Быстро подошел к концу двадцативосьмидневный отпуск. Оставалось немного дней «поверстного срока». Наступало время сборов в дальнюю дорогу.
Прежде чем переходить к дальнейшему изложению поясню, что всем вновь произведенными офицерам полагался двадцативосьмидневный отпуск. Это было хорошее установление. За это время вновь произведенный офицер успевал освоиться с новым офицерским положением после своего пребывания на положении нижнего чина. За это время можно было Купить многое необходимое для самостоятельной жизни или, по крайней мере, подумать об этом в том случае, если признавалось более целесообразным сделать такие приобретения уже на месте, по прибытии в свою часть. Это время можно было провести в родной семье, с которой большинству приходилось расставаться. Эти дни были как бы переходными к новой самостоятельной жизни.
Что касается «поверстного срока», то это был тот излишек времени, который получался вследствии того, что вновь произведенный офицер отправлялся в свою часть по железной дороге часто скорым или курьерским поездом и, таким образом, затрачивал на переезд меньше времени, чем полагалось отправлявшемуся на «почтовых», как это предполагалось. Чем больше было расстояние, тем больше был и «поверстный срок».
Подпоручик Карепин уезжал не один: вместе с ним ехал его товарищ по выпуску из Училища, ставший теперь его однополчанином, подпоручик Азарьин, уроженец Кавказа, где проживала и его мать, вдова. Ехать на Кавказ было далеко, да и стоила бы эта поездка слишком дорого, поэтому Азарьин предпочел воспользоваться приглашением Карепиных и провел свой отпуск в их семье на даче под Петербургом. Отъезд молодых офицеров был назначен на 2-ое августа.
Последний день отпуска Каренина был омрачен мыслями о предстоящей разлуке с родной семьей. Разлучаться, и притом впервые, приходилось надолго. Было тяжело отрываться от привычного уклада жизни. Самая мысль о скорой разлуке делала еще более дорогими и любимыми мать, отца, братьев и сестер. Семья Карепиных была крепкая и дружная.
Однако, Карепин напускал на себя суровый и независимый вид, внушая себе, что он, как воин, офицер, должен быть всегда готов к всевозможным лишениям. Но ему трудно было побороть свою натуру и втихомолку он часто уходил в свою комнату и там наедине предавался своим горестным мыслям.
2-го августа вся семья Карепиных, провожая своего Алешу и его товарища, отправилась в Петербург на зимнюю квартиру, а оттуда на Варшавский вокзал. Отец и мать благословили Алешу иконою Казанской Божией Матери в серебряном окладе. Перед отъездом, по обычаю, присели и отправились на вокзал. Последние благословения, объятия… и поезд загромыхал по рельсам. У Карепина сжалось сердце. Целый период жизни – детство, отрочество и ранняя юность, оставался позади.
Замелькали знакомые станции – Лигово, Гатчина, Луга. Молодые офицеры удобно устроились в маленьком купэ и скоро, от нечего делать, раскрыли корзину с приготовленными на дорогу припасами. Чего только там не было! Чудные домашние пирожки с капустой и с мясом, домашние котлеты, жареные цыплята, холодная телятина, ветчина и полендвица, крутые яйца, свежие огурцы, белый и пеклеванный хлеб, печенье, Абрамовская пастила и мармелад, сливы и яблоки. Закусывая, просматривая газеты и журналы, запивая съеденное чаем на больших станциях, незаметно уносились все дальше и дальше от Петербурга.
Молодость живет настоящим и быстро воспринимает новые впечатления. Вот и Вильна с ее новым вокзалом и его туннелем. К месту служения они должны были прибыть к вечеру следующего дня. Поезд мчался по местности очень мало менявшей свои очертания: все та же равнина, те же сосны, ели, березы и осины, то же дыхание наступающей осени! Кочковатые болотистые места, поросшие вереском и можжевельником, скирды сжатой ржи, стога сена. Серое небо, вороны, грачи…
И вторую ночь проспали прекрасно. По мере приближения к месту назначения новые впечатления, новые мысли заслоняли понемногу неулегшуюся еще печаль Карепина по покинутому родному гнезду.
К месту назначения прибыли часов около восьми вечера. Уже смерклось и лишь многочисленные огни указывали, что поезд приближается к городу. Эти огоньки внушили молодым офицерам преувеличенное представление о размерах и значительности города.
Поезд, тяжело погромыхивая на стыках рельс, пыхтя и с шумом выпуская пар, остановился у перрона. Вышедших молодых офицеров сразу окружила толпа носильщиков и «факторов» (комиссионеров) различных гостинниц, носивших громкие названия — «Европейская гостинница», «Славянская гостинница», «Бристоль» и т. п. Не имея ни малейшего понятия о том, что представляют собою все эти гостинницы, молодые офицеры доверили наугад себя и свой багаж одному из «факторов». Предшествуемые этим «фактором» и носильщиками, вышли на подъезд вокзала и сели в парную коляску. Странно и непривычно прозвучали «вье! вье!» возницы с хлопаньем бича и коляска на колесах без резиновых шин шумно покатилась по булыжной мостовой.
Полутемные улицы, скудно освещенные керосиновыми фонарями, не давали возможности рассмотреть город. В воздухе носился запах жареного лука и чеснока. Подъехали к какому- то невзрачному двухэтажному дому, выходившему на пыльную немощеную улицу. Стены этого дома со следами каких-то грязных потеков и с обвалившейся местами штукатуркой, его облезлый полинялый фасад явно не соответствовали громкому названию этого «отеля».
Поднялись по полутемной лестнице на второй этаж и вошли в корридор, слабо освещенный керосиновой лампой. Направо и налево выходили двери «номеров» (комнат). В корридоре стоял тот же не отвязчиво противный запах чеснока и какой-то затхлости. Хозяева гостинницы, так же как и «фактор» были евреи.
Молодым офицерам отвели «номер» с двумя кроватями. Тяжелый спертый воздух заставил новых постояльцев сейчас же отворить окна. Осмотревшись, они увидели стены, оклеенные какими-то дешевенькими обоями, грязноватые занавески на окнах, пыльные выцветшие бархатные портьеры, постели, застланные подозрительным по свежести бельем, какой-то невзрачный шкаф с дверцей, скрипевшей при открывании и закрывании, комод, два ночных шкафика, два мягких кресла с сильно потертой обивкой, два венских стула, круглый стол и в углу громоздкий умывальник без проточной воды. Все эти предметы, не исключая стен, окон и дверей, имели какой-то неряшливый, захватанный вид. Первое впечатление было совсем не благоприятным.
Оказалось, что в этой же гостиннице стоят их же выпуска подпоручики Кремнев и Малицкий. Фактор долго еще мялся у двери, все время спрашивая молодых офицеров «не надо ли им еще чего-нибудь?» Но чего было еще желать? Постели были застланы, кувшин и графины наполнены свежею водой, есть не хотелось. Но фактор никак не хотел отстать и все продолжал выспрашивать на наисквернейшем русском языке с ужаснейшим еврейским акцентом — «не надо ли господам офицерам еще чего-нибудь?». Видя, наконец, что молодые офицеры очевидно, не расположены дать ему «заработать» и что никакого «гешефта» он от них не добьется, фактор удалился.
Молодые офицеры разыскали своих сотоварищей, поговорили с ними, условились относительно завтрашнего дня и улеглись спать. Дорожная усталость и счастливая способность молодого организма крепко спать во всякой обстановке взяли свое. Еще не было одиннадцати часов вечера, как оба они уже крепко спали.
Проснулись наутро в восьмом часу. Быстро открыли окна и вместе с бодрящим свежим воздухом в комнату ворвались светлые лучи осеннего солнца. Помылись, побрились, солидных размеров чайник с кипятком, маленький чайник для заварки чая, две чашки, кувшинчик с молоком, масло и белый хлеб, хорошо выпеченный, но украшенный непривычною для них «чернушкой». Подошли Кремнев и Малицкий.
За чаем стали обсуждать вопрос о форме одежды. Мнения разделились. Каждый предлагал свое. Один Кремнев упорно стоял на своем и потому надел так называемую «обыкновенную форму одежды», то есть мундир с погонами и красным кушаком. Все остальные облеклись в парадную форму, то есть в мундир с эполетами при шарфе и барашковой шапке. Никому из молодых офицеров не пришло в голову, что в лагерный период парадной формой служит белый китель при шарфе, высоких сапогах и фуражке с белым чехлом.
Послали за парным экипажем. Снова раздались «вье! вье!», хлопанье бича, и коляска с грохотом покатилась по булыжной мостовой, которая вскоре сменилась местами немощеной, местами-плохо мощеной дорогой, обсаженной по краям деревьями. От города до казарм считалось полторы-две версты. Возница видимо хорошо знал расположение казарменных зданий и остановился у одного из подъездов. Молодые офицеры расплатились и предложили извозчику подождать их.
Поднявшись по широкой каменной лестнице, по которой сновали солдаты, вошли в переднюю и, подозвав одного из писарей, приказали доложить о них адъютанту. Вскоре к ним вышел молодой подпоручик с аксельбантом. Молодые офицеры по очереди представились адъютанту. Это был шатен, среднего роста, причесанный по тогдашней моде «ежиком», с мягкими, вкрадчивыми манерами. Адъютант щурил сбои серые глаза со слегка опухшими веками. Говорил он с заметным южно-русским акцентом. Очень деликатно адъютант заметил молодым офицерам, что им надо явиться в лагерной парадной форме. Приказал писарю написать рапорты о прибытии на службу и посоветовал явиться командиру на следующий день около 10 часов утра. На их счастье возница ждал их и тем же порядком они вернулись в свою гостинницу.
Что было делать и как провести день? Прежде всего потребовали чего-нибудь выпить — у всех пересохло в горле. О квасе, простом хлебном или клюквенном, здесь, по-видимому, и не слыхали. Можно было получить лимонад, ко за ним надо было посылать в аптеку. Это изумило молодых офицеров и они долго объясняли, что им нужен обыкновенный, а не слабительный лимонад, но и обыкновенный лимонад продавался здесь лишь в аптеках. Расспросили в гостиннице, где находится главная улица, как туда пройти, спрашивали, нет ли в городе чего-нибудь достопримечательного, но, по словам служащих гостинницы, ничего достопримечательного в городе не было.
Главная улица была совсем близко от их гостинницы. Пошли гулять по городу. Видели два ресторана, несколько гостинниц, два магазина офицерских вещей, две аптеки… Все лавки принадлежали евреям. Владельцы этих лавок и их приказчики стояли в дверях своих лавок и зазывали покупателей: «Мадам (или господин офицер), звольте но, сюды». Лишь один из магазинов можно было назвать этим именем. Он. правда, очень отдаленно напоминал Петербургские магазины Александра, Кнопа и Треймана. Хозяин его был поляк. Прошлись по городскому саду, где в деревянной постройке с довольно большой верандой нашли еще один ресторан.
Гуляя, обнаружили, что в городе имеются улицы, гораздо лучше содержимые, чем главная улица. Нашли немало курьезных вывесок. Одна из них гласила: «Здесь живот два портной, один живот в период другой, живот назат». На другой значилось: «Мужеский портной Фальчик он же мадам» или «здесь заливают калиоши кожанки на резинки, резинки на кожанки». Узнали, что в городе имеется «Благородное Собрание», женская и мужская гимназии, два зубных врача и несколько вольнопрактикующих врачей. Наскучив бродить, вернулись в свою гостинницу пообедать. Обед был, как говорится, средней руки, но по сравнению с Петербургскими ценами дешевый. После обеда, разморенные прогулкой и довольно жарким днем, спали, потом, собравшись все вместе, бесконечно долго пили чай, вспоминали свое Училище и рано легли спать. На утро снова поехали в казармы представиться командиру.
Командир оказался высокого роста пожилым человеком лет около 60-ти, с очень сильной проседью, румяным лицом и пристальным взглядом голубых глаз. Он принял молодых офицеров сухо, официально, приказал адъютанту распорядиться назначением для них казенной прислугу и отводом им помещения. Представившись командиру и нескольким офицерам, бывшим в канцелярии, молодые офицеры пошли осматривать местность. Зашли в собрание, где около 12-ти часов стали собираться офицеры.
Собрание оказалось довольно большим, говорили, что оно будто было переделано из костела. В нем был довольно большой зал, столовая, где стояли разной величины столы, покрытые чистыми белыми скатертями, буфетная, где на стойке красовалось много различных закусок, и читальня с большим столом, на котором были разложены различные газеты и журналы, в том числе и французский «Иллюстрасион» и два немецких «Флигенде Блеттер» и «Люстиге Блеттер». Буфет был сдан частному предпринимателю поляку, который за 9 рублей в месяц отпускал обеды из трех блюд и за 3 рубля ужины из двух блюд.
В Собрании познакомились с другими молодыми подпоручиками, выпущенными из других Училищ. Оказалось ,что всех вновь выпущенных офицеров 13 человек. Обед в Собрании оказался много лучшим того, что был в гостиннице. Пообедав, снова зашли в канцелярию, где получили жалованье за истекший месяц, про- генные, какие-то «дровяные» деньги и деньги «на освещение».
Деньги на освещение составляли незначительную сумму, выдававшуюся за каждую треть года. Жалованье подпоручика составляло 55 рублей в месяц, уже за вычетом установленной суммы в Эмеритальную Кассу. Из этого жалованья удерживались небольшие обязательные вычеты на Собрание, в Офицерский заемный капитал и в Офицерский обмундировальный капитал. Вскоре каждый из вновь произведенных в офицеры получил «казенную прислугу» и «казенную квартиру.»
Большинство из вновь произведенных в офицеры получило квартиры в так называемом «холостом флигеле». Флигель этот оказался каменным двухэтажным домом находившимся тут же недалеко. Казенная квартира для холостого обер-офицера представляла собою одну обширную комнату, разделенную на три части деревянными перегородками, не доходившими до потолка: переднюю, комнату, которая должна была совмещать в себе гостиную, спальню. В комнате было два окна. Стены были оклеены свежими обоями, перегородки окрашены серой масляной краской. Пол был паркетный. Электрического освещения не было. В комнаты вода не была проведена. Кухни и уборные, по одной на каждые две комнаты, были расположены возле корридора, проходившего через весь флигель. Карепин и Азарьин поселились в двух смежных комнатах и решили сразу ехать в город за покупкой обстановки. Долго обсуждали вопрос об обстановке. Жившие в этом же флигеле холостые офицеры охотно помогли советами.
В городе Карепин купил себе в одном из мебельных магазинов железную кровать с волосяным матрасом, письменный стол, небольшой стол, долженствовавший заменить обеденный, оттоманку, гнутое венское кресло к письменному столу, шесть венских гнутых стульев фабрики Тонет, этажерку для книг, настольную керосиновую лампу с керосино-калильной горелкой и фарфоровым абажуром, небольшой платяной шкаф, ночной шкафик и железный умывальник с эмалированным тазом, кувшином для воды и ведром. Подушки и постельное белье, бархатную скатерть-покрышку и некоторые другие вещи Карепин привез с собой. Как только вещи были привезены, стали устраиваться при содействии, и, иногда, скорее под руководством своих денщиков. У Карепина нашелся небольшой персидский ковер и отлично подошедшие к окнам занавески. Приведение в порядок «квартиры» и расстановка мебели заняли почти что целый день. Если чего не хватало, щетки, тряпки и т. д., все это быстро доставалось у денщиков офицеров, уже живших во флигеле. В тот же день все было окончено, и ночь молодые офицеры провели каждый в своей собственной спальне. Все недостающее было куплено в ближайшие дни. Когда были развешены фотографии и разложены всякие привезенные из дому безделушки и книги, комната приняла довольно уютный вид. Несмотря на крайне скромную обстановку, в этой комнате было что-то свое, родное, Карепинское.
С размещением было покончено. Теперь предстояло представиться всем офицерам своей части и сделать визиты их семьям. Всем старшим чином полагалось, в случае если их не окажется дома, оставлять «служебный билет», а женам их визитную карточку. Все офицеры жили тут же в казармах, так что можно было делать визиты пешком, не тратя на это много времени. Обыкновенно, молодые офицеры делали визиты вдвоем, — так было веселее. Адъютант любезно снабдил каждого из молодых офицеров списком всех офицеров полка с указанием чина, имени, отчества и фамилии, а также и семейного положения каждого.
Визиты Карепина и Азарьина не обошлись без забавного приключения. Явившись с визитом к одному из офицеров и не застав его дома, молодые офицеры передали денщику служебные билеты и уже собирались уходить, как взгляду их представилась вешалка с целым арсеналом дамского верхнего платья. Визитеров взяло сомнение — в списке офицер этот числился холостым. Не вкралась ли тут ошибка? Карепин решил спросить денщика, женат ли его барин? «Никак нет, Ваше Благородие», последовал ответ. «А! Значит-холост!» «Никак нет, Ваше Благородие», ответил денщик. «То есть, как это — не женат и не холост?», не выдержал Азарьин. «Так точно, Ваше Благородие», доложил денщик, «так что они с самодержанкой живут». Молодые офицеры едва сдержались, чтобы не расхохотаться.
Большинства офицеров визитеры не заставали дома. Все семейные офицеры жили замкнуто, очень редко бывая у кого-либо из однополчан, с которыми их связывал какой-нибудь общий интерес. И тем не менее все офицеры были в самых дружеских отношениях и охотно встречались на семейных вечерах в Собрании и на товарищеских обязательных обедах. Очень часто после таких обедов участники их подолгу засиживались в Собрании к великому удовольствию буфетчика.
Жизнь потекла чередой быть может и однообразных, но не скучных дней. С утра до полудня занятия в ротах. Между полуднем и часом дня — обед в Собрании. Вечерние занятия в ротах, раз в неделю — офицерские занятия. Нередко устраивались сообщения, темой этих сообщений были, по большей части, эпизоды из только что окончившейся войны с Японией. Изредка в Собрании же давались любительские концерты и спектакли. В Собрании имелся биллиард, привлекавший любителей этой игры. Любители игры в карты играли в преферанс. Собранская библиотека снабжала любителей чтения книгами, но библиотека эта была очень невелика, книг для серьезного чтения было мало, преобладали модные в то время Вербицкая, Нагродская, Леонид Андреев и др. Вскоре в городе открылся первый кинематограф, носивший название «Иллюзиона», там показывали фильмы, давно снятые с экранов столиц и больших городов.
От времени до времени молодые офицеры целыми компаниями завтракали, обедали или ужинали в городе. Впрочем подобного рода развлечения, несмотря на их относительную дешевизну, ложились тяжелым бременем на скромный офицерский бюджет. Громадное большинство офицеров жило на жалованье, не имея собственных средств или денежной поддержки состоятельных родственников. Молодые офицеры понемногу, но прочно втягивались в полковую жизнь, привыкали жить полковыми интересами. Полковых дам и барышень встречали на семейных вечерах в Собрании или в небольшом садике, где по воскресеньям и праздничным дням давал концерты полковой хор музыкантов или на плацу, где в дни Царских Праздников происходили церковные парады.
А время между тем шло, все более и более укрепляя офицерскую молодежь в военной, офицерской среде, все прочнее и прочнее привязывая ее к «своему» полку и полковым товарищам. Ежедневные строевые занятия, караулы, дежурства по полку, все это втягивало молодых офицеров, давало им возможность приобрести на практике необходимые навыки и сноровку. Они уже не были «институтками», как называл вновь произведенных подпоручиков капитан Семенов, постепенно они становились настоящими субалтерн-офицерами, ценными помощниками ротного командира. Получали они за свой труд меньше, чем квалифицированный рабочий и службе посвящали гораздо больше времени, чем рабочий и только слепая левая общественность с ее печатью упорно продолжала считать офицеров за «бездельников» и «тунеядцев». Видимо, ее руководители чувствовали, что в офицерстве они встретят стража Русской Государственности, которую они в дерзком безумии старались разрушить.
Полковник К.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- Письма в Редакцию (№ 126)
- Моя служба в офицерских чинах (Продолжение, №115). – К. К. Отфиновский
- Моя служба в офицерских чинах (Окончание). – К. К. Отфиновский
- 24-й пехотный Симбирский генерала Неверовского полк. – В. Е. Павлов
- СТРАНИЦЫ ИСТОРИИ (№107)
- Юнкера. – В. П.
- Действия уланского Цесаревича полка в бою под Фридландом. – Полковник Вуич 1-й
- Боевые знаки отличия Петра Великого. – Евгений Молле.
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№108)
Loading ...