ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Из воспоминаний Ген. лейт. Е. А. Милодановича

7-го августа 1887 года в Красносельском лагере со­стоялось торжество произ­водства в офицеры пажей Пажеского корпуса и юн­керов Петербургских учи­лищ.

Утро этого дня каза­лось пасмурным, но это было полное солнечное затмение, вселявшее не­приятное чувство. По народным приметам оно предвещает бедствия, а мы как раз в этот день начинали самостоятельную жизнь и служ­бу Государю и Отечеству. Продолжалось оно недолго, а затем стал накрапывать дождь.

Программа дня начиналась маневром в рай­оне лагеря, законченным на Военном поле. Ког­да появился Государь Император Александр III с Великим Князем Главнокомандующим и сви­той и под звуки гимна и крики «ура» проез­жал к Царскому валику, выглянуло солнце.

Затем все подлежавшие производству были вызваны к валику. Государь был верхом на ко­не. Он поздравил нас с производством и напут­ствовал кратким словом. Военный Министр об­ходил ряды и раздавал экземпляры Высочайше­го приказа…

В этом году из Михайловского артиллерий­ского училища не было вакансий в губернские города. Была, правда, одна — в Киевскую кре­постную артиллерию, — но в этот род артилле­рии шли неохотно. Высоко стояли вакансии в конную артиллерию. Мой большой друг, Кон­стантин Николаевич Смирнов, избрал сперва вакансию туда, но затем, не желая со мной рас­ставаться, от нее отказался. Я руководствовал­ся при выборе климатом; ІІ-ая бригада кварти­ровал в Волынской губернии, и тем, что здесь нас будет четверо одного выпуска.

Все мы получили отпуск на 28 дней с при­бавлением поверстного срока от Петербурга до места назначения. Таким образом, в Ровно мы должны были прибыть 17-го сентября. 9-го ав­густа я уехал к матери на хутор Полтавской гу­бернии. Со Смирновым мы условились, что он заедет ко мне на один день, а потом мы вместе двинемся в Ровно. Так оно и было. В Киеве мы съехались все четверо и прибыли в Ровно 16-го сентября в 10 ч. вечера.

С вокзала мы отправились в лучшую в горо­де «Европейскую» гостинницу. Жизнь в городе еще не замерла: это была суббота, и разодетая еврейская публика прогуливалась густой мас­сой посередине улицы.

На другой день не успели мы еще встать, как к нам постучался фактор-еврей, предло­живший свои услуги по отысканию квартиры. За ним последовал опять стук: еврейка с пред­ложением товаров своего магазина, за ней — другая и т. д.

Одевшись в парадную форму, мы все отпра­вились представиться командиру бригады. Ко­мандовал ею в то время генерал-майор Д. И. Михайлов, бывший перед тем правителем дел окружного артиллерийского управления в Ки­еве. Управление бригады находилось на остро­ве, образуемом рекой Устье, в старом замке князя Любомирского, описанном В. Г. Королен­ко в рассказе «В дурном обществе». Остров был связан мостом с торговой частью города с одной стороны и пешеходным мостиком против ре­ального училища — с другой.

Командир бригады распределил нас по ба­тареям. Подпоручик Раевский и я были назна­чены в 6-ую, Смирнов — во 2-ую (обе батареи квартировали в Ровно), а Козловский — в 4-ую, расположенную в местечке Корец, на Киевско-Брестском шоссе, в 60-ти верстах от Ровно. Из замка мы объехали всех командиров батарей — явились своим и представились прочим.

Моим командиром батареи был старый пол­ковник Фабиан Осипович Рымашевский, ко­мандовавший батареей еще во время Русско-Турецкой войны 1877-78 г.г. Он имел в своей же батарее сына, подпоручика выпуска 1886 года и двух дочерей: одна была почти взрослая и учи­лась в гимназии в Житомире, а другая — едва- ли достигла тогда десяти лет.

Полковник Рымашевский был прекрасный командир батареи и очень внимательный к нуждам своих подчиненных начальник. Бата­рея его была в большом порядке, как в строе­вом, так и в хозяйственном отношении. Лошади были в хороших телах, отлично содержаны и прекрасно выезжены. Он составил особое руко­водство для изучения лошади и обучения ездо­вых в артиллерии. По этому предмету у него велась полемика с известным знатоком лошади капитаном А. Н. Петраковым (впоследствии — генералом). Тактических занятий он не любил и, вообще, не любил занятий в комнате.

В мое время в Михайловском артиллерий­ском училище юнкера практиковались в пристрелке батареи на введенном тогда приборе полковника Муратова. Усвоить его полк. Рымашевский не мог. Сперва он объяснял это тем, что его сын не умел толково ему объяснить, но потом, когда этого не могли сделать ни Раев­ский, ни я, он просто решил, что этот прибор никуда не годится. В 1890 году полк. Рымашевский был произведен в генерал-майоры с назна­чением командиром 20-й артиллерийской бри­гады.

В 6-ой батарее, кроме обоих Рымашевских, были еще — штабс-капитан С. С. Игнатьев (Михайловец), заведывавший хозяйством, и штабс-капитан Шах-Пирумов, который, будучи начальником бригадной учебной команды, службы в батарее не нес. Раевский был назна­чен делопроизводителем батареи, я получил в свое ведение батарейную школу и огнестрель­ный запас.

Батарея помещалась при выезде из города и разветвлении двух шоссе, на Брест и на Дубно, в здании бывшей почтовой станции и в несколь­ких дополнительных постройках.

После явки к начальству и представления штаб-офицерам, мы в этот же день приступили к визитам и попали на именины жены капитана Юргенса, чем день и закончили, познакомив­шись с офицерами и их женами.

Особенностью города Ровно было отсутствие православных церквей, кроме малой на клад­бище и домовой реального училища, не всем доступной. Желавшие помолиться в церкви, или совершить требы, пользовались церковью в ближайшем к городу селе Тютковичи. Одна­ко, постройка православного собора имелась в виду, против той Европейской гостиницы, где мы остановились. При мне и началась построй­ка. Собор Александра Невского был достроен и освящен 30-го августа 1890 года в присутствии Государя Императора Александра III, во время Его пребывания в Ровно на больших маневрах Киевского и Варшавского военных округов.

Между тем фактор нашел мне и Смирнову две комнаты у вдовы на Топольной улице, и хо­зяйка предложила давать нам и обед. У не бы­ла взрослая дочь, и мы подозревали, что она имеет в виду подцепить одного из нас ей в же­нихи. Через месяц мы переменили квартиру.

Занятия в батареях производились еже­дневно от 8 часов утра до 12 часов дня и от 3 часов пополудни до 6 часов вечера. В субботу послеобеденных занятий не было. Один раз в неделю проводилось конное учение батареи или проездка в полном составе.

Наша батарея имела две высоких парных брички местного образца. Одна из них была в распоряжении командира батареи, другой поль­зовались офицеры. Ежедневно утром она пода­валась к квартире шт. капитана Игнатьева, ку­да приходили мы с Раевским, и все вместе от­правлялись в батарею. В полдень на ней же возвращались на обед, после которого, тем же порядком, ехали обратно на службу.

В то время офицерам батареи представля­лась в пользование казенная лошадь. Я полу­чил хорошего коня темно-караковой масти, по имени «Приговор». Он обладал широким шагом и крупной рысью, но на рыси сильно тряс, под­брасывая лишь вверх, без раскачивания. Я к нему приспособился и был им вполне доволен. Лошадью можно было пользоваться не только для служебной надобности, но и ездить на ней в любое свободное время. Полк. Рымашевский поощрял верховую езду офицеров и разрешал ездить не только на своей, но и на любой фейерверкерской лошади; разрешал даже брать ло­шадь под дамское седло, с условием не кале­чить.

Однако, когда мы приехали в Ровно, верхо­вая езда не была в почете у офицеров. Они са­дились верхом на коня, по-видимому, только по требованиям службы. Мне было странно ви­деть, например, нестарого еще капитана, кото­рый осенью взбирался на коня в резиновых ка­лошах. Никто, кажется, не считал естествен­ным в праздник, или в любой свободный день, при хорошей погоде выехать из пыльного горо­да в поле, хотя бы для того, чтобы подышать чистым воздухом.

Мы же, питомцы Михайловского училища, прошли хорошую школу верховой езды под ру­ководством поручика Гвардейской конной Ар­тиллерии Александра Михайловича Головина, который привил нам любовь к лошади и езде. Мы, вновь прибывшие в бригаду Михайловцы, постоянно предпринимали прогулки верхом, в одиночку и группой, за город по разным напра­влениям, не обращая внимания на погоду. По­степенно к нам начали присоединяться и про­чие офицеры (пример заразителен) и, таким об­разом, мы подняли в бригаде это искусство.

Вскоре по приезде в Ровно мы попали на свадьбу бригадного адъютанта поручика Алек­сея Васильевича Есипова, который женился на старшей дочери местного мирового судьи С. В. Белоусова, только что окончившей Полтавский институт. (Замечу, что по своем прибытии в Ровно мы все сделали визиты воинскому на­чальнику, мировому судье и уездному предво­дителю дворянства). На эту свадьбу приехала из Киева и вторая дочь судьи, Клавдия Серге­евна, учившаяся в Киеве в Фундуклеевской гимназии и жившая в Левашевском пансионе при этой гимназии. Познакомившись с ней, я тогда никак не ожидал, что это знакомство бу­дет иметь для меня роковое значение.

Прожив один месяц на первой квартире, мы затем прожили два месяца на второй, тоже из двух комнат, у преподавателя французского языка реального училища Марксера, но, так как тут не было места для денщика (мы огра­ничивались одним денщиком на двух нас), то перешли на третью. На этот раз нам удалось найти хорошую меблированную квартиру в 3 комнаты с кухней у аптекаря Сегаля на Немец­кой улице за 22 рубля в месяц. У каждого была своя спальня, а столовая была общая. Обед ден­щик приносил в судках; обходился он нам по 12 рублей в месяц. Замечу, что получали мы тогда всего по 49 рублей в месяц — деньги небольшие, но крупных расходов у нас не было, потому что все было у нас новое. На этой квартире мы про­жили вплоть до нашего отъезда в Петербург на экзамен в Академию Генерального Штаба, в ав­густе 1890 года.

В бригаде была распространена игра в кар­ты. Когда мы приходили к кому-нибудь в гости, всегда видели несколько уже приготовленных столов, и игра затягивалась за полночь. Были в бригаде и любившие выпить, даже один из ко­мандиров батарей был в их числе. Мы же не пили, в карты не играли и даже не курили. Вер­ховой ездой мы увлекались сперва сами, потом —: с амазонками; читали, что можно было до­стать, танцевали (я лично не очень то любил танцы), и все это вызывало удивление наших старших сослуживцев.

Барышень было мало, да и некоторые из них были в учебных заведениях в губернских городах и появлялись только на каникулах и в продолжительные праздники. Поэтому моло­дежь очень обрадовалась, когда услышала, что из Киева перемещаются в Ровно два «лету­чих артиллерийских парка» и что у одного ко­мандира, полковника Кирдановского есть три взрослые дочери — барышни. Когда эти парки пришли, мы познакомились с офицерами и, ко­нечно, с семьей Кирдановских.

Барышни оказались очень веселыми (осо­бенно старшая), одна из них пела, другая не­дурно играла на рояли, а третья, младшая, бы­ла, как мы говорили, «умная». Родители их бы­ли очень гостеприимны, на новом месте скуча­ли, а потому постоянно звали нас к себе, и нам стало веселее.

Старшие дочери обнаружили желание учиться ездить верхом. Мы со Смирновым охотно пошли им навстречу и появились к ним с лошадьми под дамскими седлами. Про­гулки верхом предпринимались и в зимнее время при хорошей погоде, но, вообще, зимой мы чаще катались в санях. У полк. Кирда­новского был приличный парный выезд, пар­ные сани мы брали в батарее и катались с ба­рышнями и целой компанией, и на одиночках, в маленьких санках.

В Ровенском «Благородном собрании» про­цветала обычно карточная игра, но иногда устраивались и танцевальные вечера, встречи Нового Года и т. п. На острове была пародия на театр; там появлялись иногда бродячие ар­тисты, устраивались спектакли и концерты.

Так провели мы осень и зиму, а весной, в на­чале мая 1888 года отправились походным по­рядком в Киев для стрельбы на Киевском по­лигоне. Это походное движение, продолжавше­еся, помнится, около двух недель, в такое вре­мя года было большим удовольствием.

Первый ночлег мы имели в местечке Гоща, в 25-30 верстах от Ровно, у богатого помещика Злотницкого, который заблаговременно при­гласил всех нас к себе и угостил отличным обе­дом и ужином. Первая дневка была в Новограде-Волынском, где квартировали наши 1-ая и 5-я батареи. 1-ой командовал подполковник Максимович, родом серб, а 5-й — полковник Вейсе. Один день мы обедали у одного из них, на второй — у другого.

Следующая дневка была в Житомире. Здесь мы были приглашены к командиру ба­тареи 32-ой артилл. бригады Ольшановскому, у которого жила на квартире дочь полковника Рымашевского, учившаяся в Житомирской гимназии. Во время этой дневки мы совершили прекрасную прогулку в лодках по реке Тете­реву с очень живописными берегами. Вообще Житомир произвел на нас очень хорошее впечатление: он какой-то уютный, масса зелени, красивая река и недорогая жизнь (недаром это был город отставных генералов).

Красивая местность была также у местечка Коростень, где имелось много дач. Здесь тоже была у нас дневка.

Наконец, мы прибыли в Киев, прошли че­рез весь город и спустились по красивому Печерскому спуску к Цепному мосту. Цвели акации и запах от них был одуряющий. Перей­дя на восточную сторону Днепра, мы оказа­лись в Никольской Слободке, Черниговской губернии, за которой свернули вправо и по пе­скам хвойного леса добрались до артиллерий­ского лагеря. Нижние чины помещались здесь в палатках, а офицеры — в бараках; в каждой батарее был отдельный барак для командира и другой, общий, для всех ее офицеров.

В нашем бараке было много мышей. По ут­рам в лагере появлялись разносчики из Киева с булками, бубликами и т. д. И вот, чтобы спа­сти их от мышей, приходилось подвешивать к потолку на веревочках. А однажды сын ко­мандира батареи проснулся утром с сильно сжатой в кулак правой рукой и по розжатии ее обнаружил в ней задавленную им во сне мышь. Это произвело на него такое сильное впечатление, что он стал бояться мышей. Ло­жась спать, производил осмотр, нет ли где-нибудь мыши, и даже потом, на зимней квар­тире.

Стрельбу на полигоне вел главным образом командир батареи, а на долю младшего офицеpa приходилась только одна практическая стрельба с ограниченным количеством снаря­дов, при которой командир батареи руководил чуть ли не каждым выстрелом. Это меня край­не удивляло, так как Михайловцы стрелять умели. Я, в частности, при самостоятельной пристрелке в училище получил полное одоб­рение командира батареи полковника Баумгартена и получил в награду его приказание: про­извести в заключение залп целой 8-ми ору­дийной батареей.

Находясь на полигоне, мы, кроме служеб­ных поездок в Киев за фуражем из интендант­ского магазина, ездили туда по субботам и под праздники, чтобы развлечься. Почти всегда мы приезжали туда верхом, подъезжали к саду «Шато де Флер», отпускали лошадей домой и занимали места в театре. Слушали певцов и певиц, выступавших на отрытой сцене, смот­рели на танцы балерин, а затем ужинали в ре­сторане, где пел довольно приличный хор. Ча­сам к 12-ти ночи за нами приезжали батарей­ные экипажи.

В конце пребывания на полигоне, по требо­ванию штаба округа, несколько офицеров -­«опытных и хорошо знающих лошадей» — бы­ло назначено для производства 1-ой военно-конской переписи в Черниговской губернии. II Смирнов, и я попали в их число, хотя и были офицерами меньше года. Я был назначен в Новозыбковский уезд, Смирнов — в Сосниц­кий. Перед отъездом в эту командировку, в Киеве, на Подоле, была произведена показная конская перепись, которой руководил приехав­ший из Петербурга полковник Генерального штаба.

Получив предписания, инструкции и на­ставления, мы разъехались по уездам Черни­говской губернии 1-го августа. По этой причи­не мы не могли в этом году участвовать в об­щем лагерном сборе под Луцком, который был назначен тоже на август.

По прибытии в Новозыбков я отправился к уездному предводителю дворянства, как пред­седателю комиссии, и к исправнику. Послед­ний, бывший офицер одного из гвардейских полков, был очень симпатичный человек и у него была молодая и очень милая жена. Вы­яснилось, что уезд еще не готов к производст­ву переписи, и мне придется прожить в городе несколько дней без дела. В эти дни я почти каждый день бывал на обеде, или вечером, у предводителя или у исправника.

Город сам произвел на меня хорошее впе­чатление: были тут и вполне приличные дома и порядочные магазины. В городе и уезде мно­го старообрядцев (посад Злынка почти сплошь). Дома у старообрядцев хорошие, дво­ры с высокими заборами и очень злыми соба­ками. В сумерки, когда они спущены с цепей, нельзя и думать выйти из дома без провожа­того: загрызут!

В уезде много помещиков, есть и богатые. У некоторых вполне барские усадьбы. Все они были очень гостеприимны, и становые приста­ва устраивали меня на жительство почти все­гда у них. Из фамилий помню сейчас только Немировичей-Данченко и Калиновских (их сыновья были со мной в кадетском корпусе в Орле). У одного помещика я попал на свадьбу дочери, у нескольких был на именинах… Мои переезды от одного помещика к другому на­поминали мне разъезды Чичикова.

Неготовность уезда к переписи к назначен­ному сроку повлекла за собой и запоздание с ее окончанием, так что я даже получил по те­леграфу запрос штаба округа о причинах. Вернулся я из этой командировки только 11-го октября.

Уезжая из Петербурга после производства в офицеры, я имел твердое намерение посту­пить через два года в Артиллерийскую Акаде­мию и опять быть под знакомой крышей. По­этому я запасся программой для вступительно­го экзамена. Между тем Смирнов склонялся к Академии Генерального Штаба. У него был дядя, генерал Генерального Штаба, ему прихо­дилось бывать в обществе офицеров и он меч­тал о блестящей военной карьере.

В Артиллерийскую Академию можно было поступить прослужив два года в строю, для академии ген. штаба требовалось три года. Но до Рождества 1888 года о подготовке к экзаме­ну мы как-то не думали, а под влиянием Смир­нова я изменил свое намерение, решил не раз­лучаться с ним и дальше и держать тоже в академию Генерального Штаба.

На Рождественские праздники я уезжал к матери на хутор и предполагал со Смирновым начать занятия после своего возвращения. Но у меня в комнате не было письменного стола, и это казалось большим препятствием. При­шлось его заказать по собственному вкусу, но дело все же не сдвинулось с мертвой точки. Выходило так, что нет смысла начинать заня­тия теперь, так как до весны остается не так уж много времени, а там — опять походное движение на Киевский полигон и летние заня­тия в батарее, когда не до сидения за письмен­ным столом!

Второй год моей жизни в Ровно протекал подобно предыдущему, с той лишь разницей, что я стал чаще бывать в доме мирового судьи. Походное движение в Киеве и в этом году ка­залось мне сплошным удовольствием. Жизнь и служба на полигоне были те же: те же стрельбы, поездки в интендантские склады и те же развлечения в «Шато де Флер», или в Купеческом собрании, находившемся недалеко от первого.

Была, впрочем, разница: вследствие недо­статка офицеров в 3-й батарее, я был прико­мандирован для несения службы к ней. При­шлось расстаться на время с моим «Пригово­ром». Новая лошадь была неприятного нрава: не любила отделяться от строя, делала «свеч­ки» и т. п. Лошади 3-ей батареи были рыжей масти — самой выигрышной для командира, так как рыжие лошади выглядят всегда «в те­лах» (хуже всех в этом отношении вороные ло­шади).

В августе этого 1889-го года наша бригада принимала участие в общем лагерном сборе под Луцком. Управление бригады и наша бата­рея были расквартированы в селе Теремном, в 4-5 верстах от города. Сюда на некоторое вре­мя приезжала жена бригадного адъютанта со своей младшей сестрой.

Офицеры 43-го пех. Охотского полка устро­или в это время в своем офицерском собрании в Луцке танцевальный вечер и пригласили к себе всех наших офицеров с семьями. Экипа­жей здесь у нас не было никаких, и наши да­мы совершили прогулки на «парной повозке образца 1884 года», в первый и последний раз в своей жизни.

В этом году в артиллерийских бригадах бы­ла введена организация дивизионов: 1, 2 и 3-я батареи составили 1-ый дивизион, 4-я, 5-я и 6-я — второй. Вследствие этого пришлось из­менить дислокацию бригады, причем 2-ой ди­визион переходил ближе к австро-венгерской границе, в новые казармы, построенные вой­сковой строительной комиссией возле Луцка, а 1-ый дивизион сосредоточивался в Ровно (также во вновь построенных казармах). Бри­гадное управление оставалось в Ровно.

Ввиду ухода 6-ой батареи в Луцк, я, по моей просьбе, был переведен в 1-ую батарею, прибывающую в Ровно из Новгород-Волынска. Смирнов, наоборот, был переведен из 2-ой ба­тареи во 2-ой дивизион в Луцк. Таким обра­зом, нам на время пришлось все же расстаться, и я остался жить в нашей квартире в одиноче­стве.

На Рождественские праздники 1889 года я, по примеру предыдущего года, уехал в крат­ковременный отпуск на хутор. В мое отсутст­вие был получен «Русский Инвалид» с Высо­чайшим приказом о производстве моего вы­пуска в поручики. Я был очень тронут полу­ченной мной на хуторе поздравительной теле­граммой полковника Рымашевского: «…с пер­вым солидным чином!»

Поздней осенью 1889 года состоялось пере­мещение части батарей на новые квартиры. Хотя я был уже в 1-ой батарее (между прочим — эта батарея имела Георгиевские петлицы за битву под Лейпцигом), мне пришлось вести в Луцк эшелон зарядных ящиков бой батареи.

Когда мой эшелон, следуя из Ровно по Брестскому шоссе, проходил мимо находивше­гося несколько в стороне от него имения Брон­ники, принадлежавшего бывшему профессору славяноведения Киевского университета Яроцкому, у перекрестка дороги меня встретил слу­га профессора и настойчиво просил свернуть с эшелоном в имение на обед! У профессора бы­ла эта манера — высылать слугу к шоссе и за­зывать к себе проезжающих знакомых и не­знакомых и даже как было в данном случае, целый эшелон. Хотя у Яроцких была большая семья — и взрослые и маленькие дети, они лю­били общество и, видимо, скучали без него. У них бывали почти все наши офицеры. Сделали визит и мы со Смирновым.

Профессор называл меня «Миловановичем» и уверял, что моей фамилии с «д» вместо «в» в Сербии нет, и в этом был отчасти прав: в Сербии моя фамилия, действительно, не встре­чается. Однако, в Субботице (Бачка, б. Австро-Венгиря) были, и есть и теперь, мои однофа­мильцы, вероятно, дальние родственники, и, таким образом, буква «д» не является «рус­ской ошибкой», как думал профессор (и почти уверил меня в этом самого!).

До рождественских праздников по разным причинам мне никак не удавалось приступить к подготовке к экзаменам в академию, но по­сле моего возвращения из отпуска, я уже за­сел за книги серьёзно.

В январе были именины проф. Яроцкого. Было очень много гостей. Была и вся семья судьи Белоусова и большинство наших офице­ров. Этот день решил мою судьбу: я сделал предложение младшей дочери судьи, Клав­дии Сергеевне.

Вернулись мы от Яроцких с восходом солн­ца и, выпив стакан чая, я отправился на служ­бу в батарею. После обеда предпринял про­гулку верхом, а вечером был позван к коман­диру батареи полковнику Максимовичу, где слушал прекрасное пение его супруги и Зина­иды Николаевны Журавской, супруги заведывающего батарейным хозяйством, известной переводчицы иностранной литературы.

Теперь, по воскресеньям, я всегда обедал у родителей невесты. В будние дни обед мне присылался или на мою квартиру с денщиком мужа старшей дочери, обыкновенно — с за­пиской невесты. Денщик уносил и мой ответ.

Несмотря на подготовку к экзаменам, я все-таки выкраивал время, чтобы видеться с неве­стой почти каждый день, а в Великий пост ездил вместе с семьей Белоусовых говеть в село Тютковичи.

Весной в Ровно была большая буря с гро­зой и ливнем. Во всем городе (у меня тоже) с одной стороны были выбиты все стекла. По окончании ливня я пошел проведать Белоусовых. Тополевая улица, где они жили, была перегорожена вырванными с корнями громадными тополями. В этом году я на полигон не пошел, но вместе со Смирновым держал экзамены и поступил в Николаевскую Академию Генерального Штаба.

Сообщил: В. Е. Милоданович

Голосовать

(1 votes, average: 5.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Верхом из-под Полтавы на Парижскую выставку. – А. Г.
• По поводу статьи «4-й гусарский Мариупольский полк» в №103 «Военной Были». – А. Левицкий
• П А М Я Т И ПОЛКОВНИКА ПРИХОДКИНА (из его артиллерийских рассказов)
• №117 Июль 1972 г.
• Артиллерийский эпизод Башкадыклярского сражения. – А. Кульгачев
• Служба в Варшаве. – Б. А. Лагодовский
• Практические стрельбы Русской артиллерии на полигоне близ Поноона. – Н. Г-В.
• Последнее отступление 1917 год . – В.Е. Милоданович
• Мелочи, сюрпризы и курьезы походной и боевой жизни (№117). – В. Цимбалюк