должна была посетить ее корабли.
Предназначенный для них сухопутный десант, восемь рот Кексгольмского полка, — героев Цорндорфа и взятия Берлина, — и несколько рот сухопутной артиллерии, в ожидании погрузки были собраны у Рамбова, как обычно тогда называли Ораниенбаум. Не были забыты и особо засекреченные от нескромных взоров шуваловские «единороги». Их было приказано всегда держать в чехлах, а прислуга обязывалась особой присягой ничего не рассказывать об их устройстве. В теле орудия было два канала: один для стрельбы ядром и другой в форме эллипса, для лучшего рассеивания картечи. Изобретенные русскими артиллеристами Даниловым и Мартыновым, они стреляли и гранатами, и брандскугелями, имея, кроме того, и большую дальнобойность. Об их значении в архипелажских боях нечего и говорить. Пожалуй, следует напомнить авторам некоторых исторических описаний, видящих в лице графа Григория Григорьевича Орлова лишь «фаворита» Екатерины, что эти единороги были погружены на Архипелажскую эскадру именно по его личному распоряжению, то есть по распоряжению этого «фаворита», бывшего в то время российским генерал-фельдцейхмейстером.
В пятницу 17 июля 1769 года Андрей Игнатьевич вместе с прочими 40 сухопутными офицерами, назначенными в экспедицию, был приглашен в Ораниенбаумский Императорский дворец. Императрица особенно любила эту летнюю резиденцию. Здесь все, начиная с просторной дворцовой террасы с ее шедшим к морю, в сторону Кронштадта, столь опрятно содержимым каналом и кончая Фарфоровой башней или Китайским домиком, где Государыня финифтью вышивала ковры, и Дамским домиком, скромным Эрмитажем, убранным внутри с таким вкусом и простотой, Верхним и Нижним садами с катальной горой, построенной самим Растрелли, все напоминало, несмотря на четырехлетнюю разлуку, прекрасного и изящного Станислава Августа Понятовского.
В большом зале дворца, где собрались приглашенные офицеры, слышался сдержанный гул разговоров, когда придворный арап в богатой ярко-пестрой ливрее распахнул настежь парадные двери, в которых показался церемениймейстер. Все замолкли, и в наступившей тишине, ударив о паркет тростью, увенчанной голубым бантом, он торжественно возгласил: Ее Величество Государыня Императрица!».
В свои сорок лет, Екатерина была красива и обворожительна в легком белом парике и в атласном светло-голубом платье. Прелестная голова склонилась в ответ на почтительное приветствие собравшихся. Карие, с голубым отливом, замечательные глаза внимательно смотрели на офицеров. Многие из них, в том числе и Андрей Игнатьевич, видели свою Государыню впервые, и обаяние этой первой встречи навсегда врезалось в память.
— Господа командиры и офицеры, — обратилась Государыня к представлявшимся, — на вас выпала великая честь принять участие в секретной экспедиции, предпринятой нами для освобождения от басурманского ига единого нам по вере греческого народа. Я знаю, что тяжел будет ваш подвиг, тот подвиг, которого требует от вас родина, но я знаю также, что каждый из вас исполнит свой долг. Я же обещаю вам, что никогда не забуду вашей службы и по возвращении вашем воздам каждому из вас по заслугам.
Дай вам Бог одержать победу над врагом!
Произнеся это краткое приветствие, Государыня повелела представить ей всех офицеров. Длинной вереницей подходили они по старшинству чинов и должностей. Среди молодых офицеров, в последних рядах, Андрей Игнатьевич не мог отвести глаз от обаятельного облика Императрицы и, когда очередь дошла до него, он низко склонился к ее протянутой руке, надушенной тонкими духами.
На нем, как полагалось, был надет форменный темно-зеленый кафтан с красными лацканами и отворотами, обшитый золотым обер-офицерским галуном и украшенный красивым витым эполетом на левом плече. Каждый полк имел свой особый эполет, который служил для опознания части. У Андрея Игнатьевича он был из золотых и серебряных жгутов, переплетенных с синим шелком, и заканчивался чуть ниже плеча красивой плоской кистью.
Слегка уже загоревшая на летнем солнце не полная, но мускулистая шея была взята в атласный черный галстук, плотно к ней прилегавший, застегнутый сзади на «замок» (особую застежку) и чуть выходившей наружу белой каемкой выделявший постав его головы. Тонкое белоснежное, чуть накрахмаленное жабо — манишка было ловко прикреплено к нижнему краю галстука, а такие же белые, накрахмаленные в сборку манжеты, едва выступая за край рукава, красиво подчеркивали сухую руку.
Под кафтаном был виден плотно охватывавший грудь однобортный красный камзол на десяти золотых пуговицах с российским орлом, доходивших до самого пояса. На боках были два небольших кармана, застегивавшихся на три золотые пуговицы. Красные штаны облегали молодые, мускулистые ноги, обутые в черные башмаки с закругленным носком и небольшим массивным каблуком. От ступни кверху, прикрывая колени, шли так называемые «штиблеты» тоже черной кожи, застегивавшиеся на боку двенадцатью такими же черными кожаными пуговицами. Штиблеты были сшиты из двух неравных продольных частей таким образом, что шов приходился сзади, как раз посередине ноги. Внизу штиблета лежала на башмаке благодаря особому черному ремешку, пропущенному под подошву, а под коленом она стягивалась кожаной подвязкой с пряжкою позади. Штиблеты подымались над коленями пальца на три и элегантно венчались особыми штибель-манжетами из тонкого белого накрахмаленного полотна, выступавшими на один-два сантиметра над краем штиблет и придававшими обуви особо опрятный вид.
Эта опрятность во всей одежде была как бы нарочито подчеркнута белоснежностью и тонкой каемки черного галстука, и накрахмаленных в сборку манишки и манжет, и полоскою штибель-манжет, и перчатками белой лосины с небольшими раструбами, а также и блеском свежеотчищенных золоченых пуговиц и сложным плетением суташного эполета.
Такой воздушный, небольшой, всего сантиметров в пятнадцать высотой, тоже белоснежный султан из тонких перьев был прикреплен черным шелковым бантом к середине шляпы. Она была обшита тонким золотым галуном, с двумя небольшими кистями по бокам, и придавала Андрею Игнатьевичу несколько горделивый и немного пренебрежительный вид. Под шляпою волосы были убраны в пукли и косу, оплетенную черной шелковой лентой, доходившей до самого пояса.
Талия под кафтаном была охвачена белой с золотым галуном портупеей, на которой была пристегнута золоченая обер-офицерская шпага с вензелем Императрицы на стальном клинке и с золотым темляком. Если бы Андрей Игнатьевич находился в строю, то поверх кафтана был бы надет еще и золотой шарф, а на груди красовался бы на голубой андреевской ленте серебряный обер-офицерский знак с российским двуглавым орлом. В руках у него была бы тогда офицерская фузея с золотым плечевым ремнем и с трехгранным штыком. Теперь же, вне строя, как дань, вероятно, французской моде и многовековому этикету Версальского двора, Андрей Игнатьевич держал в правой руке великолепно отделанную тонкой резьбой трость с набалдашником из слоновой кости. Еще в антикамере, при входе во внутренние апартаменты, была им оставлена сине-васильковая безрукавная епанча.
Снова замолк сдержанный говор обедавших, когда церемониймейстер, стукнув об пол своей тростью, возгласил:
— Государыня Императрица изволит пить!
Екатерина встала, встали вместе с ней и все присутствующие. Подняв стакан вина, она громко произнесла тост за будущие победы русского оружия в далеких водах Средиземного моря. Клики «Виват!» покрыли ее слова.
На следующий день, в субботу 18 июля, стояла тихая летняя погода. По приказу адмирала, еще до восхода солнца находившиеся в Кронштадской гавани корабли так называемой «обшивной» эскадры подняли на топах мачт бело-сине-красные вымпела. Это упрощенное наименование — «обшивная эскадра», — звучавшее не особенно красиво, вошло в обыденную речь из -за того, что кили ее судов в предвидении продолжительного плавания в теплых водах были обшиты снаружи досками на войлочной прослойке для предохранения их от проедания морскими червями. Последние превосходили иногда длиной 2-3 метра. Тем не менее, когда «обшитый» таким образом фрегат «Надежда Благополучия» вернулся из Средиземного моря после его первого плавания, вся его обшивка была проедена этими червями. Пришлось ее снять и сжечь
В Кронштадской гавани на якорях или отшвартованными у причалов стояли назначенные в дальний поход:
Два 66-пушечных корабля, «Св. Евстафий Плакида». под флагом адмирала и под командою капитана 1 ранга фон Круза, и «Ианнуарий», под командою капитана 1 ранга Борисова. Они оба были спущены на воду в Петербурге, в 1763 году, в присутствии Императрицы и молодого «высокопоставленного генерал-адмирала Его Императорского Высочества благоверного Государя Наследника и Великого Князя Павла Петровича», коему не было тогда еще и девяти лет, и названы так в память тех святых, память коих чтится православной церковью в день рождения Великого Князя (20 сентября — св. Великомученика Евстафия Плакиды) и в день рождения Императрицы (21 апреля — св. Священномученика Ианнуария).
Два других, тоже 66-пушечных корабля, «Трех Иерархов», под командою капитана 1 ранга Самуила Грейга, наименованного так в честь св. Василия Великого, св. Григория Богослова и св. Иоанна Златоустого, и «Трех Святителей», названного так в честь святителей российских Петра, Алексия и Ионы, митрополитов Московских. Эти корабли были спущены на воду также в Петербурге, в присутствии Императрицы и Великого Князя генерал-адмирала, но позже, в 1766 году.
Еще два 66-пушечных корабля, «Европа», под командою капитана 1 ранга Корсакова, и «Северный Орел», под командою капитана 1 ранга Клокачева, спущенный на воду в 1763 ГОДУ-
Тут же находился и 80-пушечный корабль «Святослав», под командою капитана 1 ранга Барша, и легкий 34-пушечный фрегат «Надежда Благополучия», под командою капитана 2 ранга Аничкова.
Кроме того, в эскадру входили: 14-пушечный бомбардирский корабль «Гром», под командою капитан-лейтенанта Перепечина, два 22-пушечных пинка, «Соломбола», под командою капитан-лейтенанта Телепнева, и «Лапоминк», под командою капитан-лейтенанта Извекова, наименованные так в честь известных архангелогородских кораблестроительных слобод, и два других 22-пушечных пинка, «Сатурн», под командою капитан-лейтенанта Лупандина, и «Венера», под командою капитан-лейтенанта Поповкина, и два 16-пушечных пакетбота, «Летучий», под командою капитан-лейтенанта Ростиславского, и «Почтальон», под командою капитан-лейтенанта Еропкина. К этому следует добавить два одномачтовых галиота и один бот с артиллерией мелкого калибра для прибрежных операций. В основном было семь линейных кораблей, один фрегат, одна бомбарда, четыре пинка и два пакетбота.
В четвертом часу пополудни, когда летняя жара начала спадать, со стороны Петергофа показались четыре придворные яхты и два богато убранных коврами шлюпа. То Императрица Российская прибывала со своей свитой и членами Морской Коллегии, чтобы посетить эскадру перед ее отплытием в далекий поход. На адмиральском корабле взвился с фор-стеньги флагштока условный красный флаг с белым андреевским крестом, и вся эскадра расцветилась флагами. В то время как придворные яхты, шедшие под парусами, становились на якоря на Кронштадтском рейде, Императорский шлюп подошел к тоже убранному коврами трапу правого борта «Св. Евстафия». Засвистали боцманские дудки, и матросы бросились по вантам и реям стоявших кораблей. И в этот момент грянул первый выстрел орудийного салюта. На грот-брам-стеньге адмиральского корабля легкий морской ветерок медленно развернул Императорский штандарт и согласно регламентной «всеподданнейшей салютации» в почтительнейшем решпекте начали медленно снижаться и вымпела, и флаги кораблей и крепостных верков.
Стоя по бортам, реям и вантам, команды кричали «виват» по одиннадцати раз, а солдаты, выстроенные на верхнем деке, держали «на караул». Забили поход барабаны, и заиграла корабельная музыка.
В парадном кафтане, при всех орденах, начальник эскадры, незадолго до того произведенный в адмиралы, Григорий Андреевич Спиридов подошел с рапортом к Государыне, вступившей на палубу его флагманского корабля, и затем, сняв шляпу, почтительно склонился к ее руке.
Густой, сизый пороховой дым салютующих орудий тихо стлался по водной поверхности и, как туманом, окутал всю просторную Кронштадскую гавань и стоявшие в ней корабли. Медленно, медленно он пополз ввысь, и в его туманной, бескрайней, казалось, пучине скоро потонули и мачты, и реи, и марсы судов с кричавшими на них «виват» матросами. Как раз в это время внезапный порыв ветра разорвал у топа грот-мачты «Евстафия» этот густой дым, прибил его книзу, и наверху неожиданно показался снова в синей воздушной лазури и гордо зареял освещенный ярким солнцем атласно-золотой Императорский штандарт с черным двуглавым орлом… Для многих присутствующих это показалось добрым и счастливым предзнаменованием: так и держава российская разорвет густой туман неизвестного будущего и засияет в лучезарной лазури великого благоденствия…
Приветливо отвечая на почтительные поклоны, Государыня прошла в сопровождении адмирала и свиты на шканцы, где для нее было поставлено кресло. По ее приказанию, вокруг собрались все офицеры корабля и командиры стоявших в гавани судов. Она обратилась к ним с краткой напутственной речью, пожелав им счастливого плаванья, победы над басурманами и благополучного затем возвращения на родину.
— Ничто на свете нашему флоту столь добра не сделает, как этот поход, — сказала Государыня. — Все закоснелое и гнилое, буде оно есть, наружу выйдет, и он будет со временем кругленько обточен.
Обратившись затем к начальнику эскадры, она взяла из поднесенного ей красного кожаного футляра алую орденскую ленту и возложила ее на адмирала Спиридова, громко произнося следующие слова:
— Чтобы доказать вам и вашим подчиненным, всем офицерам и матросам вашей эскадры мое особое благоволение, жалую вам кавалерию св. Александра Невского. Да будет она залогом ваших будущих побед!
Находившийся здесь президент Морской Коллегии, адмирал, генерал-аншеф и кавалер Мордвинов и Главнокомандующий, генерал-аншеф и кавалер Спиридов, как сказано в камер-фурьерском журнале, «подходили и приносили всеподданнейшие свои поклонения», а потом «Ее Величество офицеров к руке жаловать изволила» и «выпила здоровье отъезжающих…»
Проводы окончились и, попрощавшись с адмиралом и прочими офицерами, Государыня со свитой перешла на шлюп, который отвалил от корабля. Снова раздались звуки музыки, прерываемые новым орудийным салютом и громкими кликами «виват» вытянувшихся на реях и вантах матросов. С Императорской яхты «Екатерина Вторая», медленно уходившей в Петергоф, теперь гремел ответный пушечный салют адмиральскому флагу.
В эти дни адмиралу Спиридову было 56 лет. Поступив на флот добровольцем, он в молодые годы был адъютантом начальника Азовской экспедиции 1737 года. Затем служил на Балтийском флоте и в Семилетнюю войну отличился на командных должностях, взяв под Кольбергом прусскую батарею. Произведенный позже в вице-адмиралы, он начальствовал сначала в Ревеле, потом в Кронштадте.
Остановив на нем свой выбор для ответственной должности Главнокомандующего той первой русской эскадрой, которая должна была пройти в Средиземное море, Императрица приняла адмирала в особой аудиенции. Он не скрыл от нее, насколько было подорвано его здоровье, и выразил сомнение в том, что физически он сможет справиться с возлагаемым на него поручением. Но Екатерина его перебила: «Я дам тебе силы!» и, сняв тут же со стены образ св. Иоанна Воина на голубой андреевской ленте, благословила им адмирала.
Так на долю адмирала Спиридова выпала историческая миссия вести наши корабли, редко до того покидавшие воды Балтийского и Белого морей, в далекое плаванье вокруг всей Европы, через Гибралтар, и показать высокую доблесть русского воинского духа там, где никогда еще ни русский солдат, ни русский матрос не бывали.
Наступили последние дни перед отплытием эскадры. Много еще работы оставалось сделать, и в этой работе дружно сплотились и адмирал с его штабом, и командиры, и экипажи кораблей. Для них наступили авральные дни, когда все трудились не покладая рук.
В тот же день вечером, 18 июля, кораблям была разослана диспозиция для погрузки сухопутных войск у Красной Горки, и на следующий день суда начали выходить из Кронштадтской гавани на внешний рейд. Спиридову самому пришлось остаться в Кронштадте еще на несколько дней, и поэтому эскадра под флагом нового бригадира С. К. Грейга перешла к Красной Горке и стала здесь на якоря, согласно диспозиции, тремя концентрическими полукругами с выпуклой стороной, обращенной к берегу. В малом полукруге были поставлены три галиота Кронштадского порта, не входившие в состав эскадры. На них были погружены различные запасы и добавочный привиант. Двое из них сопровождали эскадру до Копенгагена.
В среднем полукруге стали корабли и фрегат, на которые должна была грузиться большая часть сухопутных войск и артиллерия. Наконец, ближе всего к берегу стояли пинки и бомбардирский корабль «Гром». Корабль же «Святослав», три пинка и один пакетбот задержались в Кронштадте до 21 июля.
На шлюпках и ботах началась погрузка сухопутных солдат, их имущества, аммуниции, обозных фур и всех видов довольствия, а также запасов пресной воды. На каждый из восьми кораблей было погружено сухопутной артиллерии по 50-60 человек с их пушками и пехоты — 30 человек. Только на самый большой корабль «Святослав» было впоследствии погружено одной пехоты 75 человек. На пинки — по 30 сухопутных солдат. Всего эскадра, имея флотских 3.011 служителей, погрузила 818 сухопутных офицеров и солдат.
Вопрос о продовольствии был не из маловажных, но главные заботы вызвало снабжение водой. Опреснителей тогда не было, и надо было запасаться заранее колодезной водой. Так как во время продолжительного плавания за неимением в то время консервов мясное довольствие заключалось в солонине, вызывавшей, само собой разумеется, ненормальную жажду, то и количество воды требовалось в увеличенных размерах. Несмотря на все принятые в этом отношении меры, когда наши корабли после месячного плаванья прибыли в Копенгаген, на «Громе» оставался всего один боченок пресной воды. Между тем забота об этой воде была совершенно исключительная: при ее раздаче должен был всякий раз присутствовать офицер, а выдавалась всего одна кружка пресной воды в день на человека.
23 июля на эскадру прибыл Спиридов, и при поднятии его флага все корабли сделали установленный адмиральский салют. На другой день Главнокомандующий отдал приказ о предстоящем отплытии:
«Во исполнение Ее Императорского Величества Высочайшего повеления, с порученным мне стоящим здесь, у Красной Горки, под моим флагом флотом, с первым удобным ветром должны мы следовать к Весту и быть в экзерциции между Дагерортом и Готландом, соединясь с находящейся там под командою г. вице-адмирала Андерсона эскадрою в числе девяти кораблей и фрегатов».
Эта эскадра состояла из судов, ушедших из Кронштадта в Ревель еще в июне месяце. Она должна была встретиться с эскадрой Спиридова в водах острова Готланда. На ней находилась часть груза и сухопутных войск, которые должны были быть перегружены затем на корабли Спиридова.
Таким образом, местом первого рандеву назначался шведский остров, расположенный примерно в 700 милях от Кронштадта. Для отплытия теперь все было готово, и адмирал поджидал лишь благоприятного ветра. Он не заставил себя долго ждать и в субботу 25 июля, ровно через неделю после посещения флота Императрицей, Спиридов приказал двум галиотам сняться с якорей и идти немедленно по маякам до Дагерорта, передавая им распоряжение, чтобы они были обязательно зажжены. Одновременно «Грому» было приказано на следующий день сняться с якоря первым и идти на розыски вице-адмирала Андерсона между Дагерортом и Готландом.
В воскресенье 26 июля снова была прекрасная погода. Дул благоприятный юго-восточный ветер. Адмирал приказал готовиться к подъему якорей. На «Евстафии» торжественно служили обедню, а затем напутственный молебен. По окончании церковной службы корабли и пинки начали подымать якоря и медленно занимать предназначенные каждому по диспозиции места.
Лишь корабль «Святослав», под командою Барша, не трогался с места: его палубный бот плотно засел на мели, и адмирал приказал ему оставаться, пока не снимет с мели и не подымет своего бота.
Эскадра разделилась на три части: авангард, кордебаталию, во главе с флагманским кораблем, и арьергард. Постепенно вступали в строй один за другим корабли и прочие суда, слегка накрененные ветром на правый борт, а на левом — стоявшие там сухопутные офицеры и солдаты с волнением смотрели в сторону уходившей от них родной земли. Она быстро исчезала в туманившейся сероватой дали. Оживленные разговоры постепенно стихали, кто-то затянул было печальную песню о разлуке, но и она скоро оборвалась…
Вдали, далеко уже вдали, по пути в открытое море, все виднелся еще, как какая-то сказочная, многокрылая птица, несший все паруса «Гром», а за ним, будто его нагоняя, а на самом деле далеко позади, спешили под всеми парусами корабли авангарда…
Б. Третьяков
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
- Два вена тому назад (№105). – Б. Третьяков
- Судовой жетон линейного корабля «Севастополь». – В. П. фон-Вилькен
- №113 Ноябрь 1971 г.
- №121 Март 1973 г.
- Андреевский флаг адмирала Брауна и фрегат «Геркулес». – А.Штром
- Капитан 1 ранга Владимир Иванович Семенов (1867-1910). – Г. Усаров
- В первый раз (№113). – Г. А. Усаров
- №119 Ноябрь 1972 г.
Loading ...