«Яже видехом очима нашима». (Дьяк Котошихин из летописи).
Во время 1-ой Великой Войны, как и во время гражданской, пехотинцам редко приходилось видеть боевые действия своей кавалерии. Мне пришлось быть свидетелем одного крупного кавалерийского дела, которому, как мне кажется, наша зарубежная военная литература незаслуженно уделила мало внимания.
27-го декабря 1919-го года по причине не оставления 4-м донским корпусом генерала Мамантова фронта Нахичевань— Новочеркасск и увода его за Дон, Корниловской ударной дивизии было приказано прекратить уличный бой в Нахичевани и, форсируя Дон, занять и оборонять Батайск.
После ухода Добровольческой армии за Дон, на фронте против станиц Аксай—Гниловская, обстановка рисовалась следующим образом: станицу Ольгинскую сначала занимали донцы, затем Марковская дивизия. Станица Койсуг была промежутка Батайск — Ольгинская, в районе станицы Хомутовская расположился 4-ый донской корпус ген. Мамантова.
До 6-го января большевики несколько раз пытались атаковать Батайск, но каждый раз отбрасывались к Ростову. Наступая по местности ровной и всюду открытой, без хороших артиллерийских позиций, они несли большие потери.
6-го января Начальник Штаба Корниловской дивизии только что хотел подписать очередное срочное донесение в штаб корпуса, что ночь прошла спокойно и со стороны противника ничего не замечается, как от «Штабного эскадрона» 1-го полка получил следующее донесение: «6-го января 7 час. утра. Треугольник камышей против Нахичевани. Сильные, непрерывные колонны кавалерии противника переходят Дон по мосту и по льду. В бинокль вижу большое скопление большевиков по всему берегу против Нахичевани. Продолжаю наблюдение за противником. Огнем из камышей буду его задерживать». Шт. кап. Натус.
В штабе дивизии затрещали аппараты, зазвонили телефоны и вместо утешительного «на фронте без перемен» полетели тревожные донесения. Немедленно штаб корпуса сообщил, что в Батайск выступают: дивизия казаков ген. Топоркова и кавалерийская бригада ген. Барбовича.
По-видимому, чтобы сковать Корниловскую дивизию, одновременно с конницей со стороны ростовского железнодорожного моста через Дон, поддержанные сильным артиллерийским огнем, появились большевицкие стрелковые цепи.
Развернувшись в эшелоны, массы конницы противника заполнили пространство между Батайском и Ольгинской. Уже было приказано одному из Корниловских полков приготовиться ударить во фланг большевицкой конницы, как голова колонны бригады Барбовича, а за ней дивизии Топоркова, прикрываясь высокой железнодорожной насыпью-дамбой, подошла к месту расположения штаба Корниловской дивизии в Батайске.
Обменявшись несколькими фразами с Начальником Корниловской дивизии, генералы Топорков и Барбович выехали к крайним хатам, откуда перед ними открылась освещенная солнцем, слегка запорошенная снегом, блестящая степь, по которой куда только можно было метнуть взором, как мурашки, но в порядке, двигались эшелоны большевицкой конницы.
В ту пору я имел честь исполнять обязанности старшего адъютанта Штаба дивизии, и Начальник Штаба приказал мне наблюдать и присылать донесения о действиях кавалерии. Я верхом подъехал к генералам Топоркову и Барбовичу. Оба они стояли с поднятыми биноклями на пустой телеге.
«Красота!», не отрывая от глаз бинокля, произнес Барбович. «Как по-вашему», спросил Топорков, «сколько их»?
Барбович провел по сторонам биноклем и ответил: «Помните, Ваше Превосходительство, как наши земляки говорили — «видимо, невидимо». Я полагаю, что прямо перед нами тысяч 12-14, а то, что в той мгле в направлении Нахичевани, пока еще не видно» — и генералы вполголоса начали совещаться о предстоящих действиях. Совещание их длилось не больше минуты, после чего им подали лошадей и они крупной рысью поехали к своим частям, которые за железнодорожной дамбой были совершенно невидимы со стороны противника. У Штаба дивизии генерал Барбович, задержавшись на несколько секунд, просил Начальника Штаба всеми мерами поторопить генерала Мамантова развернуться против фронта большевиков, дабы не дать им возможности переменить направление на Батайск, и сказал, что наша кавалерия атакует большевиков во фланг.
Перед Штабом дивизии, где только что совещались генералы, выехала конная батарея капитана Мейндорфа и сейчас же прямой наводкой открыла беглый огонь.
Захваченный нашим разъездом красноармеец показал, что наступает вся конная армия Буденного. Маневр ее был ясен: оставив заслон против Хомутовской, выйти на линию железной дороги Ростов-Тихорецкая и, ликвидировав с тыла Корниловскую дивизию, начать бродить по нашим тылам.
Уже передние эшелоны буденовцев, над которыми рвались шрапнели конной батареи, проходили Батайск. Они то останавливались, то сокращались, то, переходя в рысь и галоп, перестраиваясь, шли в принятом направлении на Хомутовскую и, казалось, на Батайск не обращали внимания. Но вот у них со стороны Батайска, из-за насыпи железной дороги, сначала показалась густая вереница лошадиных голов, за ними всадники, и лава за лавой, эшелон за эшелоном, как волны, подымаясь и опускаясь через дамбу, стали быстро выходить кавалеристы Барбовича и казаки Топоркова. Передние их ряды, блеснув на солнце шашками, пошли рысью, за ними все остальные. Буденный никак не расчитывал на появление нашей кавалерии со стороны Батайска. Далее — величественная картина! До шести тысяч нашей конницы пошли галопом. Большевики начали было менять направление на Батайск, но сразу смешались, и обратный фронт в 5-6 верст, с массою конницы с обеих сторон, до 26-30 тысяч, покрывшись мглой, превратился по виду в потревоженный муравейник.
К батарее барона Мейндорфа подскакал офицер генерального штаба: «Почему прекратили огонь» — кричал он. «Потому что не знаем, где свои и где большевики» — был ответ.
«Большевики бегут. Все, что движется на Нахичевань, все не наше. Вот по ним открыла огонь корниловская батарея и бронепоезда! Вот левее тех стогов, все не наши. Беглый огонь! Беглый огонь! — с радостным пафосом прокричал он и, круто повернув коня, поскакал к месту боя.
С большим трудом и то предположительно можно было определить атаки нашей кавалерии: не то наши атакуют, не то большевики бегут.
Во всяком случае было заметно, как буденовцы, не принимая наших атак, смешивались и в беспорядке устремлялись на Ольгинскую.
Появление к этому времени со стороны Хомутовской конного корпуса генерала Мамонтова, не давало возможности противнику привести в порядок свои перемешанные части и принять какое-либо решение.
На фронте Корниловской дивизии шел оживленный артиллерийский, пулеметный и ружейный огонь.
До 3 часов дня шло кавалерийское сражение, без существенных результатов. Большевики вводили подходившие со стороны Нахичевани все новые и новые части, пытаясь своим продвижением на Хомутовскую охватить нашу кавалерию, но быстро смешивались и отступали. Уже садилось солнце, когда у большевиков по всему полю стали заметны массы конницы, отходившие на Нахичевань. Быстро наступил зимний вечер, стало темно и бой прекратился. На фронте Корниловской дивизии противник был отбит.
К вечеру подул ветер, небо заволокло тучами и стало вьюжить. В штаб Корниловской дивизии прибыл ген. Барбович. Чины штаба бросились было его поздравлять с блестящим кавалерийским делом, но он предупредил их, высказав мысль, что противник, по причине недостаточных наших сил, к сожалению, не разбит, а только рассеян и что он, приведя себя в порядок, может ночью сделать нам пакость. Генерал был сильно утомлен, но, как всегда, очень спокоен, добродушно шутил и отвечал на пытливые вопросы Начальника Штаба и Начальника дивизии о подробностях сражения.
По многим делам, в которых Корниловская дивизия действовала с кавалерией генерала Барбовича, имя его среди корниловцев было очень популярно. В этот вечер он приехал в штаб дивизии для того, чтобы, дождавшись возвращения посланных трех разъездов, послать соответствующее донесение о том, где и что делает рассеянный противник, но разъезды не возвращались. Больше всего генерал интересовался, кем занята Ольгинская, и потому и осведомлялся о фамилии начальника разъезда, посланного в этом направлении. Получив ответ, он очень удивился. «Я знаю», сказал он, «что это отчаянная сорви-голова, но для разведки одной храбрости мало». Ждать пришлось не долго, и генералу доложили о прибытии разъезда с Ольгинского направления. В комнату вошел корнет высокого роста, сутуловатый. В нем обратило на себя внимание отсутствие военной выправки, которой всегда отличались кавалеристы. Он, правда, видимо был очень утомлен, но и при этом оригинальная манера держать себя вызывала удивление. Было сразу заметно, что, несмотря на известную его храбрость, Барбовичу он не особенно нравился.
Прибывший корнет, войдя в комнату, снял фуражку и, стряхнув с нее снег, каким-то ироническим взором провел по всем бывшим в комнате офицерам: что, дескать, сидите здесь в тепле и безопасности, а тут, смотрите де, какие дела.
Далее между ним и генералом произошел разговор, служивший впоследствии веселой темой в досужих воспоминаниях. Между прочим, как корнет, так и Барбович, оба не выговаривали буквы Р.
— Здравствуйте, докладывайте, докладывайте, — с досадливым смущением обратился к нему генерал.
— Газгешите мне сначала отдышаться, — с обидчивым удивлением произнес корнет.
— Дышите, дышите, только докладывайте — в сердцах и снисходительно бросил ему Барбович.
— И вот мы поехали. В снежной пугге мы едва пгодвигались. Газгешите закурить? — прервал он свой доклад.
— Курите, курите, дайте ему папиросу, а то у меня крученки, — обратился генерал к присутствовавшим. Но корнет сам достал из висевшего через плечо портсигара папиросу и, закурив из поднесенной кем-то спички, продолжал:
— Я доложу Вашему Превосходительству все по погядку… Но генерал перебил его:
— Давайте, в таком случае, не по порядку. Вы в Ольгинской были? — спросил он его.
— В Ольгинской не был, не был.
— Ну, хорошо, что вы видели и слышали в пути?
— Видел одного когниловца, котогый вел ганеную лошадь.
Не говоря больше ни слова, с удивлением смотрел на корнета генерал. Неизвестно как бы продолжался этот разговор, потому что в это время прибыли остальные два разъезда и обстоятельно доложили о создавшейся обстановке: не атакуя Ольгинскую, противник в полном беспорядке ушел за Дон, большей частью в Нахичевань и меньшей — по льду в станицу Аксайскую.
— Теперь я вам, родные корниловцы, определенно могу пожелать спокойной ночи, — сказал генерал Барбович, уезжая из штаба Корниловской дивизии.
Легкость победы нашей, уступавшей в численности кавалерии над “непобедимым” Буденным рождала радостное настроение, омрачившееся слухами о ранении генерала Топоркова.
полковник А. Рябинский
(Не оценивали)
Loading ...Похожие статьи:
- Обзор военной печати (Полк. М.Н. Левитов «Корниловский Ударный полк» — материалы для истории Корниловского ударного полка. Париж, 1974 г.) – К.П.
- Бой на Злотой Липе Тоустобабы-Хорожанка. – Полк. Архипов
- О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №112). – Анд. Алекс. Власов
- О конной артиллерии в Российской армии. – К.В. Киселевский
- О бронепоездах Добровольческой армии (продолжение, №107). – Анд. Алекс. Власов
- О бронепоездах Добровольческой армии (Продолжение, №110). – Анд. Алекс. Власов
- Большие маневры под Псковом в Высочайшем присутствии в 1903 г. – Юрий Солодков
- Военно-историческая комиссия при Гвардейском Объединении. – В.А. Каменский
- 6-я Лб. Гв. Донская Казачья Его Величества батарея, Лб. Гв. Конной Артиллерии (Окончание, №104). – Э. Э. Шляхтин
Loading ...