Давно ли был директором нашего корпуса генерал Григорьев? Тем не менее время его управления, такое дорогое, яркое и красочное, что после всего пережитого рисуется мне, как очень и очень далекое, как какой – то милый, хороший сон… Подробности, конечно, исчезли из памяти, осталось лишь общее впечатление. Поэтому я позволю себе ограничиться лишь общим обзором его деятельности, а детали к оценке положенного им труда по воспитанию юношества историк найдет в архивах в обильном количестве.
В начале января 1905 года (кажется — 5-го) наш директор генерал В. И. Покотило был назначен Ферганским военным губернатором, а вместо него был назначен директор Воронежского корпуса генерал-майор Ф. А. Григорьев.
С большим интересом ждали кадеты своего нового начальника. В лице уходящего В. И. Покотило заканчивался тот суровый режим, который великолепно вышколил кадет в дисциплинарном отношении, но в то же время всегда держал массу в напряженном, нервном состоянии, которое в любой момент и по любому поводу могло принять бурные формы. Тем не менее простились кадеты с В. И. Покотило тепло и сердечно, ибо велико было в массе обаяние сильной воли и справедливости, которые он олицетворял собою.
Когда он вышел из Сборного зала, где состоялось прощание с прежним директором и встреча нового, и появилась затем импозантная фигура «добродушного толстого дяди из провинции», у всех нас как-то сразу отлегло от сердца. После его вступительной речи, в которой он отметил, между прочим, что с чувством особой гордости вступает в управление старейшим корпусом с его блестящей и обязывающей историей, все невольно почувствовали, что повеяло теплом и сердечностью и успокоенная молодежь с доброй улыбкой на устах принялась за свое обычное дело.
Затем, в отдельной беседе с офицерами- воспитателями, он прежде всего отметил, что подробно знаком уже с хорошо налаженной деятельностью корпуса, выразил безусловное доверие к персоналу и просил продолжать свою работу в том же направлении, твердо рассчитывая на полную поддержку с его стороны. И действительно, за все время службы под начальством генерала Григорьева я не помню ни одного случая, когда бы он вмешался в будничную работу воспитателя и так или иначе затормозил бы ее. Он очень осторожно подходил ко всем педагогическим вопросам и больше всего оберегал авторитет воспитателя. Он никогда и ничего не предпринимал по отношению к отдельным кадетам без ведома и согласия воспитателя и ротного командира, в отношении общих распоряжений — без обсуждения намеченной меры в ротном или общем комитете. На первых порах, пользуясь его доступностью, кадеты часто обращались к нему по личным делам, но он неизменно направлял их к воспитателю. В последние годы моей службы я уже таких случаев не помню.
Усилив авторитет воспитателя до максимума и всецело опираясь на него он получил возможность сосредоточить все свое внимание на вопросах общего характера.
Первый вопрос, с которым столкнула его жизнь, был вопрос о курении. При генерале Покотило велась напряженная борьба с курильщиками по обыкновению — безуспешная, но часто создававшая весьма натянутые отношения между воспитателями и кадетами, так как персонал никогда не встречал в этой борьбе поддержки среди родителей и общества и поэтому всегда был одинок. Генерал Григорьев взглянул на это просто. При первом же обнаруженном случае курения, Федор Алексеевич собрал 1-ую роту и объявил, что сам он курит с 13 лет, подвергался в корпусе весьма суровым наказаниям и все-таки продолжает курить и до сих пор. Зная по опыту, что тому, кто курит не из молодечества, а успел уже привыкнуть, отвыкнуть трудно, он решил допустить в 6 и 7 классах курение с тем, чтобы кадеты курили и хранили табак и папиросы только в определенных для этого местах и чтобы твердо помнили всегда и везде, что он не разрешает курения, ибо не имеет права разрешить, а только «допускает», как неизбежное зло. Лично Федор Алексеевич из этого секрета не делал и о принятой им мере было известно и Великому Князю Константину Константиновичу.
Не поддается описанию тот бурный восторг, с каким встретили кадеты это заявление. С другой стороны только старый, опытный воспитатель может понять, какая масса дисциплинарных проступков, имеющих свой корень в борьбе с курением, была сразу вычеркнута из обихода на много лет вперед. Практическая целесообразность этой меры сказалась очень быстро. К концу учебного года, около 20 проц. курильщиков, очевидно куривших из молодечества, бросили курить. Стало не интересно. А затем, в последующие годы никогда не наблюдался такой высокий процент курильщиков, каковой бывал замечаем до принятия этой меры.
В воспитательном отношении, Федор Алексеевич тоже изменил сразу и довольно резко общий характер работы. При первом же удобном случае он, с большим подъемом, объявил во всех ротах, что ненавидит ложь и не уважает лгунов, поэтому всякий, кто сразу сознается в своем поступке и, вообще, будет правдив, может быть уверен, что понесет наказание вполовину меньшее, чем заслуживает, а может быть, смотря по обстоятельствам, наказание ограничится лишь разъяснением проступка. Для лгунов — пощады нет!
Это был переворот в миросозерцании кадета. До этого времени, понятие о гражданском мужестве, о необходимости говорить правду, сознаваться в проступках и т. д. были известны кадетам, как идея, как добродетель, которую очень опасно применять на практике и которую поэтому не применяли. С появлением заинтересованности, эти добродетели стали проявляться, сначала — просто из практического интереса, а потом — постепенно превращались в привычку, давая общие контуры благородного характера.
Под руководством Федора Алексеевича, мне посчастливилось сделать полный выпуск, то- есть провести отделение с 1-го класса и до последнего (1907-1914 г.г.). В младших классах у меня были случаи запирательства из боязни наказаний, но в 7 классе о наказаниях уже не думали и сознавались в своих прегрешениях сразу, не задумываясь. Это явление наблюдалось и в случае групповых проступков. Всякому понятно, в какой степени это облегчало работу и как много устранялось поводов к столкновению между воспитателями и кадетами.
Вообще, с появлением Федора Алексеевича, кадеты сразу и заметно успокоились и приобрели большую уравновешенность. Все манеры нового директора как-то невольно внушали спокойствие, кроме того, Федор Алексеевич очень любил все, что заслуживает похвалы, хвалить вслух, а что заслуживает порицания, порицать, по возможности, наедине. Этот интересный педагогический прием очень быстро установил атмосферу удовлетворения и довольства.
В основу всей своей деятельности, по воспитательной части, Федор Алексеевич сразу положил принцип контролируемого доверия и полного уважения к личности кадета. Чуткая молодежь, конечно, сразу оценила это, очень дорожила доверием и не злоупотребляла им.
По своим педагогическим взглядам Федор Алексеевич был враг наказаний и принятая им система как нельзя более соответствовала этой идее. При нем чаще всего применялись наказания, налагаемые комитетом, главным образом — сбавки баллов за поведение, а обиходные наказания почти совершенно вывелись просто за ненадобностью, ибо создалось такое настроение кадет, что в подавляющем большинстве случаев достаточной мерой воздействия являлось простое внушение. Из обиходных наказаний применялось сокращение отпуска, редко — лишение, а для малышей — непродолжительный штраф и лишение игр (посидеть на скамейке), как меры успокоительные. Арест, как таковой, не применялся. Из двух карцеров один был превращен в склад разного имущества, а другой служил для бесед наедине воспитателя с кадетом. Редко когда сажали туда на 1-2 часа кадета, но и то не ради наказания, а чтобы дать ему возможность успокоиться и одуматься. В последнее время и кадеты смотрели на карцер, как на отдельный кабинет, где они могли сосредоточиться на своих личных делах и часто обращались к дежурному офицеру с просьбой разрешить занять карцер, чтобы приготовить уроки или написать письмо.
С первого же дня не понравилась Федору Алексеевичу и та обстановка, в которой жили кадеты. И действительно, куда, бывало, ни глянешь — повсюду унылые стены и не на чем глазу остановиться. Если это не имело серьезного значения для малышей, большею частью проводящих свободное время в подвижных играх, то для взрослых кадет это было уже серьезным лишением, ибо сосредоточие в классе лишало возможности уйти в себя и задуматься на том, что кадета интересует. Зал и коридор 1-ой роты — это были стены, несколько неудобных скамеек, картинок, фотографических групп и… все убранство. Наш великолепный сборный зал не имел совершенно никакой мебели, никаких украшений и освещался 6-ью или 8-ью уличными дуговыми фонарями, только величественные портреты Императоров как-то конфузливо жались к стенкам… Эта унылая обстановка очень не понравилась Федору Алексеевичу и он вскоре начал говорить о том, что теперь и казармы устраивают уютнее и удобнее, а тем более корпус необходимо обставить так, чтобы кадет мог и отдохнуть в свободное время и, кроме того, воспитывался бы самой обстановкой.
«Я не могу себе представить», говорил Федор Алексеевич, «чтобы кто-нибудь рискнул бросить окурок на пол в хорошо обставленной гостиной, всякий непременно поищет пепельницу».
Совершенно естественно, что эта идея потребовала больших средств и осуществление ее растянулось на несколько лет. Но отсутствие средств не могло остановить Федора Алексеевича, вообще — хорошего хозяина. Он нашел поставщиков, которые приняли его заказы в рассрочку, а для получения средств он использовал свое право принимать сверхштатных своекоштных кадет. Остаток от расходов на воспитание и содержание их по закону поступал в распоряжение директора на непредвиденные расходы. Таким образом наш корпус возрос с 550 кадет по штату до 800 человек, в распоряжение директора стали поступать большие средства и все его начинания могли осуществиться.
Улучшение быта началось с улучшения пищи, благоустройства лазарета и приведения ротного зала 1-ой роты в благообразный уютный вид. Появилось свыше 100 хороших стульев, разные столы, шахматные столики, рояль, два аквариума, большой и малый, освещенных разноцветным электричеством и обильно снабженных разными видами рыб, террариум, картины, фотографии и т. д. Для ротной иконы был сделан роскошный дубовый резной киот, ружья были перенесены в ротный зал, поставлены по сторонам иконы в больших пирамидах и таким образом послужили и для украшения зала. С осени, в одном из углов зала был поставлен большой круглый стол, освещенный особой лампой под хорошим абажуром и организована читальня. Для ухода за аквариумами и террариумом были назначены любители-кадеты по их собственному желанию.
С лета и Сборный зал стал приобретать свой художественно-величественный вид.
Для отделки зала был приглашен художник и по его чертежам была выполнена мебель, массивные дубовые двери и подставки под портреты. Уличные фонари были убраны и вместо них вновь водворились, оборудованные для электрических свечей, наши исторические люстры, видавшие еще времена Екатерины Великой, но затем, по какому-то печальному недоразумению попавшие на чердак и мирно там покоившиеся в пыли и грязи.
Впоследствии была великолепно оборудована столовая, — роскошные дубовые буфеты, серебро, всевозможная посуда и т. п., в ротных умывальнях устроены великолепные ванны для мытья ног с холодной и горячей водой; заново была отремонтирована баня и устроен громадный бассейн с проточной водой для плавания. Словом, нет той мелочи в обиходе корпуса, на которую не обратил бы внимания Федор Алексеевич и наш корпус его заботами очень скоро потерял свой сугубо-казарменный облик и приобрел вид хорошей, благоустроенной квартиры большого масштаба.
Попутно нельзя не отметить, что в смысле внешней благовоспитанности улучшение обстановки и быта действительно оказались сильным воспитательным средством.
Заботясь о благоустройстве своего лазарета, Федор Алексеевич тем не менее с первого же года установил как правило — к трудно-больным кадетам приглашать на консилиум профессоров-специалистов, а если по ходу болезни необходимо было постоянное наблюдение профессоров, то такого больного устраивать в образцовые клиники и все расходы принимать на счет казны.
Все это кадеты, конечно, видели, знали, ценили и совершенно понятно, что Федор Алексеевич в необыкновенно короткий срок приобрел глубокую и прочную любовь нашей искренней и чуткой молодежи, которую он тоже горячо любил и берег, как своих детей. Самые прозвища его дышат нескрываемой и ясно выраженной симпатией: сначала его называли «добродушный дядя из провинции», но затем очень скоро перешли на прозвище «папаша», в котором звучала уже не только симпатия, но и благодарность за заботы. Малыши его еще называли «Дядя Пуп» и при этом неизменно лицо у них расплывалось в широкую и добрую улыбку.
К концу 1904-05 учебного года отношение кадет к Федору Алексеевичу уже установилось прочно, общее настроение молодежи стало уверенно спокойным и благодушным и корпус пошел вперед плавно и легко, без толчков и сотрясений.
В таком благоприятном состоянии был наш корпус, когда в конце 1905 года налетел на него революционный шквал. Как мы пережили это время я в общих чертах уже описал в своем очерке «Двадцать лет назад» и здесь отмечу только, что обаяние личности Федора Алексеевича, его настойчивый, но мягкий режим, разрешение издавать собственный журнал «Кадетский Досуг» (по тому времени — шаг не лишенный некоторого риска), организация за личной ответственностью читальни (журнал и читальня сыграли роль великолепной отдушины), его большая педагогическая чуткость и умение решать очередные вопросы практически целесообразно, не считаясь с формальными препятствиями, наконец, его отзывчивость, в силу которой он охотно шел навстречу своим питомцам во всем, что не противоречило целям воспитания, все это вместе дало возможность корпусу в самые трудные минуты продолжать свой путь так же спокойно, плавно и уверенно, как и до октябрьских событий.
Занимаясь общими делами, Федор Алексеевич не забывал, однако, и того, что управляет «старейшим» корпусом, история которого очень его интересовала и которую он начал добросовестно изучать. Хотя, к сожалению, история нашего корпуса еще не написана, материалы разбросаны и носят преимущественно эпизодический характер, но тем не менее они достаточно ярко обрисовывают высоко полезную деятельность корпуса, стяжавшую ему неувядаемую славу и придавшую его истории исключительный блеск. Нет частей и учреждений, кроме может быть 3-4 гвардейских полков, которые могли бы состязаться в блеске своей историей с историей нашего корпуса.
И вот, изучая исторические материалы, Федор Алексеевич не только проникся благоговением к блестящему прошлому своего корпуса, но и вдохновился мыслью вернуть ему прежний блеск и славу.
Какая смелая мысль!… И, казалось, безнадежная!…
Но масштаб задачи и трудность исполнения ее, по обыкновению, не испугали Федора Алексеевича. Прежде всего, он обратил внимание на то, что корпус не праздновал 150-летнего юбилея, так как был в это время переформирован в военную гимназию. Поэтому он решил возбудить ходатайство о разрешении вместо пропущенного 150-летнего юбилея отпраздновать 17 февраля 1907 года — 175-летний юбилей. Успех ходатайства необходимо было подготовить дипломатически, так как политическая обстановка (начало 1906 года) и отношение высших военных сфер не благоприятствовали этому.
По счастью благоприятно сложилась обстановка в другом отношении. Великий Князь Константин Константинович благоволил лично к генералу Григорьеву и к нашему корпусу. Его благоволение особенно усилилось после блестящей деятельности корпуса в период революции 1905 года. При содействии Великого Князя, удалось довольно скоро получить Высочайшее разрешение на празднование юбилея, но без расходов от казны, так как вообще 175-летние юбилеи по правилам праздновать не полагалось.
По получении разрешения, Федор Алексеевич начал немедленно готовиться и к самому празднованию. Всей душой и всеми помыслами он ушел в это дело. Работа его пошла по двум направлениям: у себя в корпусе необходимо было изыскать большие средства и выработать сложную программу празднования, притом такую, чтобы всем наглядно показать исключительный блеск нашей истории и навсегда запечатлеть ее в сердцах кадет; а вне корпуса — дипломатически подготовить то, что могло быть только мечтой и что так мучительно хотелось претворить в жизнь.
В интимных беседах Федор Алексеевич высказывал свою мечту — видеть Шефом нашего корпуса, как было в старину, Государя Императора. Но говорить об этом вслух, конечно, нельзя было; просить о такой Монаршей милости — тем более, а в то же время нужно было как-то навести на эту мысль и доказать, что корпус заслуживает такой высокой милости.
Это была задача исключительной трудности, ибо в высших военных сферах к этому относились определенно отрицательно: предварительные беседы установили там наличность твердого убеждения, что такая высокая честь может принадлежать лишь строевой части. С отделением специальных классов (военные училища) корпус потерял на это право и потому не сохранил и Шефства.
Кажется, эта честь действительно по наследству от корпуса перешла к Павловскому военному училищу. Было много и других препятствий, которых я теперь уже не помню, наконец корпус не имел уже того значения, как раньше.
Дипломатическая подготовка велась в глубокой тайне и никто из нас не знал, какими именно путями Федор Алексеевич подготовлял осуществление своей мечты. Может быть в архивах корпуса и найдутся какие-нибудь следы этой работы, но для нас это так и осталось тайной. Увенчанная успехом, эта тайна составляет неоценимую заслугу генерала Григорьева перед историей корпуса и ставит его имя, как директора, на недосягаемую высоту.
Последние дни перед юбилеем Федор Алексеевич, сохраняя внешнее спокойствие, волновался страшно и не мог ни на чем сосредоточиться. Последнюю ночь, уже во дворце, он напролет не спал. Но как он был счастлив и как сиял, когда Государь Император объявил, что принимает на Себя звание Шефа нашего корпуса!…
Восторг присутствовавших на этом историческом параде не поддается никакому описанию!… С небывалым подъемом был отпразднован наш счастливый юбилей. Феерически красивая обстановка празднования придавала сказочный характер нашему торжеству. Рота Его Величества преобразилась совершенно: озаренные Высочайшей милостью кадеты стали гораздо серьезнее относиться ко всему и с исключительной заботливостью оберегать свою репутацию. В силу подражания — за ними тянулись и малыши. Так это повелось и дальше. Это был новый и могучий фактор воспитательного влияния, который помог генералу Григорьеву довести корпус в воспитательном отношении до небывалой высоты.
Принятие Государем Императором звания Шефа нашего корпуса, зачисление в списки Наследника Цесаревича, как кадета и последовавшие затем знаки Монаршего благоволения обратили внимание всего общества на наш корпус и поэтому многие родители стали добиваться чести определить своих сыновей именно в ПЕРВЫЙ корпус.
Таким образом смелая мысль Федора Алексеевича — вернуть корпусу прежний блеск и славу — претворилась в жизнь.
С началом революции (1917 г.) генерал Григорьев закончил учебный год и вышел в отставку. А вместе с ним закрылись светлые страницы и нашей истории.
Будем верить и надеяться — не навсегда!
Эпохи генерала Григорьева и его предшественника генерала Покотило тесно связаны между собою и в общем составляют один из наиболее светлых периодов нашей истории. Генерал Покотило выполнил большую подготовительную работу, главным образом в смысле дисциплинирования массы. Генерал Григорьев сообщил этой массе плавное поступательное движение, довел воспитательную часть до небывалой высоты, в 1905 году с честью и без малейших потрясений вывел корпус из революционной бури и, наконец, приблизил корпус к Трону и вернул таким образом ему прежнюю славу, которую корпус заслужил, воспитывая почти 200 лет юношей верными слугами своего Отечества и Престола.
Да простится мне смелость моя, но я совершенно искренне и убежденно полагаю, что в истории корпуса имя генерал-лейтенанта Григорьева должно занять самое почетное место и я нисколько не ошибусь, если скажу, что Федор Алексеевич Григорьев — это наш второй граф Ангальт.
Князь Н. В. Химшиев
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Мои воспоминания О ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЕ Ф. А. ГРИГОРЬЕВЕ. – Н. Мосолов
- Письма в Редакцию (№110)
- Рота Его Высочества Морского Наследника Цесаревича кадетского корпуса. – Б. А. Щепинский
- Н А Ш С Т Я Г
- Письма в Редакцию. (№111)
- КАДЕТСКИЕ КОРПУСА
- ХРОНИКА ЖИЗНИ ОБЪЕДИНЕНИЯ.
- Библиотека Первого Кадетского корпуса
- Рота Его Высочества Морского Е. И. В. Наследника Цесаревича Кадетского корпуса (Продолжение). – Б. А. Щепинский
Loading ...