ВОЕННАЯ БЫЛЬ

ПЫЛКИЙ ЖЕНИХ

Кают-компания учебного судна«Березань» в тревоге. Сегодня самый молодой из ее членов, мичман послед­него выпуска X. в очень тя­желом состоянии был све­зен в Морской госпиталь и, по мнению судового врача, со всеми признаками брюш­ного тифа. Заболевшего мич­мана очень жалели все его соплаватели, тем более что для них не являлось секретом, что мичман был женихом, хотя еще и неофици­альным, очень милой и интересной барышни. Мичмана, приятели заболевшего, были даже в курсе сделанного мичманом своей невесте подарка — золотого кольца с довольно круп­ным бриллиантом хорошей воды.

Первые два-три дня получаемые из го­спиталя сведения были малоутешительны и гласили: «Состояние больного без перемен». Но на четвертый день заболевший мичман не­ожиданно вернулся на корабль совершенно здоровым, хотя, правда, похудевшим немно­го, а главное — весьма смущенным. На все вопросы соплавателей о его здоровье и что у него, собственно, было, мичман благодарил, уверял, что теперь он вполне здоров, но, в общем, отвечал уклончиво.

Невзирая на полное восстановление своего здоровья, мичман стал каким-то мрачным, зам­кнутым и все реже и реже стал съезжать на берег. Вскоре разнесся слух, что барыш­ня — невеста мичмана — уехала из города в имение к каким-то своим родственникам. Не подлежало сомнению, что предполагавшийся брак был расстроен. Однако настоящей при­чины болезни мичмана, а затем и расстрой­ства его свадьбы первое время никто не знал. На расспросы же мичманов-приятелей быв­шего жениха последние загадочно отвечали, что болезнь и все дальнейшее произошло от слишком пылкой любви жениха, — и только. Никаках иных объяснений они не давали.

Но вскоре все обнаружилось, и мичмана оказались правы, утверждая, что всему ви­ной — пылкая любовь… Дело было в том, что жених умудрился проглотить подаренное им же своей невесте кольцо с бриллиантом. Факт же появления массивного кольца в мичман­ском желудке вызвал сильный подъем тем­пературы и болезненное состояние, кое мож­но было даже принять за признаки брюшно­го тифа. Однако в Морском госпитале, вопре­ки этим признакам, мичману вкатили не­сколько лошадиных порций английской соли, в результате чего температура упала и боль­ной выздоровел, а злополучное кольцо после основательной дезинфекции попало в карман мичмана. Спрашивается, — с какой страстью должен был пылкий мичман целовать паль­чики своей невесты, чтобы проглотить наде­тое на один из них кольцо и даже этого не заметить?

Месяца через два после этого происшест­вия и отъезда невесты в имение пылкий же­них тоже покинул наш город, переведясь в Балтику.

ПЕРЕНЕСЕНИЕ ОСТАНКОВ ИТАЛЬЯНСКИХ ГЕРОЕВ

Неизвестно почему, в начале лета 1911 года итальянское правительство, по соглашению с нашим, вдруг решило перевезти из Севастополя в Италию останки двух своих героев — генерала Ла-Мармора и полковника Де-Монтевеккио, павших в рядах армии сардинского короля, во время крымской кампании.

Дабы избежать всякого искажения истины и не заслужить упреков, сразу же вполне доверительно признаемся, что оба итальянских героя, представители двух старых и знатных родов, действительно пали во время крымской кампании, но пали… от холеры. Но так как итальянское правительство, тем не менее, считало их героями, а наше — этому не противоречило, то менее всего нам принадлежит право это оспаривать, а посему признаем и мы генерала Ла-Мармора и полковника Де-Монтевеккио итальянскими национальными героями.

Итак, в начале лета 1911 года в Севастополь прибыл за «останками героев» небольшой итальянский крейсер «Аккордат». По выработанному церемониалу, при перенесении останков итальянских офицеров, со всеми положенными воинскими почестями, с военного итальянского кладбища на Графскую пристань, представители русских армии и флота должны были возложить на оба гроба серебряные венки. Что касается флота, то соответствующий венок морское начальство заблаговременно заказало у Фаберже, в Одессе.

Для этой цели в Одессу был послан 5-й дивизион эскадренных миноносцев (типа «Со­кол») под брейд-вымпелом начальника диви­зиона капитана 2 ранга М. П. Саблина. С флаг­манского корабля «Ростислав» на этом диви­зионе были отправлены, в качестве экспертов по Одессе, два «одессита» — офицера, урожен­цы этого города, — лейтенант и инженер-меха­ник, мичман. По мысли начальства «одесси­ты» должны были оказать своим знанием го­рода и магазинов содействие по покупке вен­ка, ну а попутно могли повидать в Одессе своих родных и родственников. Начальник дивизиона с улыбкой сообщил обоим явив­шимся ему перед съемкой с якоря дивизиона офицерам, что, собственно, он в их содейст­вии не очень нуждается, так как, во-первых, венок уже заказан у Фаберже, а во-вторых, его флаг-офицер, мичман князь Маврокордато, тоже «одессит», да еще и имеет связи с ма­газином Фаберже, «а потому, — прибавил на­чальник дивизиона несколько оробевшим офи­церам, — они в Одессе могут располагать сво­им временем по собственному усмотрению, и что, дескать, если они ему понадобятся, он их вызовет». Это заявление не только успоко­ило, но и обрадовало наших офицеров, испу­гавшихся несколько, что их командировка в Одессу может и не состояться.

По приходе в Одессу флаг-офицер нача­льника дивизиона занялся венком, а оба «эк­сперта» с флагманского корабля — своим вре­мяпрепровождением «по собственному усмот­рению». За все двое с половиной суток сто­яния в Одессе оба офицера днем ненадолго «обращались в лоно семьи», навещая родных и знакомых, а все вечера были заняты в ком­пании трех командиров миноносцев и их офи­церов заседаниями в Северной гостинице, луч­шем шантане города. Ввиду такой «перегруз­ки», у обоих «экспертов» не хватило в Одес­се свободного времени не только повидать приобретенный венок, но даже хотя бы расспро­сить о нем флаг-офицера.

Вернувшись на третий день в Севасто­поль и явившись на свой корабль, оба офи­цера были потребованы к адмиралу. Вице-адмирал Сарнавский, пользовавшийся общим уважением и любовью, особенно со стороны офицеров его флагманского корабля, расспра­шивая о командировке явившихся ему офи­церов, обратился к ним со следующими сло­вами:

— Ну-с, а теперь расскажите-ка мне во всех подробностях, какой такой венок при­везли вы из Одессы? Какая на нем надпись, какого он размера? Вполне ли он подходит своему назначению быть возложенным от имени всего Черноморского флота?

Тут-то и сказалось отчаянное положение, в котором оказались оба офицера. Первая мысль, как молния прорезавшая мозг лейте­нанта, было искреннее сожаление: «Ах, по­чему я не умер маленьким?». Но так как этого своевременно не случилось, то приш­лось отвечать адмиралу, давая самые неопре­деленные и сбивчивые показания. Адмирал, сразу догадавшись, что оба офицера венка и не видели, покачал головой и с улыбкой спро­сил:

— Ну, по крайней мере, своих всех вы на­шли в добром здоровье?

На это оба офицера поспешили ответить утвердительно и поблагодарили адмирала за данную им возможность навестить своих род­ных.

Через час адмирал вновь послал за на­шими двумя «экспертами» и, показывая им доставленный с миноносца венок, сказал:

— Вот посмотрите хоть теперь, какой кра­сивый венок вы привезли из Одессы.

Офицеры чистосердечно признались адми­ралу, что они венка в Одессе не видели, так как начальник дивизиона поручил все пред­варительные по этому делу хлопоты своему флаг-офицеру. Отечески пожурив офицеров, адмирал отпустил их с миром.

Выходя от адмирала, оба приятеля молча переглянулись… Это означало: хорошо еще, что адмирал, известный своей скромной пат­риархальной жизнью, уверен, что мы в Одес­се все время пребывали в лоне семьи, и не подозревает, что в действительности мы его коротали в «Северной»…

ДАНС МАКАБР

Почему-то принято считать, не только у нас, но и в других странах, что моряки са­мый суеверный народ. На этот счет суще­ствует даже немало «анекдотов», но насколь­ко мнение это верно или преувеличенно, мы не беремся здесь судить, а ограничимся при­ведением лишь одного случая, действительно имевшего место в Черном море весной 1909 года.

В мае месяце этого года эскадра Действую­щего флота Черного моря под флагом контр-адмирала Сарнавского стояла на якоре в Ев­паторийском заливе, занимаясь всевозможны­ми рейдовыми занятиями и ученьями. Контр-адмирал Сарнавский, с честью откомандовав­ший крейсером в Порт-Артуре, а затем, на­чальником дивизиона миноносцев, отличившийся летом 1906 года при появлении военного мятежа в Свеаборге, был старым опытным моряком старой школы. Все подчиненные адмирала глубоко его уважали и любили, как начальника и человека. Но адмирал был не без суеверий. Среди прочих «пунктиков» этого его суеверия, адмирал, сам очень лю­бивший музыку, не переносил музыку «Данс макабр» Сен-Санса. Он считал ее предвест­ницей всяких бед и несчастий и раз и навсе­гда запретил включать его в репертуар штаб­ного оркестра.

Все это прекрасно знали и, тем не менее, по какому-то непонятному недоразумению, то ли забывчивости флаг-офицера, то ли оплош­ности капельмейстра, но в день съемки с яко­ря эскадры оркестр на флагманском корабле «Ростислав» заиграл во время обеда «Данс макабр». Адмирал страшно рассердился, при­казал немедленно прекратить играть эту вещь и всыпал флаг-офицеру, ведавшему хором музыкантов, и капельмейстеру. Все были уди­влены столь сильным раздражением адмира­ла, отличавшегося, вообще, редкой добротой и большим хладнокровием, и в душе посме­ивались над суеверием «старика».

В этот день эскадра заканчивала свою не­дельную программу занятий в Евпаторийском заливе и вечером должна была вернуться в Севастополь. На походе предстоял еще толь­ко один последний маневр — ночная атака подводными лодками эскадры на ходу. Ата­ковать эскадру должны были две подводные лодки по очереди.

Около 20 часов эскадра, шедшая уже по створу Инкерманских маяков, приближалась ко входу в Севастополь. Ночь была очень темная и свежая. Атака первой лодки про­шла нормально. Вторая лодка «Камбала» тоже, подойдя близко к курсу головного флаг­манского корабля «Ростислава», полувсплыла примерно в одном кабельтове слева и впере­ди от «Ростислава». Командир лодки лей­тенант Аквилонов, высунувшись из рубки, размахивал ручным фонарем, давая услов­ный сигнал, что лодка выпустила мину. Все шло нормально, как вдруг «Камбала», поло­жив руля, пошла прямо на пересечку эскад­ры, буквально бросившись под таран «Рос­тислава». Впоследствии, на суде, командир лодки показал, что он приказал положить «лево руля», в действительности же по ошиб­ке было положено — «право». На мостике «Ростислава» все оцепенели от ужаса. Не­медленно был дан самый полный ход назад, руль положен на борт, но избежать на та­ком близком расстоянии столкновения было уже невозможно. «Ростислав» протаранил «Камбалу» разрезав ее пополам. Несмотря на все принятые спасательные меры и водо­лазные работы, спасти с лодки удалось лишь одного командира. Начальник дивизиона под­водных лодок капитан-лейтенант Белкин, по­мощник командира лодки мичман Тучков, кондуктор Сальников и вся команда — 18 че­ловек — погибли ужасной смертью.

Когда некоторое время спустя потрясен­ные ужасной катастрофой офицеры «Рости­слава» собрались в кают-компании пить чай, все мрачно молчали, избегая разговоров. Мол­чание нарушил только голос одного из офи­церов, более всего возмущавшегося суеверием адмирала: «А ведь «старик» прав. Нам дей­ствительно не следовало играть «Данс макабр».

ДОСАДНОЕ НЕДОРАЗУМЕНИЕ

Осенью 1910 года, как и обычно, происхо­дили осенние маневры Балтийского флота. На время этих маневров по судам было распре­делено для ознакомления с морской служ­бой и действиями флота весьма значительное число офицеров армии, членов «Общества рев­нителей военных знаний», во главе с не­сколькими весьма почтенными, известными генералами. На флагманском линейном кораб­ле бригады кораблей находились в качестве гостей два заслуженных полных генерала, из коих один раньше занимал один из высших постов в военном ведомстве. Адмирал — на­чальник бригады кораблей — предложил это­му генералу свою каюту и на протесты гене­рала, что он, дескать, не желает стеснять лю­безного хозяина, адмирал ответил, что все рав­но ему придется быть все время наверху и помещаться в ходовой рубке, а потому Его Высокопревосходительство никого не стеснит.

Маневры, под руководством такого коман­дующего, как незабвенный адмирал Николай Оттович фон Эссен, проходили оживленно, энергично и интересно. Гости, сухопутные офицеры, тоже все время находились на мо­стиках судов, иногда и часть ночи, всем жи­во интересуясь. В одну из первых ночей, около полуночи, бригада кораблей стала на якорь на Н-ском рейде. Все за день очень ус­тали, легли спать и скоро уснули.

Через некоторое время на рейде появился неутомимый командующий Морскими Силами. Адмиралу почему-то не понравилось место стоянки флагманского линейного корабля, и он поднял сигнал этому кораблю: «Переме­нить место!» Разобрав сигнал, вахтенный на­чальник немедленно послал вахтенного доло­жить адмиралу и командиру об этом сигнале, и вахтенный унтер-офицер, забыв, что адмирал спит в ходовой рубке, по привычке отправился вниз, в адмиральское помещение. Дверь в адмиральскую спальню из салона бы­ла открыта, а потому вахтенный, постучав для приличия в дверь, громким голосом доло­жил: «Ваше Превосходительство, так что при­казано переменить место».

Разбуженный приходом вахтенного и ра­зобрав его громкий доклад, почтенный гене­рал сначала опешил, а затем, быстро начав одеваться, старческим недовольным голосом произнес: «Вот говорил же я адмиралу, — не надо мне этой каюты, а теперь — изволь менять место. И куда я теперь денусь ночью?».

Пока это досадное недоразумение выясни­лось и генералу были принесены соответст­вующие самые искренние извинения, прошло некоторое время, и сон генерала был нарушен.

И долго еще, кряхтя и ворочаясь на адми­ральской койке, генерал, вероятно, по-старчес­ки ворчал: «Ох уж эта мне морская служба».

ЖУТКАЯ НОЧЬ

Канонерская лодка «Донец», совершавшая практическое плавание по Черному морю, под­нималась вдоль Кавказского берега на север.

Была холодная, ненастная, очень свежая ночь начала марта. Темнота кругом была кро­мешная; ветер с силой налетал шквалами, но так как он дул со стороны берега, то волна бы­ла еще не очень большая. Низко неслись ра­зорванные клочьями облака.

Лодка проходила траверз Новороссийской бухты в расстоянии, примерно, двадцати-двадцати пяти миль.

Ровно в четыре часа утра на мостике лод­ки сменялись вахтенные начальники. Всту­пающий мичман из начинающих штурманов принимал вахту от своего товарища по вы­пуску, — ревизора лодки. Аккуратно сдав вах­ту и ничего не забыв, ревизор, вместо того чтобы быстро спуститься вниз и нырнуть в теплую койку, задержался на мостике и на­чал говорить своему товарищу следующее:

— Ну знаешь, никогда я не бывал так рад сдать вахту как сейчас. Черт знает какие таинственные вещи происходят вокруг. Одна жуть.

На недоуменный вопрос вступающего мич­мана:

— Что же такое происходит? — ревизор продолжал:

— Ты ведь знаешь, что всего лишь не­сколько месяцев тому назад в этих местах во время жестокого ледяного шторма погиб со всем экипажем пароход РОПИТ-а «Аскольд». Ни один человек, ни один обломок с него ни­когда не был найден. Ты слыхал, наверное, также и легенду о том, что души погибших, но не отпетых еще моряков часто взывают о помощи. Так вот сейчас мы проходим имен­но то место, где по всем данным погиб «Ас­кольд» и, хочешь верить или нет, но мне все время слышатся человеческие стоны. Вот и сейчас, — слушай… — и ревизор, присев, да­бы укрыть ухо от ветра, за обвесом, потянул за собой и своего приятеля. Но приятель, ви­димо, ничего не услышал, о чем и сообщил ре­визору.

— Подожди и слушай дальше, — недоволь­ным шепотом возразил последний, и, действи­тельно, не прошло и минуты, как раздался ясно слышимый, будто заглушённый, стон. Кричала ли то заснувшая на воде чайка, был ли то крик другой какой-нибудь ночной пти­цы, кто его знает, но звук этот, удивитель­но похожий на человеческий стон, повторив­шись еще несколько раз, неприятно действо­вал даже на мичманские нервы.

— Кроме того, — продолжал ревизор, — да­же маяки в эту ночь открываются черт знает с какого расстояния, тогда как максимальная их дальности — 20-22 мили. Да и «Маскотта» наша того, не из замечательных, — закончил едва слышным шепотом свой рассказ ревизор, лишь движением головы указывая на рубку, в которой спал командир.

— Ну, да ладно, желаю тебе благополучно отстоять вахту и закончить скорее эту жут­кую ночь. Да советую, не буди ты его по пустякам, — сделал он кивок головой в сто­рону рубки и, быстро сбежав с мостика, ис­чез в темноте.

Вступивший на вахту мичман подошел к компасу, проверил курс, зайдя в штурманс­кую рубку, взглянул на карту, затем еще раз проверил ходовые огни и, закурив папиросу, зашагал по мостику. Мичман был не из суе­верных, но рассказ ревизора, обстановка бур­ной ночи, а главное — эти повторяющиеся от времени до времени неизвестные, хватающие за душу крики, столь походившие на чело­веческий стон, неприятно щекотали нервы, и мичман невольно вновь возвращался к реви­зорскому рассказу. Он очень реально пред­ставил себе тот рождественский вечер или, вернее, уже ночь, приятно проведенные им за оживленным ужином в Морском Собрании, а ведь в эту именно ночь, думал мичман, и по­гиб «Аскольд». Он припомнил еще несколько легенд и рассказов на эту тему. Старался до­казать своему несколько расстроенному во­ображению, что заблаговременное открытие маяков — вещь нередкая и объясняется она рефракцией. «Ведь вот же, — думал мичман, — открылся же на прошлой неделе Кадошский маяк за 60 миль, когда максимальная дальность его — 24. «Дальше мысли мичмана невольно перешли на того, кого ревизор наз­вал «не очень замечательной маскоттой». Мич­ман вспомнил из рассказов, что командир лод­ки, отличный моряк, прекрасный офицер и очень знающий минер, считался действительно каким-то «невезучим». Это именно он еще мичманом, стоя на вахте на транспорте «Эрегли», протаранил и утопил у Тарханкута пас­сажирский пароход «Ришелье». Это тоже у него во время практических подрывных ра­бот в Минном офицерском классе произошел преждевременный взрыв фугаса, повлекший за собой человеческие жертвы. Но никогда ни Военно-Морской Суд, ни самый строгий об­винитель не могли найти малейшей ошибки или упущения в действиях незадачливого офи­цера. «Вот и корабль, — думал дальше мич­ман, — на котором он плавал страшим мине­ром, первым перевернулся и погиб в Цу­симском бою». И мичман почти серьезно же­лал теперь только одного, — лишь бы коман­дир не проснулся и не вышел бы на мостик. Все время делая усилия разогнать тревожные мысли, мичман остановился и стал глядеть впе­ред.

Вдруг слева по носу, на горизонте проре­зал темноту и на несколько секунд осветил нагроможденные у горизонта облака яркий кра­сный свет, точно вспышка красного гигант­ского бенгальского огня и одновременно с этим вновь раздался жуткий стон за бортом. Вахтенный начальник, желая проверить себя, обратился к сигнальщику с вопросом:

— Видел ли ты что-нибудь сейчас?

— Точно так, Ваше Благородие, быдто что-то полохнуло там, — указал он рукой по на­правлению замеченного мичманом мимолет­ного зарева.

Поверка по карте не дала объяснений, — в этом направлении было открытое море, и берег был очень далеко.

Продолжая шагать по мостику, мичман те­перь старался объяснить себе происхождение только что виденного явления. Вспомнил мичман и северные сияния, виденные им в Ледовитом океане, на полыхание которых так походил только что виденный внезапный свет. Но здесь, в Черном море, рассуждал мичман, явлений этих не бывает. В конце концов мичман решил, что это, наверное, разорвал­ся за горизонтом крупный болид, и нервы мич­мана стали постепенно приходить в норму.

Время незаметно шло, и часы показывали уже начало шестого. Вдруг над самой голо­вой мичмана ни с того, ни с сего внезапно раздался дикий пронзительный рев сирены. Мичман вздрогнул и оцепенел. Обалдел и сиг­нальщик. А сирена ревела и визжала, испу­ская то длинные, то короткие звуки, но ни на минуту не останавливаясь, как будто кто-то беспрерывно дергал ее за веревку. При­дя в себя от неожиданности, мичман и сиг­нальщик бросились на верхний мостик к си­рене, туда же, опередив их, выскочил из руб­ки и проснувшийся командир, и раньше чем мичман успел вбежать в рубку, он услыхал новый рев, на этот раз рев командира, кричав­шего:

— Убрать мне этого подлеца и чтобы я его никогда здесь больше не видел!!!

Бедный мичман окончательно обалдел, — кого убрать? Какого подлеца? недоумевал он, но сигнальщик, видимо поняв, что новый офи­цер не знает еще всех особенностей корабля, тихо пояснил:

— Так что все это Мишка-подлец, Ваше Благородие, они завсегда какую шкоду при­думают, вторую уже кампанию с нами на лодке плавают.

И мичман сразу все понял. Мишка был самый настоящий кавказский стервятник, ку­пленный медвежонком в прошлом году за три рубля в Батуме. Он был общим любим­цем на лодке и, кажется, пользовался скры­той симпатией даже строгого командира. Обыкновенно Мишка помещался в своей «берлоге» под полуютом, аккуратно выходя лишь к подъему флага. Но что заставило Мишку в эту холодную ночь выйти из его берлоги? Что было причиной его бессонни­цы? Передалось ли и ему нервное настрое­ние мичманов, навеянное жуткой ночью? Толь­ко Мишка незаметно влез почему-то на верх­ний мостик, там в полной темноте случайно зацепил лапой за шкерт от сирены, сирена завыла, Мишка передрейфил, чему вещест­венные доказательства были найдены на верх­нем мостике во время утренней уборки и, придя в бешенство, стал зубами и двумя ла­пами неистово дергать и теребить шкерт от си­рены.

Наконец общими усилиями удалось вы­проводить Мишку. Постепенно все начало при­ходить в порядок. Командир, походив по мос­тику и взглянув на карту, вновь скрылся в рубке. «Подлец», переваливаясь и как-то осо­бенно подпрыгивая на трех лапах, удирал к себе на ют, изредка рыча и оглядываясь, не преследует ли его его оскорбитель, грозный капитан. Мичман с облегчением закурил и вновь зашагал по мостику. Светало, таяли ночные тени, прекратились таинственные кри­ки, справа все яснее и яснее обрисовывался далекий берег и горы у Мысхака. Жуткая ночь проходила…

Н. Р. Гутан

© ВОЕННАЯ БЫЛЬ

Голосовать

(1 votes, average: 4.00 out of 5)

 Loading ...

Похожие статьи:

• Из флотских воспоминаний (№116). – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний. – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний (Продолжение, №111). – Н. Р. Гутан.
• Посыльное судно «Китобой». – Н. А. Боголюбов
• Из флотских воспоминаний (№115). – Н. Р. Гутан
• Из флотских воспоминаний (№113). – Н. Р. Гутан
• №119 Ноябрь 1972 г.
• ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ (№113)
• Из флотских воспоминаний (№114). – Н. В. Гутан