Из писем штабс-капитана — тогда — Михаила Васильевича Алексеева. (Из готовящейся к изданию книги)
В октябре 1889 года произошла смена начальника Академии Генерального штаба. По этому поводу отец пишет:
«Каждая новая перемена лиц, власть имущих, сопровождается, как всегда и везде, новыми порядками, новыми веяниями. Сменил генерала Драгомирова другой генерал — Леер — и постепенно, понемногу прежнее заменяется новым. Пока, впрочем, лучшим. Признали, например, необходимым после трудных дней экзаменного периода дать небольшой отдых. Вот почему, предполагая делать доклад темы между 25-28 октября, в действительности я исполню это 12-15 ноября. Разница громадная… Не бегая от дела, однако, и вел его не особенно энергично и работу еще далеко не окончил. Как минует она, конечно, предугадать трудно: в такой работе еще никогда не приходилось пробовать свои силы».
Генерал Леер считался большим и заслуженным авторитетом в военном мире, — в области стратегии и философии войны. Генерал Деникин в своей книге «Путь русского офицера» (стр. 87) пишет о генерале Леере, что:
«Его учение о вечных, неизменных основах военного искусства… лежало в основе всего академического образования и проводилось последовательно и педантично со всех военных кафедр»… Но «старился учитель — Лееру было тогда (1895-1899) около 80 лет — старились и приемы военного искусства, насаждаемые Академией, отставали от жизни… Мы изучали военную историю с древнейших времен, но не было у нас курса по последней русско-турецкой войне 1877-78 гг.».
Недаром отец писал однажды, что в изучаемом им нет «свежей мысли».
Но «улучшение» принесло и осложнение. 21 ноября 1889 г. отец пишет Николаю Гавриловичу (своему будущему тестю. В. Б.);
«16-го лишь ноября сдал свою работу, относительно, пожалуй, и благополучно. Скверно то, что на месяц продолжен курс, тридцать лишних дней заставили именоваться школьниками и наградили за это еще одной работой… Вторая работа уже на руках, и с завтрашнего дня нужно приниматься за чтение, чтобы не запустить»… «До 17 числа я думал, что за мною осталась только одна работа, как было в прошлом году в дополнительном курсе, думал, что одною ногою я стою уже вне стен Академии, но все это рухнуло. В этом году, с принятием Академии новым начальником, наступили и новые порядки: я уже получил вторую работу (заголовок ее будет не совсем понятен: «Основная идея стратегической операции, ее постепенное развитие и окончательная установка»). Числа 7-го января я снова буду делать доклад, а затем — третья по счету работа, — письменная, самая большая. Курс продлен на месяц, и только 1 мая решится окончательно вопрос… Конечно, сами по себе требования от нас справедливые и роптать на них нечего, но раз приучишь себя к мысли в течение двух лет, что я должен сделать то-то и то-то и не больше, то все нарушающее эту мысль… является крайне несимпатичным, нежелательным».
Новый 1890 год Михаил Васильевич встретил за книгой, а 7 января сдавал свою вторую тему, которая тоже не прошла совсем гладко, но по другой причине:
«На моей теме столкнулись два противоположных мнения, и мнения, касающиеся не реального, а идеи в нашем военном деле. Но ведь идея — не математика, доказать то или другое отвлеченное положение нельзя».
Эта «неудача» взволновала мою мать (тогда она не была еще даже невестой отца), и она склонна была думать, что кто-то хотел повредить отцу, на что Михаил Васильевич возражал, что:
«Интриги не было в деле относительной неудачи моей второй темы. Тут играло роль резкое несогласие мнений, которых держится нынешний начальник Академии Леер и будущий профессор стратегии, к области которого относится моя работа. Работы первого, основанные на научных исследованиях предшественников, известны: они служат и руководствами в Академии. Работ второго еще не существует, мнений ему еще тоже не приходилось излагать. Не мудрено, что мое изложение, как несходное с его взглядами, он признал неудовлетворяющим его требованиям»…
«Область же нашей науки «стратегии» не поддается каким-либо положительным правилам… Могут быть принципы, но и с теми не все согласны»…
«Вот в чем кроются причины. О конце, конечно, нет речи, полученный балл свыше требуемого для 1-го разряда… Не считал удобным на защите даже и возражать Сухотину, хотя мог на все его замечания дать объяснения. Но… с ним судьба еще может столкнуть меня при проверке и разборе последней работы. Не стоило подвергать себя напрасным неудовольствиям в будущем, так как я по самому уже тону замечаний видел, что для того чтобы «разносить», он готов дойти до абсурдов».
Не давая передышки, была дана и третья работа:
«Предполагал, что третью и последнюю тему дадут позже, но сегодня (18 января) уже получил записку, приглашавшую на 19-ое число в канцелярию Академии за получением. С завтрашнего числа следовательно — снова за работу».
А затем знакомит и с самой темой:
«…Назначается в мое распоряжение тысяч до 60 войск (на бумаге). Дается задача, положим, такая: от Кишинева наступать в Румынию, взять укрепленный лагерь Галац, где сосредоточена румынская армия. Я должен: 1) Сделать топографическое исследование нашей Бессарабии и Румынии, до Бухареста почти, то есть — устройство поверхности, подробно — реки, леса, особенно дороги. Затем сведения: сколько каких хлебов сеется и собирается, можно ли рассчитывать на местные средства для прокормления войск или же нужно подвозить из России; если — да, то как это устроить. Как, например, я буду разбивать румын (которых я был бы не прочь побить не только на бумаге, но и на самом деле)».
Сдача этой работы назначена на 19 марта.
«Две недели дается профессорам на прочтение представленных работ, а затем идет их разбор, по 3-4 в день. Нас 50 человек, следовательно нужно еще около двух недель. Что следует затем?… Выпуск. Определяется окончательно, кто по какому разряду кончил…»
Эта последняя тема требовала многих источников для ее разработки. Отец «ходил покупать топографические карты, которыми мог бы оклеить всю свою комнату, пожалуй даже с потолком».
Но не все сведения о Румынии так легко давались. В другом письме Михаил Васильевич жалуется:
«Не могу найти почти никаких статистических сведений, а мне их-то и нужно».
Тут отцу помогала его любимая академическая библиотека, столь богатая военной литературой. Впоследствии, живя и служа в Петербурге, отец создал сам себе обширную военную библиотеку, которую при переезде в Киев передал на хранение и пользование в Академию, где она и осталась навсегда, если вообще уцелела…
Отец не зря волновался, попадет ли он, несмотря на блестящее прохождение всего академического курса, в 1-й разряд, который только и давал право на перевод в Генеральный штаб.
«Если не сделают подтасовки (бывает), то я сохраню свое первенство по выпуску. С подтасовкой могу занять второе место, но не ниже».
Вот подобная подтасовка произошла при окончании курса Академии с генералом Деникиным. Правда, это было при начальнике Академии генерале Сухотине, а не при генерале Леере. Весной 1899 года, когда штабс-капитан Деникин окончил курс Академии («Путь русского офицера», стр. 99) — «на основании закона были составлены и опубликованы списки окончивших курс, по старшинству баллов… Но вот однажды… список офицеров, предназначенных в Генеральный штаб, был снят, а на место его вывешен другой, на совершенно новых началах, чем это было установлено в законе… Вся Академия волновалась… Прошло еще несколько дней, и второй список был также отменен… Новый, третий список, новая перетасовка и новая жертва — лишенные прав, попавшие за черту офицеры… Еще через несколько дней академическое начальство, сделав вновь изменения в подсчете баллов, объявило четвертый список, который оказался окончательным… Кулуары и буфет Академии, где собирались выпускные, представляли в те дни зрелище необычайное: истомленные работой, с издерганными нервами, неуверенные в завтрашнем дне, они взволнованно обсуждали стрясшуюся над ними беду».
Но, видимо, и раньше подобное случалось, раз отец об этом упоминает.
Однако ничего подобного с отцом не случилось. В своем пасхальном письме к Николаю Гавриловичу и Анне Семеновне Михаил Васильевич пишет:
«Миновало 27 марта… миновало три года, миновала Академия… Все благополучно, и я немного не доверяю тому, что в настоящие минуты за мной не числится никакой работы срочной, спешной. Этого и вообще давно, очень давно не бывало».
Уже заранее отец предвкушал эти дни, еще в январе он писал Анне Николаевне:
«Трудно еще сказать теперь, когда скажут: свободны, чтобы распорядиться своим временем, в этом году очень ограниченным. Но я буду пользоваться не только днями, но и минутами свободы».
И вот эти дни свободы, пусть ограниченные, настали. «Миновало три года» упорного труда, «миновала Академия», — поставленная цель достигнута. Но эта цель связывалась у отца с другою, мечтою ли, надеждою ли, что, окончив хорошо Академию, он будет иметь право на устройство своей личной жизни. «Скоро свидимся», — заканчивает он свое письмо от 28 марта к Николаю Гавриловичу. В Екатеринослав! Там протекут его свободные дни…
Комментарии к письмам — Веры Михайловны Борель, дочери покойного Верховного Главнокомандующего.
(2 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- Николаевская Морская Академия и ее профессора. – А. С. Крапивин
- Императорская Николаевская Военная Академия. – Шкинский
- Лагерный сбор 1907 года (Из писем М.В. Алексеева)
- Письма в Редакцию (№ 126)
- Российский Военно-исторический Архив-музей в Париже. – Алексей Геринг
- Письма в Редакцию. (№111)
- На Двине в 1915-1917 гг. (Окончание) – В. Е. Милоданович
- К 150-летию основания Николаевской Инженерной Академии и училища. – П. В. Шиловский и С. В. Широков
- Письма в Редакцию (№104)
Loading ...