Записки старшего лейтенанта Романа Левговда
В конце апреля, 1918 года немецкая армия, прорвав без всякого труда ряд оборонительных линий на Перекопе и в других местах Крыма, стала на Северной стороне Севастопольской бухты. Обстреливаемые немецкой артиллерией суда Черноморского флота первой линии, дредноуты и миноносцы, под флагом контр-адмирала Михаила Павловича Саблина, вышли из Севастополя и 1 мая н. ст. стали на Новороссийском рейде.
Первым делом флота на новом месте стоянки было: 1) Создание новой внутренней организации флота и 2) определение взаимоотношений между флотом и кавказскими советскими властями. Центрофлот, комитеты, комиссары и тому подобные большевистские детища достаточно себя скомпрометировали в Севастополе и там же развалились. Нужно было создать что-то новое. Морские команды просили адмирала Саблина остаться во главе флота.
Адмирал поставил следующие условия: 1) Замена красных кормовых флагов на всех кораблях Андреевскими флагами, 2) упразднение Центрофлота и предоставление всей полноты власти командующему флотом, 3) решение этих первых двух вопросов всеобщим голосованием всего флота, 4) немедленное увольнение со службы всех не желающих подчиниться общему решению и 5) скорейшее восстановление дисциплины и приведение флота в боевую готовность.
Указанные условия были приняты командами почти единогласно. Из 3.500 матросов только около 300 человек не пожелали служить при новом порядке и уволились со службы. В первых числах мая на военных судах и транспортах взвились Андреевские флаги, начались учения, ремонты и, казалось, флот был на пути к выздоровлению после семи месяцев кошмара крови и преступлений. Второй, весьма существенный вопрос остался неразрешенным до самого дня утопления флота. На Северном Кавказе существовала особая советская республика со своим Центральным исполнительным комитетом, своей армией и своими денежными знаками. Правительство северо-кавказской республики всеми делами области ведало совершенно самостоятельно, по принципу «власть на местах», а с московским правительством считалось только тогда, когда нужно было добыть от него снаряды, патроны и «николаевские» деньги. Пришедший в Новороссийск флот это «самостоятельное» правительство считало своим собственным и с первого же дня старалось втянуть флот в войну с казаками и различными партизанскими организациями, боровшимися против советской власти. Чуть ли не ежедневно флот получал из Екатеринодара приказы выйти в море и обстрелять побережье то Кубанской области, то Грузии, то еще других мест. Согласно же статье 5-й Брестского договора выступление Черноморского флота из базы давало немцам повод считать мирный договор нарушенным, что в свою очередь всегда могло служить им юридическим оправданием дальнейшего продвижения вглубь России. В самостоятельную республику флот превратиться не мог, и нужно было хотя бы временно подчиниться одной из существовавших в то время на Руси властей. А их было много, и каждая из них протягивала свои жадные руки к флоту. Подчиниться Украине или Грузии означало бы подчиниться той же Германии, да и команды на это никогда не согласились бы. Оставалось сделать выбор между московскими властями и властями Северного Кавказа. Опыт революции показал, что «власть на местах» служит главным питомником анархии и, ставя себе задачей сохранить для России хотя бы остатки флота, когда она освободится от большевиков, адмирал Саблин решил, что, только подчиняясь Москве, а не местным властям, можно будет сохранить хоть материальную часть флота. На все часто абсурдные требования и приказания северо-кавказского правительства адмирал неизменно отвечал, что он получает директивы только от московского правительства, которое ему предписывает оставаться в гавани и ни в коем случае не нарушать Брестского договора. Вместе с тем от Ленина было получено радио, в котором он предписывал флоту быть в полной боевой готовности на случай, если немцы сами нарушат договор. В этом случае, приказывал Ленин, флот должен защищаться до последней капли крови.
Позиция, занятая адмиралом Саблиным, дала повод северо-кавказскому правительству поднять против адмирала травлю в печати. Уклонение от участия в боях против партизан рассматривалось этим правительством как измена советской власти, о чем и посылались доносы в Москву. Однако травля эта не изменила решения адмирала, и флот, стоящий в Новороссийске, ни разу не покидал гавани и не сделал ни одного выстрела, продолжая свою внутреннюю работу и ожидая со дня на день возобновления войны с Германией. Немцы же наполняли воздух радиотелеграммами о том, что Черноморский флот нарушает мирный договор, ходит по морю, обстреливает города и т. п. Трудно сказать, конечно, прикидывались ли немцы не понимающими истинного положения вещей или они действительно плохо разбирались в событиях. Дело в том, что при эвакуации Крыма несколько местных мелких судов и транспортов, наполненных убегающими комиссарами и остатками красноармейских отрядов, ушли из Севастополя не в Новороссийск, а в Ейск. Там какой-то еврей коммунист Гирштейн, с благословения северо-кавказского правительства, организовал флотилию, которая и бесчинствовала по всему Азовскому морю, обстреливая Мариуполь, Таганрог и прибрежные станицы Кубанской области. Эта флотилия, совершившая с одобрения большевистского Главковерха Балтийского фронта Калнина, много преступлений, не имела к флоту, стоящему в Новороссийске, никакого отношения и не была подчинена адмиралу Саблину. Флоту, стоявшему в новой, плохо оборудованной базе, нужна была нефть, нужны были снаряды и много других материалов, которые могли быть доставлены только при содействии московского правительства. Адмирал Саблин ежедневно бомбардировал Москву различными требованиями, которые исполнялись очень плохо из-за дальности расстояния и плохой связи. В конце мая в Новороссийске были получены сведения о том, что в Царицыне организовался штаб Северо-Кавказского военного округа, во главе которого стал генерал Генерального штаба Снесарев. Известие это было принято адмиралом Саблиным с большим удовлетворением. В лице генерала Снесарева сосредоточивалась высшая военная власть на Северном Кавказе, получавшая директивы непосредственно из Москвы. Адмирал усматривал в новом порядке следующие выгоды для флота:
- 1) Через Царицын легче было сноситься с Москвой. Большинство материалов должно было доставляться по Волге, а в самом Царицыне была заготовлена для флота нефть в большом количестве.
- 2) При наличии столь близкого пребывания представителя центральной власти легче было игнорировать притязания на управление флотом со стороны безграмотных в военном деле заправил северо-кавказской республики.
- 3) Назначение на должность начальника округа генерала царской службы позволяло надеяться, что теперь военные и военно-морские дела на Северном Кавказе пойдут наименьшим возможным вредом для интересов будущей России. Можно было предполагать что угодно о причинах, побудивших Снесарева поступить на службу к большевикам, но наименее вероятным было бы предположение, что генерал сделался большевиком и борется за уничтожение частной собственности на землю.
Предполагалось, что через головы правителей и главковерхов северо-кавказской республики Черноморский флот установит тесные сношения со штабом вновь организованного округа, будет получать при его содействии все для себя необходимое и будет понемногу готовить себя к возобновлению военных действий с Германией, чего можно было ожидать со дня на день и что случилось бы несомненно, если бы в то время советская власть в Москве была бы свергнута. Сколько времени просуществует советская власть в России, месяц или годы, сказать никто не мог.
2 июня н. ст. не на вокзал, а прямо к самому морю, на каботажный мол Новороссийской гавани прибыл какой-то таинственный экстренный поезд из Москвы. Привез он члена Морской Коллегии Вахрамеева с большой личной охраной из балтийских матросов. Вахрамеев явился на линейный корабль «Воля» и передал адмиралу Саблину весьма секретное предписание Ленина и Троцкого: «К 19 июня утопить весь флот на Новороссийском рейде». Легко себе представить, как был поражен этим предписанием командующий флотом.
Оказалось, что немцы рассматривают бесчинства, творимые Азовской флотилией товарища Гринштейна, как нарушение Брестского договора всем Черноморским флотом. Поэтому, после нескольких протестов и предупреждений, германское командование предъявило советскому правительству ультиматум: «К 19 июня ВСЕМУ Черноморскому флоту прибыть в Севастополь и разоружиться. В случае неисполнения ультиматума немецкая армия начнет наступление на Кубань и Черноморскую губернию для захвата флота». Совет народных комиссаров, полагая, что советская армия не сможет защитить флот с суши, и опасаясь, что немцы, придя на Кубань для захвата флота, попутно выкачают с Кубанской области 150 миллионов пудов хлеба, решил, заверив немцев, что ультиматум будет исполнен, дать флоту секретное предписание УТОПИТЬСЯ.
Выслушав Вахрамеева, адмирал Саблин заявил ему, что приказание это исполнить он не может, во-первых, потому, что утопление флота нанесет непоправимый вред интересам будущей России, а во-вторых, если он, командующий флотом, и отдал бы подобное приказание, оно осталось бы неисполненным, так как морские команды изо дня в день приучались к мысли о необходимости сопротивляться немцам до последней капли крови, о чем имеется даже особая телеграмма самого Ленина.
Чтобы заставить командующего флотом исполнить приказание, Вахрамеев сообщил ему, что командующий Балтийским флотом адмирал Щастный тоже получил предписание утопить свой флот. Приказания он не исполнил и за это был арестован и заключен в Москве в тюрьму. Революционный трибунал, вероятно, приговорит его к расстрелу (адмирал Щастный, действительно, вскоре был расстрелян). Угроза не подействовала. Адмирал Саблин наотрез отказался исполнить кощунственный приказ и тотчас потребовал вызова в Москву для личных объяснений. Получив разрешение на выезд, адмирал Саблин выехал экстренным поездом в сопровождении и. д. штаб-офицера для поручений старшего лейтенанта Левговда, флаг-офицера мичмана Гурского, начальника конвоя мичмана Штюрмера и специальной охраны из 40 матросов. Узнав, что командующий флотом едет в Москву для выяснения каких-то важных вопросов, команды кораблей пожелали сами выбрать для охраны адмирала надежнейших людей — НЕ БОЛЬШЕВИКОВ и, посылая их в дорогу, предупредили, что они ответят своей головой, если с адмиралом по дороге или в Москве случится что-либо.
Ставку Главковерха северо-кавказских советских войск, латыша Калнина, расположенную на станции Тихорецкая, адмирал Саблин проехал без остановки. Не только говорить о флоте с Калниным адмирал не пожелал, но не счел даже нужным поставить его в известность о цели своей поездки в Москву. В Царицыне же поздно ночью адмирал приказал во что бы то ни стало найти генерала Снесарева и пригласить его в вагон для весьма важного совещания. На поиски штаба округа отправился старший лейтенант Левговд, причем с первых же слов ему стало ясно, что генерал Снесарев и генерал Носович, начальник штаба округа, обыкновенные русские офицеры, а не большевики, и он еще по дороге к вагону сообщил им с полной откровенностью о всех убийственных для флота и для интересов России мероприятиях большевиков. Из разговоров выяснилось, что главной задачей штаба Северо-Кавказского военного округа была организация обороны от предполагаемого наступления немцев. Войска, стоявшие под Батайском, должны были воспрепятствовать проникновению немцев на Кубань сухим путем, а левый их фланг и берег моря защищались флотом. Утопление флота обнажало левый фланг армии и вообще сводило бы ее значение к нулю, так как немцам незачем было бы драться под Батайском. Проще было высадиться на Тамани, в Анапе или же в Новороссийске.
Здесь выяснилась вся глубина невежества народных комиссаров в военном деле: о таком важном факте как предполагаемое утопление флота, сводящем на нет весь смысл существования штаба округа, они даже не потрудились сообщить генералу Снесареву, как не сообщили о возможном наступлении немцев для производства необходимой перегруппировки войск.
Беседа в вагоне продолжалась до рассвета. Адмирал Саблин сообщил, что едет в Москву, чтобы как-нибудь спасти флот от гибели. Он подробно расспрашивал генерала Снесарева о численности и качестве советских войск и о том, что сможет сделать штаб округа в деле снабжения флота боевыми припасами и топливом в случае открытия военных действий.
Видя перед собой двух кадровых русских офицеров, адмирал Саблин, не боясь быть обвиненным в контрреволюционных замыслах, откровенно высказывал свое отрицательное отношение к большевизму и излагал свои взгляды и планы на будущее.
Здесь надо указать, что адмирал Саблин, как и весь флот, был весьма плохо осведомлен о ходе гражданской войны на Кубани. В первых числах мая в Новороссийск прибыл главнокомандующий советскими войсками Северного Кавказа бывший хорунжий Автономов. Он предлагал адмиралу всякие услуги флоту, много говорил о немцах, а о бесчисленных внутренних фронтах говорил мало и неохотно. С его слов выходило, что со смертью генерала Корнилова и после неудачи его наступления на Екатеринодар Добровольческой Армии больше не существует. В разных углах Северного Кавказа якобы бродят разрозненные партизанские отряды, но трудно даже понять, во имя каких целей они сражаются. Одни говорят, что партизаны эти стремятся к реставрации монархии; другие, что они требуют созыва Учредительного собрания; третьи, — что предполагается создать самостоятельную казачью республику. Автономов рассказывал, что он посылал к партизанам делегацию для выяснения возможности прекращения междоусобицы, но делегация эта не вернулась. Возможно, что она была расстреляна.
К правительству северокавказской республики Автономов относился с величайшим презрением и говорил, что его солдаты Батайского фронта неоднократно сами грузились в вагоны, чтобы ехать громить Екатеринодар, разогнать правительство и Центральный исполнительный комитет, составленный из каких-то приезжих проходимцев, и организовать новую власть, тоже советскую, но составленную из местных людей, известных народу своей порядочностью. Словом, выходило так, что Автономов, вчера еще сражавшийся с Корниловым, сам был недостаточно правоверным большевиком.
В конце концов, к маю месяцу подозрительное северо-кавказское правительство усмотрело в сношениях Автономова с адмиралом Саблиным контрреволюционный заговор, чуть ли не объявило его вне закона, сместило его и назначило на его место Калнина.
То, что красноармейцы на фронте, хотя и сражаются за советскую власть, но враждебно относятся к своему правительству, было отрадным явлением. Вспоминая теперь свой разговор с Автономовым, адмирал Саблин развивал перед генералом Снесаревым свой план на будущее.
В случае наступления немцев на Кубань, адмирал предполагал обратиться к населению с особым воззванием, призывая к прекращению братоубийственной войны и к повороту всех внутренних фронтов против общего врага, — немцев, для защиты родного края. В случае, если бы удалось хоть на время прекратить внутреннюю распрю и пробудить в народных массах патриотический энтузиазм, немцам пришлось бы уносить ноги не только с Кубани, но и со всей Украины, а там, кто знает, быть может вслед за немцами удалось бы прогнать и прислужников их, — большевиков.
Возмущенный тем, что столь важное распоряжение об утоплении флота было отдано Совнаркомом без его ведома и согласия, генерал Снесарев заявил, что он тотчас же пошлет энергичный протест и будет настаивать на том, чтобы это приказание, похожее на измену, было бы отменено. По его словам, стоящие под Батайском войска (около 80 тысяч) хоть и не очень боеспособны, могли бы все-таки оказать немцам серьезное сопротивление, а в случае осуществления надежд адмирала на прекращение междоусобицы открывались и еще более радужные перспективы. Кроме того, генерал заверил адмирала Саблина в том, что штаб округа приложит все старанья, чтобы флот получил все необходимое по Волге, через Царицын. Готовность штаба округа всемерно содействовать сохранению флота и защите Кубани укрепила уверенность адмирала в том, что положение спасти еще можно: даже если флоту суждено погибнуть, пусть он гибнет в бою, зато немцам будет нанесен чувствительный урон и им придется отвлечь значительные силы с западного фронта на восток, что, несомненно, благоприятно отзовется на фронте союзников.
В Москве адмирала Саблина ожидало горькое разочарование. В первые четыре дня народный комиссар по военным и морским делам Троцкий не нашел и пяти свободных минут для приема командующего Черноморским флотом, отговариваясь тем, что он все время занят делами чехословацкого фронта.
Адмирал, сопровождаемый старшим лейтенантом Левговдом, виделся с членами Морской Коллегии Ленинграда Раскольниковым и адмиралом Альтфатером и также с народным комиссаром по иностранным делам Чичериным. С напускной грустью, но вместе с тем убийственно спокойно выслушивали эти люди горячую речь взволнованного адмирала, смотрели, как он чуть не плакал перед ними, умоляя их найти какой-нибудь выход из положения, только бы не топить флот и не отдавать его немцам. Он развивал перед ними собственные планы и, как крайнее средство, предлагал умышленно допустить отделение северо-кавказской республики от советской России, чтобы дать ей возможность не считаться с Брестским договором и вместе с Украиной возобновить войну. Его собеседники оставались глухи ко всем его доводам и твердили только одно, что на требование немцев уже отвечено согласием, что сухопутная армия не сможет защитить флот и что Россия рискует потерять вместе с флотом еще и кубанский хлеб. Кроме того, Чичерин высказывал опасение, что в случае неисполнения ультиматума немцы могут предпринять наступление не только на Кубань, но и в центральную Россию.
Адмирал Саблин сейчас же послал в Новороссийск начальнику оперативной части старшему лейтенанту Паруцкому условную депешу: «До моего возвращения вещей не продавайте». В эти же дни адмирал Саблин получил из Новороссийска от своего заместителя капитана первого ранга Тихменева ряд телеграмм, ярко рисующих тот ужас, который творился на флоте. Узнав о существовании ДВУХ ПРИКАЗОВ, одного, открытого, — идти в Севастополь, другого, ТАЙНОГО, — ТОПИТЬСЯ, матросы потеряли голову и чуть ли не каждый час меняли свои решения. То они соблазнялись скорым свиданием с женами и детьми в Севастополе, то, слушая уговоры комиссаров, собирались топиться, то готовились к отчаянному сопротивлению. Большинство команд просто не верили подлинности приказания, требовали неоднократных подтверждений, спрашивали, известно ли все это Всероссийскому Центральному комитету, спрашивали совета у адмирала Саблина. Что отвечал на эти телеграммы адмирал Саблин, нам неизвестно.
На четвертый день пребывания в Москве, убедившись в полной невозможности спасти флот легальными путями, старший лейтенант Левговд просил адмирала отпустить его в Новороссийск, где он предполагал ознакомить команды с московскими порядками и настроениями и попытаться поднять на флоте бунт против советской власти. Адмирал Саблин отнесся к этому плану скептически, считая, что корабли, в конце концов, ни топиться, ни защищаться не будут, а просто пойдут в Севастополь. Старший лейтенант Левговд стоял на своем и указывал, что флот еще можно спасти, тем более что можно надеяться на энергичную поддержку генералов Снесарева и Носовича.
Так как положение самого адмирала становилось весьма неопределенным и можно было ожидать даже ареста не только его самого, но и сопровождавшего его конвоя и офицеров, адмирал дал, в конце концов, всем разрешение вернуться в Новороссийск и оставил при себе одного только флаг-офицера мичмана Гурского.
Никому ничего не говоря о своих планах, старший лейтенант Левговд воспользовался первой же оказией и тайно от большевиков уехал из Москвы. Проехать прямо на Царицын ему не удалось, так как около станции Поворино путь был перерван донскими казаками. Пришлось ехать на Камышин, а оттуда спускаться до Царицына по Волге, вследствие чего было потеряно более суток драгоценного времени.
Прямо с парохода старший лейтенант Левговд отправился на квартиру генерала Снесарева и доложил ему о целях поездки в Новороссийск. Так как флот не мог ничего предпринять, не имея топлива, а в Царицыне было заготовлено для морского ведомства 300 тысяч пудов нефти, то условились, что тотчас по приезде старшего лейтенанта Левговда в Новороссийск генерал Снесарев получит требование еще от имени правоверного советского флота о высылке нефти, что генерал и сделает, не вдаваясь в то, зачем нужна флоту нефть. А чтобы в дороге нефть не была бы задержана несочувствующими флоту воинскими частями, из Новороссийска должны были выслать для встречи нефти хорошо вооруженный матросский отряд. Отправив таким образом нефть советскому флоту, генерал Снесарев должен были выжидать событий, чутко прислушиваясь к тому, как отнесется советская армия к бунту на флоте и можно ли будет склонить войска к поддержке флота и к оказанию сопротивления немцам, наступающим на Кубань. В благоприятном случае штаб округа должен был принять на себя руководство сухопутными операциями, не считаясь ни с какими громами из Москвы и с воплями о «предательстве» и т.п. Еще можно было надеяться и на то, что московское правительство, узнав о том, что флот и южная армия вышли из повиновения и не считаются более с Брестским договором, само возобновит войну с Германией, хоть на короткое время отрешившись от своего губительного, беспочвенного политиканства, и поднимется до понимания государственных, а не партийных задач, и тайно будет поддерживать взбунтовавшийся флот и армию, а для соблюдения дипломатического «приличия» объявит бунтовщиков вне закона, или еще что-нибудь в этом же роде.
Обсудив все вопросы только в общих чертах, генерал Снесарев отправился со старшим лейтенантом Левговдом и помещение штаба округа для решения ряда мелких вопросов. Прежде всего нужно было вызвать к прямому проводу упомянутого выше старшего лейтенанта Паруцкого и еще раз подтвердить настойчивое требование ничего не предпринимать с флотом до приезда в Новороссийск старшего лейтенанта Левговда.
С этой целью отправились на телеграф генерал Носович и старший лейтенант Левговд. Велико было их изумление и горе, когда из Новороссийска была принята телеграмма, сообщавшая, что половина флота, один дредноут и шесть миноносцев, уже лежит на дне моря, а другая половина ушла в Севастополь. Никто не знал, исчерпывались ли гибелью флота все предлоги для дальнейшего продвижения немцев вглубь России. Покончив с флотом, немцы могли предъявить еще какой-либо ультиматум, и в наказание за неисполнение его двинуться на Кубань за хлебом. Таким образом, с утоплением флота задача, возложенная московским правительством на штаб Северо-Кавказского военного округа, оставалась прежней. Нужно было только произвести перегруппировку сил, чтобы организовать сухопутную защиту Черноморского побережья и тем самым прикрыть левый фланг войск, стоящих под Батайском. Для выполнения этой задачи генерал Снесарев отдал ряд соответствующих распоряжений главнокомандующему северо-кавказской советской армией.
Так как старший лейтенант Левговд предполагал в этот же день выехать из Царицына в Новороссийск только для ликвидации личных дел, то генерал Снесарев поручил ему ознакомиться на месте с тем, как будут исполнены его распоряжения о сухопутной обороне берега, и сообщить свои соображения, основываясь на личном ознакомлении с обстановкой, об организации охраны берега, службы связи, постройки укреплений и расположении войск. Для того, чтобы к старшему лейтенанту Левговду не было бы никаких придирок со стороны местных властей и в особенности всяких военных начальников, ему был выдан за подписью генерала Снесарева документ о том, что он «командируется штабом Северо-Кавказского военного округа в Новороссийск по делам службы».
В Новороссийске старший лейтенант Левговд застал полный хаос. На рейде стоял «Гебен». В городе оперировала шайка бандитов во главе с адъютантом главкома Калнина Хуриным. Эта шайка пьянствовала, грабила, производила обыски, реквизиции, аресты офицеров и т. д., и все это делалось под видом эвакуации Новороссийска, на что у Хурина имелись обширные полномочия. Присланные для обороны берега войска бесчинствовали в Анапе, на ст. Тонельной и в других местах. Немецкий адмирал, державший флаг на «Гебене», заявил, что, если порядок не восстановится, он будет вынужден высадить десант. Перепуганные обыватели, в особенности представители крупной буржуазии, даже просили его об этом. Какие-то темные силы сеяли панику, будили кровожадные инстинкты темного люда и делали все, чтобы дать немцам повод к высадке войск.
Прежде чем думать о войне с немцами, нужно было защитить жизнь и имущество граждан от своих собственных бандитов. Собрав все необходимые сведения, старший лейтенант Левговд отправился на телеграф. Прямой провод непосредственно с Царицыном установить не удалось, и приходилось говорить через Тихорецкую, где стоял штаб главкома Калнина. Старший лейтенант Левговд вызвал начальника штаба Балабина и, сообщив ему подробно все сведения о Новороссийске, просил передать депешу генералу Снесареву. Балабин ответил, что сообщение с Царицыном прервано партизанами и неизвестно, когда будет восстановлено, а потому он, не ожидая указаний генерала Снесарева, сам примет меры, к недопущению немцев на Кубань.
На этом закончились все сношения Черноморского флота со штабом Северо-Кавказского военного округа. Сейчас еще не время писать по затронутому вопросу исчерпывающий военно-исторический очерк, но если не собраны еще документы, разбросанные по разным концам России, как разбросаны и живые свидетели событий, тем не менее можно уже и теперь сделать кое-какие выводы.
Напомним, что в то время, в мае 1918 года, никто не думал, что так близок конец победного торжества Германии. Многие полагали, что немцы, заключив мир с большевиками, ограбив Украину и учредив там угодническое, бутафорское правительство Гетмана, не удовлетворятся этим, а будут продолжать всеми способами пользоваться плодами своих военных и дипломатических побед. Многие думали, что России придется уйти за Волгу, в Сибирь, и там, излечив свои раны и возродившись, готовиться к новой войне, к наступлению на Германию широким фронтом от Урала до Черного моря. Уже и тогда было видно, что большевизм изживает себя. Среди морских команд и фронтовых советских частей «правоверных» большевиков было мало. Советская власть держалась страхом и каким-то гипнозом.
Принимая все это во внимание и совершенно не касаясь здесь вопроса о том, что побудило русских офицеров поступать на службу к большевикам, можно сказать, что лица, стоявшие во главе флота и Северо-Кавказского военного округа в мае и июне 1918 года, руководствовались в своей служебной деятельности исключительно пользой и интересами будущей России, стремясь к сохранению флота и к защите территории и населения от иноземного владычества. Если их усилия оставались тщетными, если их борьба с анархией внутри большевистских организаций оставались малозаметными, а подчас и бесплодными, если они ошибались в своих предположениях о ходе мировой войны и русской революции, то назовем это недальновидностью, ошибкой, — как угодно, но только не предательством и не изменой Родине
Старший лейтенант Роман Левговд
5 сентября 1919 г. Новороссийск.
Подлинную подпись на оригинале записок, полученных мною от старшего лейтенанта Романа Левговда, свидетельствую.
Генерал -майор Носович
(5 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Похожие статьи:
- №119 Ноябрь 1972 г.
- Адмирал Сенявин. – В. К. Пилкин
- ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
- Письма в Редакцию (№ 125)
- Черноморский Флот в войну 1914-1917 гг (Окончание) – Г. фон Гельмерсен
- Балтийский флот в войну 1914-1917 гг. – Н.П. Солодков
- В первый раз. – Г. А. Усаров
- Капитан 1 ранга Владимир Иванович Семенов (1867-1910). – Г. Усаров
- Хроника «Военной Были» ( № 125)
Loading ...