К СТАТЬЕ В. ЦИМБАЛЮКА «ВЫСОТА 103»
С большим вниманием прочел я в № 64 «ВОЕННОЙ БЫЛИ» статью В. Цимбалюка «Высота 103».
Очень жаль, что в статье своей В. Цимбалюк не указывает, какой именно полк он описывает, так как в этой известной атаке на высоту 103 (Сопоцкинские Высоты) принимало участие несколько полков. Прекрасная эта статья является чрезвычайно нужным материалом для будущих историков этой войны. К его рассказу мне хочется прибавить еще несколько слов из рассказа моего отца, который участвовал в этом бою и был ранен.
«Наш 102 пехот. Вятский полк (26-й пехот. див) быстро двигался вперед и вверх, развернув в цепи все свои четыре батальона. Задание первой цепи, которой командовал, было при поддержке остальных батальонов, штыковой атакой выбить германцев с вершины холма. Перекопанная и намокшая земля не позволяла идти с должной быстротой, но чем выше мы подымались, тем суше была земля и тем быстрее приближались мы к окопам противника. Немцы подпустили нас без выстрела на 200 шагов и только когда мы с криком «ура» кинулись в штыки, нас встретил сильный ружейный и пулеметный огонь, а когда подошла и вторая наша цепь, заработала германская артиллерия. Разрывом одного из снарядов было ранено десять человек, в том числе и я, тяжело в ногу. Мои солдаты, все перераненные, сделали носилки из винтовок и отнесли меня на перевязочный пункт. Было это 10 февраля 1915 года у деревни Кулаковщина».
Георгий Цвецинский
Прекрасная статья В. Цимбалюка «Высота 103», в № 64 «ВОЕННОЙ БЫЛИ», до известной степени, дополняет мою статью в № 57 «Вержболовская группа и гибель XX арм. корпуса в Августовских лесах».
Хотя автор не называет номера дивизии, однако, по содержанию статьи, нетрудно догадаться, что речь идет о 26-й пехот, дивизии, упомянутой также и в моей статье. Лучшего выбора для действия от Гродно в сторону Августовских лесов, с целью придти на помощь окруженному нашему XX арм. корпусу, не могло быть. Ведь эта наша 26-я пехот. дивизия была расквартирована в мирное время тремя своими полками в Гродно, а одним в Августове. Во всей нашей армии не было другой дивизии, которая бы, из своего обучения в поле и ежегодных маневров, лучше чем 26-ая знала бы весь район, в котором так трагически заканчивал свое существование наш славный XX арм. корпус. Не подлежит сомнению, что именно эта 26-я пехот, дивизия лучше какой-либо другой могла выручить из окружения этот, гибнущий по вине генерала Рузского, наш несчастный корпус. Однако, эта, сама по себе правильная, мысль сводилась на нет слишком поздно принятым решением нашего высшего командования. Момент был упущен.
Как уже известно из краткого разбора, так трагически кончившейся, этой операции, длилась она целых 14 суток, от перехода немцев в наступление до капитуляции. Казалось бы, что времени было достаточно, чтобы Главнокомандующий нашим фронтом принял бы необходимые меры для предотвращения катастрофы. Но, генерал Рузский, шедший на поводу своего, печальной памяти, генерал-квартирмейстера Бонч-Бруевича, самостоятельно не мог сообразить, что для нашей 10 Армии, далеко выдвинутой вперед, с ее чрезмерно растянутым фронтом и, к тому же, без всяких резервов, назревала страшнейшая катастрофа. А когда некоторые свежие головы, предвидя германский маневр и разгадывая его фатальные последствия, старались предостеречь Главнокомандующего, Бонч-Бруевич противился всем этим попыткам, ни на чем не основанными утверждениями, что де«немцы не посмеют этого сделать».
Когда же, наконец, каждому в штабе стало ясно, что вышеупомянутые предостережения стали оправдываться и что наши четыре дивизии XX корпуса вряд ли смогут теперь выскочить из германских клещей, в бездорожных Августовских лесах, началась лихорадочная, спешная переброска подкреплений из тыла и с других участков фронта. Если бы вышеупомянутая 26-я пехот, дивизия прибыла бы в Гродно хотя бы на восемь дней раньше, ее атака не была бы такой кровопролитной, как описано в статье, а, главное, она помогла бы нашему окруженному XX арм. корпусу пробиться в сторону, уже близкого, Гродно. Но теперь, исход этой, так живо и наглядно описанной В. Цимбалюком, атаки был уже предрешен. Тот высший начальник, который приказал ТЕПЕРЬ эту запоздалую атаку от Гродно в западном направлении, сделал глупость, чтобы не сказать что он совершил преступление и все потери этой нашей славной 26-й дивизии лежат на его совести.
Действительно, ведь не трудно было догадаться, что с момента положения оружия нашим XX арм. корпусом (о чем наше командование не могло не знать, хотя бы из победных реляций немцев), такая атака обречена на полную неудачу и вызовет только большие и совершенно напрасные потери. Каждому мало-мальски соображающему человеку, должно было быть ясным, что с момента капитуляции нашего окруженного корпуса, германские войска освободились и несомненно не допустят никаких наших запоздалых попыток придти на помощь окруженным.
Из всего этого описанного эпизода полководческого творчества Рузского, особо следует отметить, с болью и печалью, что эта несчастная атака русской пехоты, описанная В. Цимбалюком, была произведена на построенную нами же сильно укрепленную позицию, которую немцы давно уже совершенно безнаказанно захватили, а освободившиеся, из августовских боев, их войска — прочно ее заняли.
В. Кочубей
ЕЩЕ О КОКАРДЕ
Видно, что А. Земель смешивает кокарду с «репейком», заменившим при Александре І-м, на головных уборах, кисть. Кокарда символизировала государство, а репеек только отличал роты. Репейки эти были всех цветов. Красные репейки обыкновенно носились гренадерскими ротами.
С. Андоленко
К СТАТЬЕ «АТАКА ПОД ЛЕЙПЦИГОМ».
В моей статье оказался пропуск, меняющий смысл всей фразы: Примерно в середине второго абзаца левой колонны на стр. 8 следует читать — «Неаполитанский король шел впереди, с ним были кирасиры 1-го корпуса, которых вел Бордесу. За кавалерией в три колонны следовали два пехотных корпуса, Виктора и Лористона…» и т. д.
Г. Гринев
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
Прошу не отказать в двух моих статьях сделать следующие поправки к ошибкам, допущенным при корректуре: 1) в № 64 Военной Были» в моем дополнении к статье З. Балтушевского, полковник Белолипецкий Валериан а не Владимир; 2) в статье «Калуш» в № 62 «Военной Были» читать не XXVIII а XVIII арм. корпус. В той же статье стр. 37 стр. 6-я сверху: нужно читать — «на восток, в город Калуш, другое, уездное, более скромное, на юго-восток — в Струтын Вышний.
В. Милоданович
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ
В журнале «ВОЕННАЯ БЫЛЬ» № 66 напечатана рецензия В. фон-Рихтера на книгу польского писателя И. Мацкевича, озаглавленную «Дело полковника Мясоедова», в которой автор рецензии, между прочим, пишет: «описывая постыдный процесс Мясоедова, автор не раз упоминает капитана Ген. Штаба Бучинского, в роли свидетеля; если это тоже лицо, помещающее статьи на военные темы в «Русской Мысли», так это ему прежде всего следует ознакомиться с книгой И. Мацкевича и высказаться по этому поводу»
В ответ на это предложение В. фон-Рихтера, я должен сообщить, что автор, помещавший до 1964 года в «Русской Мысли» статьи на военные темы, но не помещающий их больше и упоминаемый г-ном Мацкевичем капитан Ген. Штаба Бучинский — одно и то же лицо. Я очень благодарен за совет прочесть книгу Мацкевича, но, к сожалению, лишен этой возможности, потому что не знаю польского языка и буду ожидать перевода этой книги на русский или французский языки.
По поводу моего участия в этом, постыдном для русского правосудия, процессе я могу дать нижеследующие объяснения.
В феврале 1915 года, когда 10-я армия генерала Сиверса, занимавшая Восточную Пруссию, была разбита и отброшена к Неману, а ее XX корпус — окружен и капитулировал в Августовском лесу, для обороны крепости Ковно, был сформирован особый Козловорудский Отряд, который занял, заранее укрепленную Козловорудскую позицию, построенную на западной опушке большого леса, носящего то же название и имевшую назначением усиление обороны левобережных фортов крепости. Этот, наспех сформированный отряд, состоял из бригады 68-й пехот, дивизии, бригады Ополченцев, Донского казачьего полка, 1-й гвард. кавалер, дивизии и 2-й бригады 2-й гвард. кавалер. дивизии. Гвардейская кавалерия назначалась для охраны флангов укрепленной позиции, которые, буквально, «висели в воздухе», так как и к северу и к югу от них не было ни одного солдата.
Начальником этого Козловорудского Отряда был назначен врем. командующий бригадой 68-й дивизии полковник Александров, а начальником его штаба — пишущий эти строки. Штаб разместился в деревне Козлова Руда, лежащей на шоссе Ковно-Кенигсберг. Отряд находился в непосредственном подчинении коменданта крепости генерала лейтенанта Григорьева.
Однажды, кажется в начале марта, я был вызван к начальнику штаба крепости генералу Бурковскому, который конфиденциально сообщил мне, что в крепость приехал, командированный Ставкой, жандармский полковник Мясоедов, якобы для организации агентурной разведки, а в действительности для установления наблюдения за ним, так как он подозревается в сношениях с неприятельскими штабами. Генерал добавил, что, в случае приезда Мясоедова, на Козловорудскую позицию, нам следует быть очень осторожными и, не показывая своих подозрений, не сообщать ему ничего верного о составе и положении нашего Отряда. Я передал полковнику Александрову все указания генерала Бурковского.
Через несколько дней в Козлову Руду действительно приехал полковник Мясоедов в сопровождении чиновника в форме военного министерства, которого Мясоедов рекомендовал как своего секретаря. Впоследствии оказалось, что чиновник этот был не секретарем его, а агентом контр-разведывательного отдела Ставки, на которого и была возложена слежка за Мясоедовым. К нам в хату вошел высокий, очень представительный, элегантно одетый жандармский полковник, который, представившись, показал письменное разрешение коменданта крепости для посещения Козловорудской позиции и объяснил, что он организует агентурную разведку и хочет знать, где, то есть в каких местах лучше переправлять своих агентов. Не расспрашивая ничего о составе и о расположении нашего Отряда, Мясоедов спросил, где и как можно безопаснее переходить на немецкую сторону. Я советовал ему направлять агентов не через фронт позиции, а в обход ее флангов, правее и левее расположения гвардейской кавалерии, охранявшей эти фланги.
Мясоедов оказался интересным собеседником, живо рассказывая нам о своей деятельности жандармского офицера на большой пограничной станции Вержболово, а также о своих успехах в области агентурной разведки, дающей, якобы, Ставке ценные сведения о планах и намерениях германского командования. Он провел у нас, в Козловой Руде, два-три часа и уехал на автомобиле в Ковно.
Это была моя вторая или третья встреча с Мясоедовым. До приезда в Козлову Руду, я видел его мельком в штабе крепости, но не имел случая с ним говорить. Я должен отметить, что его поведение у нас в штабе не только не могло навлечь на него каких-либо подозрений, но было просто совершенно естественно, нормально и вполне корректно. Я спросил его о младшем брате, которого знал по Офицерской Кавалерийской Школе в Петербурге, где он был офицером постоянного состава. Через несколько дней, я увидел Мясоедова в последний раз, в зале офицерского собрания Варашвской Цитадели, в качестве обвиняемого в ужасном преступлении, перед полевым судом, специально созванным для его осуждения.
Вскоре после визита Мясоедова в Козлову Руду, я получил приказание штаба крепости выехать в Варшаву для показаний на суде над Мясоедовым. Перед отъездом в Варшаву, я явился начальнику штаба крепости и не мог не высказать ему своего удивления по поводу моей командировки в суд над Мясоедовым, с которым я говорил только один раз и поэтому не могу знать ничего о его шпионской деятельности. На это, умудренный опытом, Бурковский мне ответил, что дело Мясоедова — дело «особенное», говорить о нем много не следует и посоветовал мне говорить на суде только о фактах и отнюдь не делать никаких собственных заключений.
Я выехал в Варшаву с первым отходившим поездом и, переночевав в отеле «Бристоль», утром явился в Цитадель, где, в зале офицерского собрания, заседал полевой суд, судивший Мясоедова. Я не могу дать подробного описания этого судебного заседания, так как оно потребовало бы слишком много времени и места. Скажу только, что свидетелей вызывали в зал суда, лишь на время их показаний, а затем, мы присутствовали только при чтении приговора Мое показание продолжалось не более пяти минут, в течение которых я рассказал подробно о приезде Мясоедова в Козлову Руду и о наших разговорах с ним.
Что касается чтения приговора, то вся эта сцена, носившая не только тяжелый, но даже трагический характер, никогда не изгладится из моей памяти. В большом, нетопленном зале было очень холодно и все судьи, подсудимый Мясоедов и все присутствовавшие сидели в шинелях. За большим столом сидели четыре члена суда, а перед ними — Мясоедов. Поодаль у стенки сидел единственный свидетель ВСЕГО происходившего, комендант Цитадели генерал Турбин. Приговор, который прочел один из членов Суда, не содержал ни малейшего указания или доказательства на сношение Мясоедова с противником и на его измену, вероятно потому что ни один из свидетелей не мог таковые доказательства привести. Как это ни покажется удивительным, Мясоедов был присужден к смертной казни за «грабежи» и «мародерство», которые он будто бы произвел во время занятия нашими войсками Восточной Пруссии…
При произнесении слов «к смертной казни через повешение», Мясоедов покачнулся, но удержался на ногах, ухватившись за спинку стула. Желая снять с себя всякое подозрение в соучастии в осуждении невинного человека, я восемь лет спустя, в 1923 году, смог предать гласности подробности моего участия в деле Мясоедова. Моя статья, озаглавленная «Суд над Мясоедовым» была напечатана в одной из книг журнала «Архив русской революции» за 1923 год. Интересующимся подробностями этого дела, я рекомендую прочесть эту мою статью.
Считаю нужным добавить, что в этой статье я оценил дело Мясоедова точно так же, как оценил его польский писатель Мацкевич, то- есть как принесение в жертву каким-то неизвестным политическим или личным интересам, совершенно невиновного человека. В 1923 году, все участники этого дела были еще живы, поэтому, желая обелить невинно казненного, но не желая обвинять кого бы то ни было, я обозначил фамилии всех участников только начальными буквами и подписался «Б. Б-кий». В конце моей статьи, я высказал следующее заключение: (передаю не дословно, но ручаюсь за верность смысла): «Поражение наших армий в Восточной Пруссии, Самсонова в августе и фон-Сиверса в феврале, надо было чем- либо объяснить и снять ответственность с высшего командования и переложить ее на шпиона. Если его не могли поймать — то его надо было выдумать». И последней фразой моей статьи была следующая: «смерть Мясоедова была нужна толпе подобно тому как в 1912 г. московской толпе была нужна смерть купеческого сына Верещагина».
В заключение, я хочу сказать несколько слов по личному адресу рецензента Владимира фон-Рихтера. Полстолетия тому назад, когда я командовал 1-м эскадроном Владимирского уланского полка, в моем эскадроне был младшим офицером корнет Владимир фон- Рихтер. Насколько помню, он был воспитанник Пажеского корпуса и сын генерала, командовавшего пехотной дивизией в Белостоке. В полку, в товарищеской среде, его фамильярно звали Валек Рихтер.
Если нынешний сотрудник «Военной Были» Владимир фон-Рихтер и украшавший когда-то своим присутствием желтые ряды Владимирских улан корнет «Валек» Рихтер — одно и то же лицо, то я шлю ему привет его старого командира.
Б. Бучинский
В своем «Письме в Редакцию» в № 65 нашего журнала, полковник А. Рябинин говорит о том, что трубачи Елисаветградского и Белорусского гусарских полков сидели на серых лошадях, в то время как основная масса полка была вороная и караковая. На его вопрос «может были и другие кавалерийские полки, имевшие у трубачей лошадей не полковой масти» я могу ответить, что и в моем 13 гусарском Нарвском полку трубаческий взвод имел серых лошадей, тогда как полковая масть была вороная и караковая.
Подполковник Н. Аладьин
НЕОПОЗНАННЫЕ ЗНАКИ
В моем собрании знаков, есть еще шесть, опознать которых не удалось до сих пор. Обращаюсь к читателям «Были» с просьбой помочь мне разгадать поставленные этими знаками загадки.
- Бронзовый, посеребренный знак, академического типа. Под орлом два скрещенных меча, а на щитке орла, буква «С», т. е. столетний юбилей.
- Серебряный орел, с одной опущенной, а другой поднятой головой, типа орлов на гвардейских киверах, эпохи Александра 1-го, а на нем золотой вензель Имп. Александра ІІІ-го. Знак безусловно воинской части, на винте.
- Авиационный знак, который отличается от знака офицерской воздухоплавательной школы тем, что на щитке его, под короной, не государственный орел, а вензель Государя. Между мечей поставлено вертикально орудие, что дает мысль о противоаэропланной артиллерии.
- Знак работы «Фаберже». В центре Московский герб на красном кружке. Крест составлен из 4-х белых, с синим ободком, щитков, а между ними двуглавые орлы. На щитках вензеля Имп. Петра 1-го, Екатерины ІІ-й, Александра 1-го и Николая ІІ-го. Знак номерован.
- Знак вероятно какой-то гимназии. Серебряный позолоченный венок, на который положены вензеля Александра 1-го и Николая ІІ-го. Наверху венка государственный герб, а под ним, на синей ленте, юбилейные годы «1811-1911». Внизу, на щите синей эмали, литеры «А.Л.Г.».
- Знак 200-летнего юбилея. Серебряный, позолоченный венок, а на нем, под Императорской короной, вензеля Императоров Петра 1-го и Николая ІІ-го, последний почему-то латинской буквой. Внизу, два скрепленных ключа (герб г. Риги), а на них две буквы «СС».
С. Андоленко
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
Loading ...